Джоан Роулинг - Гарри Поттер и философский камень
А потом она подмигнула ему.
Гарри оторопел. Потом быстро оглянулся, чтобы проверить, не видел ли кто. Никто, похоже, на них внимания не обратил. Тогда он повернулся обратно и подмигнул змее в ответ.
Змея дёрнула головой в сторону дяди Вернона и Дадли и закатила глаза. Взгляд её совершенно ясно говорил:
— И такая дребедень…
— Да уж, — пробормотал Гарри, хотя и не был уверен, что змея могла его расслышать через стекло. — Представляю, как тебе это всё надоело.
Змея утвердительно закивала.
— А ты откуда будешь? — спросил Гарри.
Вместо ответа змея ткнула хвостом в маленькую табличку рядом с вольером. Гарри поглядел на неё.
«Боа констриктор. Бразилия.»
— И как оно там?
Боа констриктор снова ткнул хвостом в табличку, и Гарри прочёл следующую строку:
«Экземпляр выращен в неволе.»
— А, ясно. Ты, значит, никогда в Бразилии не был?
Змея замотала головой, и тут сзади Гарри раздался оглушительный вой, так что они оба даже подскочили.
— Дадли! Мистер Дурсли! Идите скорей, посмотрите на змеюку! Она тут такое выделывает!!!
Дадли ковылял к ним со всей быстротой, на какую был способен.
— А ну, двинься, — сказал он Гарри и врезал ему под ребра.
От неожиданности Гарри потерял равновесие и грохнулся на цементный пол. Дальнейшее произошло так быстро, что никто не уловил момент, когда оно случилось. Пирс и Дадли налегали на стекло, стараясь получше разобрать, что делала змея, а в следующую секунду они оба отпрянули, вереща в ужасе.
Гарри приподнялся, сел — и тоже задохнулся от страха: стекло, отделяющее их от вольера с удавом, исчезло. Огромная змея быстро раскручивала свои кольца, стекая вниз. Люди в террариуме принялись кричать; у дверей образовалась давка.
Гарри, не шевелясь, смотрел, как удав скользнул мимо, и ему послышался низкий шипящий голос:
— Увижу ли Бразилию на с-с-старости моей… С-с-спасибо, amigo![7]
Смотритель террариума пребывал в полной прострации.
— Но стекло-то! — повторял он. — Стекло-то куда делось?
Директор зоопарка настоял на том, чтобы лично преподнести тёте Петунии стакан крепкого сладкого чая, не переставая при этом извиняться. Пирс и Дадли только попискивали. Насколько Гарри мог заметить, всё, что змея себе позволила — это клацнуть на них пару раз зубами, проползая мимо, но это не помешало Дадли, как только он оказался в безопасности заднего сиденья машины дяди Вернона, поведать всем, как змея почти откусила ему ногу, в то время как Пирс вопил, что она пыталась его удушить. Но самым ужасным, по крайней мере для Гарри, было то, что Пирс заявил, оклемавшись:
— Ты ведь с ним разговаривал, правда, Гарри?
Дядя Вернон дождался, пока Пирс отъехал со своей матерью от их дома на достаточное расстояние, прежде чем обрушиться на Гарри. От ярости он едва мог говорить. Он смог лишь выдавить:
— Чулан… Немедленно… Сидеть… Без ужина!
После чего рухнул в кресло, и тёте Петунии пришлось приводить его в чувство большим стаканом коньяку.
Лёжа в кромешной тьме своего чулана, Гарри думал, как было бы хорошо, если бы у него были часы. Он не знал, который час, и поэтому не был уверен, улеглись ли Дурсли уже или ещё нет. Пока они не заснули, он не решался прокрасться на кухню раздобыть чего-нибудь съестного.
Он прожил в семье Дурсли уже почти десять лет — десять лет сплошного несчастья. Он жил здесь с тех пор, как помнил себя, с тех пор, как его родители погибли в этой катастрофе, оставив его совсем ещё младенцем. Он никак не мог представить себя в автомобиле во время аварии, которая унесла их жизни.
Иногда, лёжа часами в темноте и копаясь в обрывках своей памяти, он натыкался на странное видение: ослепительную вспышку, почему-то зелёного цвета, и обжигающую боль во лбу. Наверное, это и была авария, хотя оставалось непонятным, откуда взялся зелёный свет. Своих родителей он не помнил совсем. Его дядя и тётя никогда о них не упоминали, а вопросы задавать было, само собой, запрещено. В доме не было ни одной их фотографии.
Когда Гарри был поменьше, он любил мечтать, что откуда ни возьмись явится какой-нибудь неизвестный дальний родственник и заберёт его с собой, но никто так и не появился; Дурсли оставались единственными его родственниками. Несмотря на это, временами ему казалось (возможно, просто оттого, что ему бы этого очень хотелось), что незнакомые люди на улице его почему-то знают. И не просто незнакомые, а ещё и странные в придачу. Раз, когда он с тётей Петунией и Дадли был в магазине, какой-то крошечный человечек в фиолетовом цилиндре поклонился ему. Тётя Петуния долго в ярости выпытывала у Гарри, откуда он его знает, а потом выскочила с обоими мальчиками из магазина, ничего не купив. Потом растрёпанная леди, вся в зелёном, приветливо помахала ему, когда он садился в автобус. А давеча какой-то лысый старик в лиловом пальто до пят и вовсе пожал ему руку и удалился, не сказав ни единого слова. И по какой-то причине все эти люди имели престранную привычку исчезать, едва Гарри собирался рассмотреть их повнимательнее.
В школе с Гарри никто не водился. Всем было известно, что шайка Дадли терпеть не может этого болвана Поттера, который вечно ходит в сломанных очках и мешковатых обносках, а с шайкой Дадли никому спорить не улыбалось.
Глава третья. Письма без обратного адреса
Побег бразильского удава закончился для Гарри самым длительным наказанием, которое он когда-либо получал. К тому времени, как ему снова было позволено выходить из чулана, уже шли летние каникулы; Дадли уже успел сломать видеокамеру, расколошматить радиоуправляемый самолёт, а когда он в первый и последний раз выехал со двора на новом велосипеде, то немедленно сшиб старую миссис Фигг, которая как раз решила перейти на костылях через их улицу.
Гарри радовался тому обстоятельству, что ему не надо больше идти в школу, но от шайки ему было не избавиться — они теперь каждый день заходили к Дадли в гости. Пирс, Денис, Малькольм и Гордон все, как один, отличались тупостью и большими размерами, а поскольку Дадли из них был самым толстым и тупым, он, естественно, был вожаком. Дадли очень увлекался своим любимым видом спорта под названием «Охота на Гарри», и остальные четверо тоже с радостью принимали участие.
Из-за этого Гарри по большей части проводил свои дни подальше от дома, бродя по округе и размышляя о том, как оно будет, когда кончатся каникулы. В сентябре слабо брезжила надежда: впервые в жизни он и Дадли будут в разных классах. Дадли приняли в Смельтинг, частную школу, где когда-то учился и дядя Вернон. Пирс Полкисс тоже туда собирался. Гарри же переводился в районную среднюю школу. Дадли находил это обстоятельство весьма забавным.
— А ты знаешь, что в этой школе новичков в первый день суют вниз головой в туалет? — сообщил он Гарри. — Хочешь, мы с тобой немного потренируемся?
— Спасибо за предложение, — ответил Гарри, — вот только наш туалет такого кошмара, как твоя голова, ещё никогда не пробовал; боюсь, как бы его не стошнило!
И пока Дадли пытался разобраться, что это ему сказали, Гарри быстро убежал.
Наступил июль. Тётя Петуния взяла Дадли и они поехали в Лондон покупать ему школьную форму, а Гарри оставили с миссис Фигг. Оказалось, что она сломала себе ногу, наступив на одну из своих кошек, и поэтому слегла к ним охладела, так что Гарри провёл время лучше, чем обычно. Она разрешила ему посмотреть телевизор и угостила куском шоколадного торта, которому на вкус было лет пять.
Вечером Дадли щеголял в своей новенькой форме. В Смельтинге мальчики носили бордовые смокинги, оранжевые штанишки с резинками чуть пониже колена и плоские соломенные шляпы под названием «канотье». Ко всему этому прилагалась толстая суковатая палка; ученики колотили ими друг друга, пока учитель не видел. Считалось, что это воспитывает стойкость характера, которая в жизни всегда пригодится.
Наблюдая за Дадли в коротеньких штанишках, дядя Вернон торжественно объявил, что это самый счастливый день в его жизни. Тётя Петуния прорыдала, что она не может поверить, что перед ней и в самом деле её малюточка Дадлечка; он выглядел так взросло и мужественно. Гарри почёл за благо не высовываться. К тому же он опасался, что у него треснули два ребра — так сильно он старался не захохотать во весь голос.
На следующее утро, когда Гарри пришёл к завтраку, на кухне стояла страшная вонь. Она исходила из большой лохани, стоящей в мойке. Гарри подошёл и заглянул в неё. Лохань был полна каких-то грязных тряпок, мокнущих в чёрной воде.
— Что это? — спросил он у тёти Петунии.
Тётя сжала губы — как всегда, когда он осмеливался задать ей вопрос.
— Твоя новая школьная форма, — ответила она.
Гарри снова поглядел в таз.
— А, — сказал он. — Я как-то не думал, что она будет такая… мокрая.
— Глупости, — рявкнула тётя Петуния. — Я перекрашиваю пару Дадлиных вещей в серое. Покрасится — будет не хуже, чем у других.
