Кейт Коннолли - Чудовище
Я чешу ее за ухом, как некогда Барнабас. Она радостно поскуливает и льнет ко мне.
— Я по тебе тоже скучала, — говорю я.
Ванна такая большая, что в нее помещается и хвост, и крылья, и я сама. Пиппа сворачивается калачиком на полу рядом и часто дышит. Я взбиваю шипастым хвостом пузыри и чувствую, как тепло проникает в усталые мышцы, перья и чешуйки.
Мы в безопасности. Хотя бы сейчас.
День семьдесят пятый
Я меряю шагами гостевую комнату в доме у Рена и жду, пока меня позовут завтракать. Я хочу поговорить с королем. Пиппа следует за мной, порхая на ладонь над землей. Я проснулась на рассвете, и чем больше проходит времени, тем сильнее меня одолевает нетерпение. Король был ко мне так добр. И я решила рассказать ему все.
Что я — его дочь.
Что Барнабас собрал меня из того, что осталось от нее и от других девочек.
Что я чудовище. Зверь, убийца.
Что я умоляю его о прощении.
Не знаю, куда мне после этого идти. Можно попроситься к Бату, но ведь Барнабас на свободе, и мне от этого не по себе. Дом, что я делила со злодеем, был моим единственным пристанищем. Горожане дотла сожгли лесной домишко, вокруг которого прогуливались козлоногие куры. Мне хотелось бы остаться в Брайре, но здесь мне места нет.
Почуяв запах готовящейся каши, я выбегаю из комнаты и мчусь по коридору. Лора дома, но больше в комнате нет никого.
— А где все?
— Пошли во дворец, — отзывается Лора, мешая кашу. — Король решил, что советники ошибались. Больше он не хочет прятаться.
— Уже? Подождите, а Рен что, пришел в себя?
Лора улыбается:
— Пришел, и тут же вскочил.
Я больше ее не слушаю и вылетаю в дверь. Перелетаю дворцовые ворота и приземляюсь на мраморных ступенях. Я пытаюсь взять себя в руки, но не могу. Рен поправился. Он пришел в себя, может ходить, говорить и…
И наверное, по-прежнему терпеть меня не может.
Я никогда еще не видела разом столько людей, сколько сегодня собралось во дворце и в саду. Люди толпятся в коридорах, говорят все разом, чего-то ждут. Не обращая внимания на охи и ругань, я пробиваюсь сквозь толпу. По толпе бежит шепоток, становится все громче. Стоящие у входа в тронную залу стражники расступаются и пропускают меня.
Все точно как в моих видениях. Солнечные лучи играют на серебре, заливают все вокруг радостным светом.
Оливер сидит на троне. Делия — на низенькой скамеечке сбоку. Рен и его отец стоят чуть позади. Я преклоняю колено перед королем. Толпа у меня за спиной затихает. Я ощущаю тяжесть сотен взглядов, сверлящих мне крылья.
— Кимера, я надеялся, что ты придешь.
— Что происходит, сир? Я думала, дворец закрыт, — шепчу я.
Я не рассчитывала на то, что при разговоре будут посторонние, а их присутствие может поколебать меня в моем решении признаться. И все же я должна сказать все.
Оливер машет рукой.
— Я решил, что сегодня должен выразить сочувствие своим подданным. Год для нас для всех выдался нелегкий, а я отсутствовал слишком долго. Итак, чем могу помочь?
— Я должна попросить у вас прощения.
Уши мои горят — я слышу бормотание стоящих у меня за спиной людей.
— За что?
— За все, что я совершила, и за все, кем стала. — Я накручиваю на палец торчащую из юбки нитку и не знаю, с чего начать. — Я помогала Барнабасу красть девочек и отправлять их в Белладому. Он меня обманул. Он сказал, что мы спасаем девочек от колдуна и потом их увозят в безопасное место. Я должна была догадаться. Просто… просто я не знала, где правда, где ложь.
В отчаянии я стискиваю кулаки. Вот уже опять все запутала. Да еще на людях.
— Я знаю, Кимера. Рен мне рассказал. Он тогда был очень на тебя сердит, но сейчас уже вроде бы подуспокоился.
Рен смотрит в пол, но шея у него подозрительно розовеет. Неужели? Неужели он меня простил? Я и не смела надеяться. Но признаваться так уж признаваться.
— Вы знаете, что я убила торговца Дэррелла, но не знаете, что из-за этого умерла Эмми. Он привязал ее к стулу, а в спинке был арбалет. Когда я напала, арбалет выстрелил.
Милая маленькая Эмми, которая так хотела увидеть маму и папу. А я не сумела ее спасти.
По толпе бежит шепоток. Внутри у меня все переворачивается.
— Это еще не все. Я случайно убила одну из девочек. Она была слишком слаба и умерла от яда, когда я ее ужалила. На самом деле этот яд усыпляет людей.
По моему лицу текут слезы. Я вспоминаю застывшее тело в холодильном ящике и ужас, который испытала, увидав мертвую девочку в городе.
— Я — чудовище.
— Я знаю.
Сердце бьется очень быстро. Во рту пересохло. Толпа молчит, словно затаив дыхание. Сейчас я скажу то, чего Оливер наверняка не знает.
— Я… я была вашей дочерью.
Все присутствующие застывают на месте. Сидящие на конце длинного стола советники Оливера делают судорожный вдох.
Оливер касается моей руки:
— И это я тоже знаю.
Я ахаю:
— Но… но… откуда?
В глазах у него загорается искорка.
— Я знаю Барнабаса. Превратить моего первенца в чудовище и использовать его против меня — что могло быть хуже? В своем безумии Барнабас обязательно придумал бы что-нибудь в этом роде. Я заподозрил это, когда впервые увидел тебя. С твоим смутным прошлым, с глазами, которые мне сразу показались знакомыми… и сейчас я это тоже вижу. — Его взгляд становится ласковым, и король берет меня за руку. — То, что он с тобой сделал, — не твоя вина. Ты была принцессой Брайра и моей дочерью, а в преступлениях безумца никто, кроме него, не повинен.
За спиной у меня снова бежит шепоток, он становится все громче и превращается в рокот толпы. Меня бросает в жар. Надо было подождать до вечера и поговорить с Оливером один на один. А так я только дала пищу слухам. Изменить ничего не удастся — слишком поздно.
— Простите меня за все, что я сделала. Если бы я могла изменить прошлое, ничего этого не было бы.
Оливер выпрямляется.
— Во всей этой истории меня больше всего поразило то, что все твои поступки были продиктованы желанием помочь другим. Защитить Брайр и его жителей.
Я разеваю рот.
— Да, тебя обманули, но сердцем ты была чиста. И потому я хочу тебе кое-что предложить.
Я вскидываю глаза и смотрю в лицо Оливеру:
— Что вы имеете в виду?
Рокот толпы становится еще громче.
Оливер наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо:
— Я знаю, что здесь, в городе, у тебя нет дома. Мне думается, ты должна чувствовать себя довольно-таки одиноко, верно?
Не зная, что сказать, я киваю.
— Когда-то ты была моей дочерью. Я хочу, чтобы город снова стал тебе родным.
Он откидывается на спинку трона и говорит уже громче (и глаза его при этом сияют):
— Кимера, примешь ли ты титул Хранителя Города? Клянешься ли защищать Брайр и его жителей до последнего вздоха?
Мне больше не надо прятаться. Я могу приносить пользу, не скрывая, кто я такая. Я встаю, крылья у меня подрагивают, хвост подергивается.
— Клянусь.
Поразительно, но в ответ я слышу приветственные крики и аплодисменты. Я оборачиваюсь и гляжу на собравшихся в зале людей. Они… они улыбаются. Хлопают в ладоши. Испуганные взгляды украдкой сменились… неужели гордостью? Неужели эти люди хотят, чтобы я оставалась в городе? Меня охватывает счастье, на глазах выступают слезы.
— Да будет так. — Оливер заставляет меня вновь повернуться к нему лицом и целует мне руку, а потом шепчет: — Ступай. Лето на исходе — порадуйся ему, покуда можно. Очень скоро мы с тобой подумаем, как защитить город.
— Ким. — Рен кладет руку мне на плечо, на сей раз без опаски.
Это первое его прикосновение с тех пор, как он узнал, что я такое. На душе становится тепло, и я отдаюсь этому чувству вся без остатка.
— Ты — наша. Ты принадлежишь моей семье и своей семье, — говорит он.
Из-за его плеча улыбается Делия. Она больше не боится смотреть мне в глаза.
— Мы все так решили. Даже мама. Наш дом теперь и твой тоже.
День семьдесят шестой
Король Оливер призывает меня во дворец спустя всего день после разгрома армии Энселя. К этому времени слухи о колдуне успевают породить настоящий шквал страстей. Этим утром в лесу обнаружили одного из разведчиков. Он лишился памяти и заблудился. Его жена и дочь вне себя от горя, потому что он их не узнает.
А я — Хранитель Города. Я должна отыскать своего лжеотца — и придумать, как его уничтожить.
Я дожидаюсь, чтобы стражник впустил меня в тронную залу, и безотчетно постукиваю ногой о пол. Я всегда любила этот город, но впервые в жизни ощутила, что это — мой дом. Я могу свободно пробежать по Брайру. Больше на меня никто не охотится. Не осмеливается.
Я поражена тем, как тепло меня приняли. Даже Лора поутратила язвительности. О большем я не смела и мечтать.
Вчера, после того как я обосновалась в гостевой комнате Ренова дома, мы отправились исследовать город при свете дня — наконец-то! Однако прогулка была омрачена воспоминанием о колдуне, которое висело над нами темным облаком.
