Кейт Коннолли - Чудовище
Я поражена тем, как тепло меня приняли. Даже Лора поутратила язвительности. О большем я не смела и мечтать.
Вчера, после того как я обосновалась в гостевой комнате Ренова дома, мы отправились исследовать город при свете дня — наконец-то! Однако прогулка была омрачена воспоминанием о колдуне, которое висело над нами темным облаком.
Рано или поздно Барнабас вернется и завершит начатое. Если верить донесениям — уже вернулся.
Стражники бдительно стерегут город и даже начали закладывать проделанный лозой пролом во внешней стене. Камни, которые они выкладывают сегодня, назавтра рассыплются, но, по крайней мере, стена будет рушиться медленнее. Лично меня очень обнадеживает то, что Барнабас не сумел миновать стену даже там, где от нее осталось лишь основание.
С момента возвращения Делии они с королем Оливером почти не расстаются. Меня это и радует, и печалит. Оливер ко мне очень добр, но искренне привязаться к чудовищу ему будет нелегко.
Я забросала Рена вопросами о Розабель. Очень странно слышать о себе-прежней, но почти ничего из этого не помнить. Правда, иногда слова Рена пробуждают во мне воспоминания, и я дорожу всплывающими в памяти картинами ничуть не меньше, чем своей нынешней жизнью. Вспоминаю, как мы убегали на рынок по ходу, который оканчивался в старинном сломанном фонтане. Помню бескрайний лабиринт из подстриженных кустов и маленький тайный садик в самом его сердце. Помню, как мы с Реном и Делией таскали свежие сладкие булочки из печи и ели их под лестницей, пока не хватится кухарка.
Барнабас все это уничтожил. Выместил зло на бедном короле Оливере и на его семье. И на мне.
Я — чудовище, сшитое из тел других детей. Быть может, частица их души живет во мне, как живет Розабель и ее смутные воспоминания? Кто я на самом деле? Когда-то я была дочерью Оливера, но с тех пор стала кем-то совершенно иным.
Я была создана, чтобы разрушать, но вместо этого научилась любить. Барнабас вывернул и исковеркал мою любовь к родному городу, но я сумела с этим справиться. Я спасла девочек, вновь завоевала доверие Рена и уважение короля.
Теперь мне хочется лишь одного: уничтожить Барнабаса. Ради всех тех, кто погиб от его руки. Я — это они, а они — это я. А еще — и это главное — ради тех, кто еще жив и кого я люблю.
Двери открываются, и я вхожу, не дожидаясь, пока стражник произнесет «Король вас примет».
Я останавливаюсь перед Оливером и опускаюсь на одно колено.
— Мой король, — говорю я. От этих слов меня охватывает восторг. У меня есть король, есть страна, есть цель в жизни. Я сделаю все, лишь бы только защитить и не подвести их.
— Милая, не стоит так строго соблюдать этикет. — Оливер жестом велит мне встать, и я сажусь на ступени у его ног.
— Вы вызвали меня из-за стражника, который потерял память, сир? — спрашиваю я.
Оливер кивает:
— Отчасти. Но сначала я хочу тебе кое-что показать.
Он протягивает мне руку.
Я ничего не понимаю, но беру его за руку. Оливер ведет меня в ту часть дворца, куда я прежде не забиралась. Мы спускаемся вниз, очень глубоко. Многие из залов, что я помню, сейчас поглотила лоза, но есть и нетронутые комнаты. Мы спускаемся, и воздух становится все холоднее. Света почти нет, поэтому приходится переключиться на кошачье зрение. Впрочем, Оливер, кажется, знает дорогу наизусть. Стены вокруг сложены из мрачного серого камня, и пол у нас под ногами — тоже.
Длинный коридор выводит нас в просторное помещение. В стенах повсюду ниши, но многие раскрошены длинными корнями, которые торчат из стен под самыми странными углами и закручиваются вокруг поддерживающих своды колонн. Угольно-черным цветом корни напоминают щупальца Сонзека. Чудовищная лоза и впрямь глубоко проникла в город. Вывести ее будет не так-то просто.
Оливер идет к возвышению в центре комнаты, и я внезапно понимаю, почему этот путь так хорошо ему знаком.
Мы в королевской усыпальнице.
В самом большом каменном саркофаге на возвышении покоится его жена — моя мама. Я касаюсь вырезанного на каменной крышке лица. Оно кажется мне таким знакомым — большие глаза, высокие скулы… В пальцах покалывает — это всплывает еще одно воспоминание, и я погружаюсь в него целиком, без остатка.
Ко мне склоняется женщина с золотыми волосами и сияющими голубыми глазами. Мягкая ладонь с шелестом скользит у меня по щеке.
— Я знаю, как тебе нелегко сидеть во дворце. Но всем королевам порой приходится делать то, что неприятно. Когда ты будешь королевой, ты это поймешь.
Оливер откашливается, и видение рассеивается. Я понимаю, что стою, низко склонившись над резным ликом, а рука моя по-прежнему касается каменной щеки.
— Ее звали Ария, и она была так же прекрасна, как песня, в честь которой ее назвали, — говорит он.
Я краснею.
— Извините.
Меня не покидает чувство тепла, оставленное по себе воспоминанием. Тепла, и обиды Розабель, и любви, которую она испытывала к маме. Не к своей — к моей маме. В воспоминании на маме было голубое платье, которое уже виделось мне раньше.
— Не извиняйся. Затем я тебя и привел. То, что Барнабас с тобой сделал, — ужасно, но ты должна знать свои корни. Кем ты была на самом деле. Я знаю, что ты почти не помнишь мать. Рен сказал, что тебе никак не удавалось вспомнить ее лицо. — Его глаза поблескивают. — Мне так жаль, что Барнабас и это у тебя отобрал.
Я беру его за руки.
— Он отобрал не все. Кое-что я помню, урывками. Помню вас, и Рена, и Делию, только очень маленькую. Может, когда-нибудь воспоминания ко мне еще вернутся. Может быть, я даже маму вспомню. Вот я сейчас это все увидела — и вспомнила. Я так и думала, что она была добрая и красивая.
Оливер сжимает мою руку и улыбается.
— Очень рад это слышать. Если… если я как-то могу помочь, обязательно скажи. Говорить об Арии и Розабель бывает трудно, но когда ты здесь — не важно, в каком облике, — это словно второй шанс.
— Спасибо. — Я сглатываю ком в горле и вижу на возвышении еще один саркофаг, поменьше.
Розабель. Я наклоняюсь над вырезанным в камне изображением себя-прежней. Если скульптор не польстил, я тоже была красива.
— Ты помнишь, как ты — она — пыталась нас спасти? — спрашивает Оливер. — Мы не могли отдать ее колдуну, но она решила уйти к нему сама. Только он пришел раньше, да и какая ему была разница. Он — зло в человеческом обличье.
Я стою перед собственным пустующим саркофагом, и при этих словах мир вокруг сжимается в одну-единственную цель.
Розабель была готова сделать то, чего я не могла. Отказаться от друзей, родных, жизни, чтобы спасти тех, кто был ей дорог. Она была готова на величайшую жертву.
А вместо этого стала мной.
Я слишком долго тянула и топталась на месте. Хватит. Если у Розабель достало на это храбрости, значит, достанет и у меня. Она любила этих людей. Любила свой город.
И я все это тоже люблю.
Я могу сделать так, чтобы Барнабас никогда больше не сделал ничего подобного с другой девочкой, другой семьей, другим городом.
Если то, что сказал Бату, правда — если во мне и впрямь заключена немалая магия, — то я, возможно, выживу. И проживу свою жизнь рядом с человеческими друзьями, с семьей, с братом-драконом.
А если не выживу — что ж, значит, иначе мне никак не спасти все то, что я люблю.
Розабель тоже это знала, и только так и могла поступить.
То же самое сделаю и я.
— Идем, дитя, — говорит Оливер, кладя руку мне на плечо. — Я не хотел тебя расстраивать.
Лицо у меня мокрое. Преисполнившись новой решимости, я смахиваю слезу.
— Ничего. Я должна была это увидеть. Спасибо вам.
Он ведет меня прочь, обратно в тронную залу. В голове у меня вертится один вопрос: как найти колдуна?
— Знает ли кто-нибудь, где прячется Барнабас? — спрашиваю я. Должно быть, затаился где-то в лесу, но ветер ни разу не принес его запаха.
Оливер качает головой:
— Нет, но в лесу наши патрули.
— Ему нелегко будет прятаться. Скоро он ударит. Знать бы только когда.
Оливер вздыхает, но лишь крепче берет меня за руку.
— Да, с Барнабасом никогда не знаешь наверняка.
— Он по-прежнему точит зубы на вас и на меня… и, наверное, на Делию тоже. Ария не захотела выйти за него замуж, вы не отдали Розабель, когда она была малышкой, и не дали ему завладеть магией этой земли. Он страстно хочет отомстить. И он довершит начатое.
Мы в главной зале. Оливер садится на трон.
— Ничуть в этом не сомневаюсь. Там, где лоза проникла сквозь стену, от фундамента уже почти ничего не осталось. Барнабаса долго ждать не придется. Стену, конечно, заделывают, но чем быстрее наши люди ее отстраивают, тем быстрее лоза ее крошит. Проникнуть в город Барнабас может только там. Я велел караулить это место день и ночь, хотя Барнабас скорее ударит ночью. В темноте черная магия сильнее. Ему это на руку.
