Фрида Нильсон - Меня удочерила горилла
В другом конце комнаты располагалась кухня со старой дровяной плитой и кирпичной трубой до самого потолка. На плите стояли горы немытых кастрюль, ковшей и котелков с половниками, мисок, сковородок и даже пара цветочных горшков с розовой геранью.
На обеденном столе лежала автомобильная дверца с опущенным стеклом. Рядом стоял большой красный деревянный стул с рваным сиденьем, а рядом с ним — стул поменьше, свежевыкрашенный в ярко-зелёный цвет. На мойке приютились телевизор с разбитым экраном и пылесос с отвалившимся колесом. Пылесосный шланг свисал вниз.
«С ума сойти! — думала я. — Меня усыновила не просто обезьяна, но редкостная неряха. Видела бы Герда этот беспорядок, сразу бы в обморок грохнулась».
Горилла прокашлялась.
— Хрм. Можешь распаковывать вещи, — сказала она и скрылась за кирпичной трубой. Там висел полосатый красно-бело-синий гамак в грязных пятнах. Он крепился между стеной и трубой, над светло-зелёной тумбочкой. Горилла порылась в стоявшей на полу картонной коробке. Достала одеяло с узором из пряничных сердечек и дала его мне.
— По-моему, гамак — это здорово! — улыбнулась она, как будто гамак был невообразимой роскошью. — Он совсем не скрипит. Я из своей кровати убрала все пружины, ненавижу скрип.
Повисла мучительная пауза. Горилла неловко переминалась с ноги на ногу.
— Ну что… Когда будешь распаковывать вещи? — спросила она.
— Не надо меня понукать! Я сама решу, когда мне что делать.
Это подействовало. Горилла растерянно осмотрелась и почесала подбородок.
— Пойду схожу в сортир, — сказала она и исчезла через чёрный ход.
Её долго не было. Я уже успела забраться в гамак и, когда она на цыпочках вернулась в комнату, закрыла глаза, притворившись спящей. Я чувствовала её дыхание на своих волосах. Затем она тихонько протопала к креслу. Я слушала, как она перелистывает страницы. «Небось, читает кулинарную книгу, — думала я, замирая от ужаса. — „Сто рецептов деликатесных блюд из маленьких сироток“». Я так и видела перед собой Арона. Как он ехидно лыбится, поглаживая живот.
«Так и есть, — думала я. — У неё явно не все дома. А в этой дыре никто не заметит пропажи ребёнка, тут и дюжина детей могут исчезнуть бесследно. Наверное, у этой Гориллы полный чулан скелетов».
Заснуть с такими тяжёлыми мыслями было нелегко. Чем больше я думала, тем сильнее убеждалась в том, что она сидит в своём кресле и ждёт, пока я усну. А потом тотчас разожжёт печь.
Надо мной, в потолке, напоминавшем зубастую пасть изнутри, зияли окна. Я смотрела на звёзды, но, как только я слышала скрип кресла, внутри всё сжималось. Ну вот, сейчас начнётся. Если она подойдёт, я кинусь бежать.
Но время шло, а Горилла не вставала с кресла. Она сидела там час за часом, перелистывая страницы. Под конец я сдалась и уснула.
Разбитое окно
Проснувшись на следующее утро, я неподвижно лежала и слушала шипение, доносившееся из кухни. Шипело масло. Внутри у меня похолодело. «Всё кончено, — думала я. — Сейчас она меня съест».
Я осторожно повернула голову. Гориллы не было видно, но я слышала грохот кастрюль. Очень медленно я опустила ногу на пол и выбралась из гамака. На тумбочке стоял мой гномик, а в выдвижном ящике лежала зубная щётка. Я тихонько положила их в пакет и прислушалась. На кухне всё так же мирно позвякивала посуда.
Я на цыпочках прокралась к двери, возле которой стояли мои сапоги. Сердце бешено колотилось в груди. Надев сапоги, я дотронулась до холодной дверной ручки.
Заперто. В тот же миг у меня за спиной послышался голос Гориллы:
— Ах вот ты где, ранняя пташка! Туалет у нас во дворе.
Я повернулась и застыла от ужаса.
Горилла стояла подбоченившись, с широчайшей улыбкой от уха до уха.
— Возвращайся скорей, завтрак уже готов.
Я покачала головой:
— Что-то мне расхотелось, потом схожу.
— Окей! — пробормотала она. — Тогда пошли есть.
Завтрак состоял из бутербродов с яичницей и выдохшегося лимонада. Когда мы поели, Горилла рыгнула так, что посуда на столе вздрогнула.
— Ох, до чего ж сытные эти яйца! — пробурчала она, смущённо глядя в пол. — Ну что ж, хватит бездельничать, пора за работу! — Она вскочила так, что стул опрокинулся.
Надев кепку с изображением собачьей пасти, Горилла распахнула дверь на задний двор.
— Ты со мной? — спросила она, улыбнувшись своей чудовищной улыбочкой.
Я задумалась. Тут нужно было соображать быстро.
— Да, — ответила я. — Скоро приду. Вот только умоюсь и косички заплету.
Горилла показала большой палец и удалилась. Как только дверь захлопнулась, я побежала в чулан.
Скелетов там не было — во всяком случае, я их там не обнаружила. Я нашла там самые обычные вещи, которые можно встретить в любом чулане. А ещё там была куча необычного барахла: радиоприёмники, винты от лодочных моторов, несколько сломанных лыж и чайник.
«Нормальный человек сломанные лыжи в чулане хранить не станет», — подумала я и закрыла дверь.
Я осмотрелась вокруг. Всё же надо проверить, правду ли сказал Арон. Неужели Горилла ест детей? И где мне искать доказательства?!
С заднего двора послышался грохот.
Я поспешила к двери и немножко приоткрыла её.
В глине лежала гора железяк и прочего хлама. Горилла отбросила в сторону длинный шланг, тянущийся от дома, и встала на колени перед огромным чаном с водой. Я пристально наблюдала за ней: что она делает?
Тут внутри у меня похолодело — я всё поняла. Это был не чан, а огромная кастрюля. Она стояла на четырёх ножках, внизу была дверца, а наверху — дымоход. В дверцу Горилла покидала бумагу и щепки, затем разожгла огонь. Вскоре внутри разгорелось пламя.
Я в ужасе бросилась в дом. Если хочешь остаться в живых, надо уносить ноги. Я помчалась к входной двери, дёрнула ручку, но она не поддавалась!
Дыхание спёрло, спина покрылась потом, слёзы застилали глаза. Я уже видела, как Горилла опускает меня в кипящую воду, а я кричу и брыкаюсь. И вот уже через час аппетитный супчик дымится на столе, Горилла обгладывает маленькую косточку, думая о том, что надо было выбрать ребёнка потолще. Да ни за что! Я просто так не сдамся! Как же мне отсюда выбраться?
Я посмотрела на окошки над дверью. Вон то, с разбитым стеклом, в самый раз, только бы до него добраться.
Я обвела взглядом комнату. Кухонные стулья слишком низкие… Кресло! Если встать на спинку, то я достану. Я пролезла за кресло и стала толкать его, упираясь спиной в стенку.
Кресло было как бетонное, словно вросло в пол. «Миленькое креслице, сдвинься, пожалуйста!»
— Юнна! — кричала Горилла со двора. — Иди-ка сюда, я тебе кое-что покажу!
Наконец кресло начало поддаваться. Казалось, я толкала его вперёд ударами сердца — и вот оно уже под окном.
— Юнна! — раздался голос Гориллы за дверью. — У тебя всё в порядке?
Я взобралась на спинку кресла. Едва я схватилась за подоконник, дверь скрипнула.
— Что ты делаешь?! — завопила Горилла, одним прыжком оказавшись у окна.
Я попыталась выпрыгнуть в окно, но в тот же миг почувствовала, как её большие лапы схватили меня за щиколотки. Горилла затащила меня обратно.
— Нет! — заорала я, и слёзы брызнули из глаз. — Не надо!
Уворачиваясь от моих пинков, Горилла крикнула:
— Ай! Ну-ка успокойся!
— Пусти! Пусти меня! — сопротивлялась я.
Горилла разжала хватку, и я шлёпнулась в кресло.
Скрестив лапы на груди, она строго сказала:
— Без спросу уходить нельзя, понимаешь?! Я подписала бумаги, а это значит, что я теперь за тебя отвечаю. Мало ли, что там может случиться! Сама подумай.
— Не ешь меня, пожалуйста! — сказала я, закрыв лицо ладонями.
— Чего? — Горилла уставилась на меня во все глаза.
Я замешкалась.
— Арон из «Лютика» сказал, что ты ешь детей… — сказала я, посматривая на неё сквозь щёлку между пальцами. И тотчас поняла, как глупо это прозвучало. — Не знаю, правда ли это, но он так сказал.
Горилла наморщила лоб, как гармошку.
После долгого молчания она хмыкнула.
— Да не собиралась я тебя есть, чушь какая. Ты и так настрадалась. Ну что, теперь мыться или будем только разговоры разговаривать?
— Что? — переспросила я.
Она кивнула в сторону заднего двора.
— Я тебе воду для мытья подогрела. Но не хочешь мыться — я её вылью.
Горилла взяла старую доску, гвозди и молоток и принялась заколачивать разбитое окно. Покончив с этим, она двинулась на задний двор, не глядя в мою сторону.
Но прежде чем уйти, она обернулась. Губы её были плотно сжаты, а глаза сузились в щёлочки.
— У меня здесь вовсе не так плохо, как можно подумать, — сказала она, опустив взгляд. — Мне здесь нравится.
Горилла ушла, а я осталась сидеть в старом кресле. Мне вдруг стало ужасно смешно. В ушах звучали слова: «Не ешь меня, пожалуйста!» Надо ж такое сказать! Ну а что ещё я могла подумать при виде того огромного чана?!
