Астрид Линдгрен - Мадикен (сборник)
Карлсоны дружно смеются. В Аппелькюллене все смеются каким-то особенным одинаковым смешком – негромко и добродушно похохатывая.
– А что же тогда, по-твоему, самое вкусное? – спрашивает тётя Карлсон.
– Крыжовенный крем… и просто крем… и ещё другой крем.
Карлсоны опять смеются.
– Крыжовенный крем, и просто крем, и ещё другой крем, – говорит Петрус Карлсон. – Это же, право, страсть какая уйма крема!
Мадикен им объясняет. Из всех только она поняла, что хотела сказать Лисабет.
– Крыжовенный крем – это крем из крыжовника, а просто крем – это яблочный крем, а другой крем – это все остальные кремы.
Туре тоже смеётся:
– Крыжовенный крем, и просто крем, и ещё другой крем! Что же, у вас в Юнибаккене одними кремами питаются?
– Представьте себе, нет! – обиженно отвечает Лисабет. – Мы ещё питаемся мороженым… Вот когда мне исполнилось пять лет, мне дали много-много мороженого. Наверное, целых пять килограммов!
– Вот это да! – удивляется тётя Карлсон. – Неужели тебе уже исполнилось пять лет? Когда же это?
– Ну что вы! Разве она помнит! – говорит Мадикен.
Лисабет бросает на неё сердитый взгляд:
– Думаешь, не знаю? Очень даже знаю!
– А знаешь, так скажи! Ну так когда же?
– В мой день рождения… Вот тебе! – говорит Лисабет и показывает Мадикен язык.
Мадикен, разумеется, не остаётся в долгу и тоже показывает ей язык. Но потом девочки спохватываются, что они не дома и что в гостях так себя не ведут. Поэтому они, как воспитанные люди, благодарят за угощение и, как положено, обходят хозяев по старшинству, делая книксен и подавая руку – сначала Петрусу Карлсону, потом тёте Карлсон, потом Туре и Майе.
От сытости девочек немного разморило. Хорошо сидеть в кухне у Карлсонов! И совсем не хочется вылезать на мороз и тащиться домой.
– Знаете что, девочки, позвоню-ка я вашему папе, – говорит Петрус Карлсон. – У вас дома, поди, не знают, что вы отправились покупать яйца без… денег.
От этих слов девочки ужасно застыдились, и, пока Петрус Карлсон звонил по телефону, они порядком перетрусили. Мадикен стояла рядом и дёргала его за рукав:
– Спросите, пожалуйста, можно ли нам побыть у вас ещё немного, а то мы ещё не отдохнули.
Петрус Карлсон сделал так, как она хотела, и спросил, можно ли Мадикен и Лисабет подольше побыть на хуторе.
– Потом я их к вам отвезу, – сказал дядя Карлсон.
Мадикен и Лисабет переглянулись и заулыбались.
Но вот Петрус Карлсон протягивает трубку Мадикен.
– Папа хочет поговорить с тобой, – говорит он.
– Послушай, барышня Шик-блеск! – говорит папа. – Не пора ли тебе научиться думать заранее? Что же ты опять наделала – отправилась путешествовать в такой мороз! А если бы вы обе отморозили себе носы? Что бы ты на это сказала?
После разговора с папой Мадикен долго думала над его словами. Неужели можно и вправду совсем отморозить нос? Вот ужас-то! Даже страшно вообразить: идут они себе с Лисабет как ни в чём не бывало, и вдруг – бац! – у них отвалились носы и лежат на снегу, как две смёрзшиеся тряпочки! Ну что на это можно сказать? Может быть: «Прощай, мой нос…» У Мадикен мороз по коже прошёл, когда она себе это представила. Вон Альбин из их класса однажды, когда учительница спросила, для чего у человека нос, ответил: «Для соплей». А что делать Мадикен и Лисабет? Вот и девай свои сопли куда хочешь, ведь носы-то отморожены! Мадикен готова разреветься, оплакивая свой пропавший нос, но вовремя вспоминает, что носы у неё и у Лисабет пока что ещё на месте. Вот счастье-то!
У Лисабет нос как раз занят делом. Она прижала его к толстой куртке Туре, которая висит на стуле.
– Как хорошо пахнет! – восклицает она. – Пахнет скотным двором. Можно мы туда пойдём?
Туре такой же добрый и сговорчивый, как его папа.
– Конечно можно, – отвечает он, весело посмеиваясь своим особенным смешком, так что со стороны кажется, будто бы он знает что-то хорошее, что только ему известно.
Туре ведёт девочек на скотный двор и показывает им быка, и всех коровушек, и теляток. А в одном стойле, оказывается, лежит телёночек, который только что родился. Он больше всех понравился девочкам. Телёночек уже начал вставать на ножки, он подходит к загородке и тянется к Мадикен и Лисабет влажной мордочкой. Они протягивают к телёночку руки, он лижет им пальцы. Лисабет рассказывает ему, что скоро будет Рождество, а то он, может быть, ещё и не знает.
Затем они отправляются в конюшню. Там живут четыре лошади – Титус, и Мона, и Фрейя, и Конке. Девочки не видели их с лета. Летом лошади паслись на выгоне, сейчас они в стойлах. Лошади встречают Мадикен и Лисабет тихим ржанием. Конке – самый ласковый и самый некрасивый, у него шкура какого-то странного желтоватого цвета.
– Наружность – это пустяки, – говорит Мадикен. – Главное, что ты добрый.
Девочки заходят к коню в стойло, гладят его, чистят щёткой, дают ему овса и сена. Туре стоит рядом, смотрит на них и тихонько посмеивается.
– А в каких яслях у вас тут лежал младенец Иисус?[12] – спрашивает вдруг Лисабет.
Она думает, что только в Аппелькюллене есть конюшня и хлев.
Мадикен ей объясняет, что то случилось не здесь, а совсем в другом месте, в далёкой Иудейской земле.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Лисабет.
– Знаю. Нам учительница говорила.
Но Лисабет не верит:
– А вот и нет! В моей школе сказали, что Иисус родился тут, в яслях у Конке. Конке добрый, он его не укусил, а только понюхал, чтобы узнать, кто же такой там лежит.
Мадикен поворачивает голову и осматривается в полумраке конюшни. Вообще-то ей тоже хочется, чтобы это было правдой. Как хорошо, если бы Иисус родился в Аппелькюллене и лежал в этих яслях!
– Может быть, так оно и было, – говорит она горячо. – Мария поставила свечки во всех окнах, а Петрус Карлсон и тётя Карлсон сидят у себя в кухне и вдруг видят – что такое? Кажется, снег заблестел от света. А тётя Карлсон тогда и говорит: «Кто бы это мог быть у нас в хлеву?»
Лисабет уже знает ответ.
– А это был младенец Иисус, – говорит она. – Он лежал в яслях у Конке, и Конке его тронул носом, а Иисус засмеялся, потому что ему было приятно.
– Ну а я? Я тоже был на кухне и видел свет из конюшни? – спрашивает Туре.
– Ой, и дурачок же ты, Туре! – говорит Мадикен. – Это ведь было давно, в незапамятные времена, ты тогда ещё не родился.
Пока они были в конюшне, погода на дворе совсем переменилась. Красное солнце скрылось, всё небо затянула пелена облаков, и в воздухе запорхали снежинки.
– Ура! – обрадовалась Мадикен. – Будет снег!
И Мадикен не ошиблась. Снег так и повалил, укутывая своим покровом Аппелькюллен.
– В такую погоду я не могу отвезти вас домой, – сказал Петрус Карлсон. – Придётся переждать, пока снег не перестанет.
– Давайте переждём, – соглашаются Мадикен и Лисабет.
Обе девочки совсем не против подождать, пока снег не перестанет. У Майи ещё сохранились куклы, в которые она играла, когда была маленькая. Она их принесла и дала девочкам. Мадикен и Лисабет усадили кукол на кухонном диване, стали их раздевать и одевать, и занимались этим с большим удовольствием. А снег всё валил и валил.
– Пожалуй, ехать надо на санях, – говорит Петрус Карлсон. – Вот только дождёмся, чтобы кончился снегопад.
– Хорошо, – говорят девочки. – Дождёмся.
Они ещё поиграли в куклы. Они уже совсем освоились и чувствуют себя как дома. Вдруг тётя Карлсон подзывает Лисабет и спрашивает:
– Послушай-ка, какой крем ты больше всего любишь – крыжовенный, просто крем или другой крем? Садитесь за стол, девочки, сейчас будем обедать!
И вот Мадикен и Лисабет пообедали. А на обед у Карлсонов было жаркое с луковым соусом и крыжовенный крем с молоком. А снег всё ещё валил.
– Похоже, что этому снегопаду конца не будет, – говорит Петрус Карлсон. – Придётся уж как-нибудь выезжать, а то в Юнибаккене подумают, что мы вас решили украсть.
– Может быть, всё-таки скоро перестанет, – говорит тётя Карлсон.
Но снег и не думает переставать и всё валит, и валит, и валит на Аппелькюллен. Столбы у ворот уже покрылись пышными белыми шапками, а в воздухе так густо летают хлопья снега, что из кухни нельзя разглядеть скотный двор. Между тем уже начало смеркаться. И Петрус Карлсон сказал:
– Ну, Туре, придётся тебе запрягать снегочистку, иначе мы не доедем до Юнибаккена.
И Туре идёт запрягать Мону и Фрейю в снегочистку, а Петрус Карлсон запрягает в сани Титуса и Конке. Потом обеих девочек усадили в сани и укутали в шкуры, так что торчали только носы. Они даже не смогли помахать на прощание тёте Карлсон и Майе, которые смотрели из окна на их отъезд. Петрус Карлсон сел на козлы, взял вожжи, и сани тронулись вслед за снегочисткой, которой правил Туре.
