Филип Пулман - Янтарный телескоп
Путь был неблизким, и в один из моментов своего путешествия Иорек обнаружил, что он плывет в том другом мире. Он заметил, что вкус воды и температура воздуха изменились, но воздух по-прежнему был пригоден для дыхания, а вода держала его тело, и он продолжил плыть. Теперь, оставив море позади, он находился близко от места, которое описала Серафина Пеккала. Он зыркал по сторонам своими черными глазами, осматривая блестевшие на солнце скалы и известняковые утесы, которые стеной возвышались над ним.
Между границей сгоревшего леса и горами был каменистый склон, усеянный тяжелыми булыжниками и щебенкой, который был покрыт обгоревшими и скрученными металлическими балками и распорками, принадлежавших какому-то сложному механизму.
Иорек Бирнисон осмотрел их как кузнец и как воин, но среди этого металлолома не было ничего, что можно было бы использовать. Он провел по более-менее целому куску распорки мощным когтем и, ощутив непрочность металла, тотчас отвернулся и вновь принялся осматривать горы.
Наконец он увидел то, что искал: узкая лощина уходила вглубь между неровными стенами и вход в нее загораживал невысокий валун.
Иорек упорно карабкался туда. Под его массивными лапами хрустели кости, и этот звук громко раздавался в тишине. Здесь погибло много людей, останки которых были дочиста обглоданы койотами, грифами и другим зверьем поменьше. Однако огромный медведь не обращал на них внимания и осторожно продвигался к скале. Путь был ненадежным, а Иорек был тяжел и не один раз каменистая осыпь выскальзывала у него из-под ног, увлекая его обрано вниз в клубах пыли и песка. Но как только он скатывался, он вновь начинал свое продвижение вверх неустанно и терпеливо, пока не достиг скалы, где опора для ног была лучше.
Валун был выщерблен следами от пуль. Все, что рассказала ведьма, было правдой. И в подтвержение ее слов, совершенно невероятный здесь цветок арктической камнеломки цвел пурпурным цветом в трещине в скале, куда ведьма посадила его, как сигнал.
Иорек Бирнисон обошел валун. Он был хорошим укрытием от врагов внизу, но недостаточно хорошим. Поэтому среди града пуль, высекавших крошку из камня несколько все же нашли свою цель и остались там, куда они попали, в теле человека, который лежал, вытянувшись, в тени.
Тело все еще не превратилось в скелет, потому, что ведьма наложила на него заклинание, которое предотвращало разложение. Иорек смотрел на лицо своего старого товарища, неподвижное, искаженное болью от ран, и видел рваные дыры на одежде в тех местах, куда попали пули. Заклинание не действовало на кровь, которая пролилась, и насекомые, солнце и ветер не оставили от нее и следа. Ли Скорсби не выглядел ни спящим, ни умиротворенным. Он выглядел, павшим в бою, но павшим с осознанием своей победы.
И поскольку техасский аэронавт был одним из тех немногих людей, которые когда-либо снискали уважение Иорека, он принял его последний дар. Ловкими движениями когтей он разрезал одежду, вскрыл тело одним махом и принялся угощаться плотью и кровью своего старого друга. Это была первая пища за последние несколько дней и Иорек был очень голоден.
Но целый клубок мыслей сам по себе вертелся в голове у медвежьего короля, и не только об удовлетворении голода. Среди них было воспоминание о девочке Лире, которую он называл Среброязыкая, и которую видел последний раз переходящей непрочный снежный мост через расселину в леднике на его собственном острове — Свальбарде. Еще были мысли о волнениях среди ведьм, о слухах о договорах, союзах и войне. И мысли об исключительно странном факте существоватия этого мира, и уверениях ведьмы о том, что есть еще много подобных миров, и о том, что судьба всех их как-то зависит от судьбы ребенка.
И еще было таяние льдов. Он и его народ жили во льдах, льды были их домом и крепостью. С тех пор, как в Арктике начались невероятные потрясения, льды начали исчезать, и Иорек знал, что ему необходимо найти льды для своего племени, или они погибнут. Ли рассказывал ему о том, что на юге есть горы, такие высокие, что даже его воздушный шар не может перелететь их, которые покрыты снегом и льдом круглый год. Исследовать эти горы было очередной задачей Иорека.
Но теперь его сердцем завладело чувство более простое, но яркое и непоколебимое: месть. Скорсби, который спас Иорека на своем воздушном шаре и сражался с ним бок о бок в Арктике его мира погиб. Иорек будет мстить за него. Плоть хорошего человека укрепила его и он не будет знать усталости, пока не прольет достаточно крови, чтобы успокоить его сердце.
Солнце садилось и воздух похолодел, когда Иорек закончил трапезу. Собрав вместе то, что осталось от тела Ли, он взял в пасть цветок и бросил его в центр останков, как это делают люди. Теперь, когда действие заклинания над телом кончилось, любой мог угоститься им. Скоро оно станет поживой многих форм жизни.
Иорек стал спускаться по склону обратно к морю, на юг.
Скальные падальщики с доверием относились к лисам, когда могли их добыть.
Маленькие создания были хитрыми и поймать их было трудно, но мясо их было нежным и вкусным.
Перед тем, как сьесть одного, скальный падальшик дал ему поговорить и посмеялся над его глупой болтовней.
— Медведь должен идти на юг! Ведьма волнуется! Правда! Клянусь! Обещаю!
— Медведи не ходят на юг, лживый мерзавец!
— Это правда! Король должен идти на юг! Покажу тебе моржа. Хороший жир…
— Король медведей пошел на юг?
— А у летающих есть сокровище! У ангелов, драгоценности!
— Летающие, как мы? Сокровище?
— Они как свет, не как вы. Богатые! Драгоценности! Ведьма беспокоится, ведьма скорбит, Скорсби мертв…
— Мертв? Человек с воздушным шаром мертв? — Смех падальщика эхом разнесся среди иссохших утесов.
— Ведьма убить его. Скорсби мертв, медвежий король идет на юг…
— Скорсби мертв! Ха, ха, Скорсби мертв! — Скальный падальщик скрутил лису голову и вступил в драку с братьями за внутренности.
Глава четыре. Ама и летучие мыши
В голове Амы, дочери вождя, крепко засел образ спящей девочки: мысли об этой девочке не давали ей покоя. Она, конечно, ни на миг не усомнилась в правдивости слов миссис Коултер. Нет сомнений, что волшебники существуют, и, скорее всего, именно они наложили сонное заклятье, а мать просто пылко и нежно опекает свое дитя. Восторг Амы перерастал едва ли не в поклонение этой прекрасной женщине из пещеры и ее дочери.
Она пользовалась любым поводом попасть в долину, чтобы выполнить какое-нибудь поручение отшельницы или просто поболтать и послушать её, ведь эта леди знала столько чудесных историй. И каждый раз она надеялась хоть одним глазом посмотреть на спящую, но, поскольку Ама уже видела ее раньше, то смирилась с мыслью, что больше ей этого не позволят.
И выдаивая овец, вычесывая и прядя их шерсть, или перемалывая овес, чтобы испечь хлеб, Ама не переставала размышлять о пресловутом наложенном заклятии и о том, почему же это случилось. Миссис Коултер не обмолвилась об этом ни единым словом, ничем не ограничивая ее воображения.
И наконец, прихватив с собой немного сдобренных медом лепешек, она отправилась в трехчасовое путешествие по дороге к Чо-Лунг Ше[1], где располагался монастырь. Упорность, лесть, и, наконец, подкуп привратника медовыми лепешками, сделали свое дело — и она попала на аудиенцию к великому целителю Пагджину тулку[2], которому в прошлом году удалось остановить вспышку белой лихорадки и который слыл чрезвычайно мудрым.
Ама вошла в просторную обитель, низко склонившись и предлагая оставшуюся лепешку со всем почтением, на какое была способна. Летучая мышь — деймон монаха — ринулась вниз и устремилась к девочке, перепугав ее собственного деймона, Куланга[3] так, что бедняга в поисках укрытия зарылся в волосы хозяйки; Ама, тем не менее, пыталась сохранять спокойствие, пока Пагджин тулку не заговорит.
— Да, дитя? Не тяни, говори же! — поторопил он, дергая при каждом слове длинной седой бородой.
В полумраке только и можно было разглядеть, что эту бороду да еще сверкающие глаза. Его деймон наконец угомонилась и неподвижно устроилась на стропиле над мудрецом, и тогда Ама заговорила:
— Пожалуйста, Пагджин тулку, я хотела бы научиться мудрости. Мне хочется узнать, как творить чары и заклинания. Вы можете меня научить?
— Нет, — был ответ.
Этого она и ожидала.
— Хорошо, тогда могли бы вы дать мне всего лишь одно снадобье? — покорно спросила она.
— Возможно. Но я не скажу тебе, что это за снадобье. Я могу дать тебе лекарство, но секрета его ты не узнаешь.
— Отлично, благодарю вас за ваше великое благодеяние! — ответствовала Ама, кланяясь несколько раз кряду.
— Что же это за болезнь, и кто захворал? — спросил старик.
