Филип Пулман - Янтарный телескоп
— Но теперь, кажется, я знаю. И то что я тебя нашла, как бы доказывает это.
Роджер, моё предназначение в том, чтобы помочь душам выбраться из страны мёртвых.
Я и Уилл, мы вас всех вытащим. Я уверена, что дело в этом. И ещё Лорд Азраил, мой отец, сказал кое-что… «Сама Смерть умрёт», — сказал он. Я, правда, не знаю, что произойдёт. Только ты не должен им пока ничего говорить, обещай. То есть, возможно, вы не сможете существовать наверху, но…
Ему страшно хотелось что-то сказать, и она замолчала.
— Именно это я хотел тебе сказать! — Выпалил он. — Я говорил им, всем мёртвым, я же говорил им, что ты придёшь! Как тогда, когда ты пришла и спасла всех детей из Болвангара! Я говорил, что если это вообще возможно, то Лира сделает это. Им бы хотелось верить мне, хотелось, чтобы это оказалось правдой, но им не удавалось действительно поверить, я знаю.
— Тем более что, — продолжил он, — каждый попадающий сюда ребёнок начинает с того, что клянётся, что его отец придёт за ним, или мама, как только узнает где он, сразу заберёт его домой. Если не папа и мама, значит друзья или дедушка, но кто-то обязательно придёт и спасёт их. Вот только никто не приходит. Поэтому никто не верил мне, когда я говорил, что ты придёшь. Но я был прав!
— Да, — ответила она, — но я не смогла бы сделать этого без Уила. Вон там это Уилл, А это Шевалье Тиалис и Леди Салмакия. Я так много могу тебе рассказать, Роджер…
— А кто такой Уилл? Откуда он взялся?
Лира начала объяснять, не замечая как изменились её голос и осанка, не замечая, что даже её глаза выглядели по-другому, когда она рассказывала о своей встрече с Уиллом и о битве за скрытный нож. Откуда бы ей было знать? Но Роджер заметил это с тихой грустной завистью не меняющихся душ.
В это время Уилл и галатешпианцы тихо беседовали неподалёку.
— Что вы с Лирой собираетесь делать? — Спросил Тиалис.
— Открыть выход из этого мира и выпустить души на волю. Для этого я заполучил нож.
Он никогда не видел настолько удивлённых лиц, особенно у людей, чьё мнение ценил.
А к этим двоим он успел проникнуться большим уважением. Они некоторое время сидели молча, а потом Тиалис сказал:
— Это изменит всё. Это самый сильный удар, который вы можете нанести. Владыка будет беспомощен после такого.
— Как могли бы они даже подозревать такое? — сказала Леди. — Это будет для них полнейшей неожиданностью!
— А что потом? — спросил Тиалис у Уила.
— Потом? Ну, потом мы выберемся сами и найдём своих деймонов, я так думаю. Не думайте о «потом», у нас хватает проблем и сейчас. Я ничего не сказал душам, а то… а то вдруг это не сработает. Так что вы тоже ничего не говорите. А теперь я попробую найти мир, в который можно бы было проникнуть, но гарпии настороже.
Так что если вы хотите помочь, вы могли бы пойти их отвлечь, пока я делаю своё дело.
Галатешпианцы мгновенно рванули поводья и погнали стрекоз в темноту над головами, где кружились многочисленные, как мошкара, гарпии. Уилл наблюдал как насекомые бесстрашно летят на них, как будто гарпии это действительно мошки и стрекозы могут легко схватить их своими большими челюстями. Он представил себе как хорошо будет этим великолепным созданиям под синим небом, где они снова смогут носиться над сверкающей водой.
Он достал нож. И сразу же вспомнил то, что кричали ему гарпии — насмешки над его матерью — и остановился. Он опустил нож, пытаясь сосредоточится.
Он попытался снова, но с тем же результатом. Он слышал как они кричат над ним, несмотря на свирепость галатешпианцев; гарпий было так много, что два всадника немногое могли сделать чтобы их остановить.
Что ж, значит это будет так. И легче не станет. Поэтому Уилл попытался расслабиться и ни о чём не думать, и некоторое время сидел, поигрывая ножом, пока не почувствовал, что готов.
На этот раз нож прорезал воздух… и воткнулся в камень. Окно из этого мира открылось в другом под землёй! Уилл закрыл его и попробовал ещё раз.
Произошло то же самое, хотя он и знал, что мир на этот раз другой. Он уже открывал окна, оказывавшиеся над землёй, поэтому окно под землю не сильно удивляло, однако несколько дезориентировало.
Поэтому в следующий раз он искал аккуратно, пытаясь, как он научился, найти место, в котором кончик ножа реагировал на мир с тем же уровнем почвы. Но ощущение всё время было неправильным. Не было мира, в который можно бы было пройти — где бы он не касался, был камень.
Лира почувствовала, что что-то не так, и, бросив Роджера, подбежала к Уилу.
— Что случилось? — Тихо спросила она.
Он объяснил, и добавил: «Надо куда-нибудь двигаться, чтобы попробовать найти мир, в который я смогу открыть окно. Но гарпии нам не дадут. Ты рассказала душам о наших планах?»
— Нет. Только Роджеру, и попросила его никому не рассказывать. Он так и сделает.
Уилл, мне страшно, очень страшно. Может мы никогда отсюда не выберемся. Вдруг мы застряли здесь навсегда?
— Нож может резать камень. Если придётся, мы просто прорежем туннель. Это займёт много времени, и я надеюсь, что этого делать не придётся, но в случае чего мы сможем. Не волнуйся.
— Да, конечно ты прав. Мы сможем.
Но он показался ей очень больным, лицо сморщено от боли, синяки под глазами, рука дрожит, а пальцы опять начали кровить; ему было так же плохо, как и ей. Они не могли долго существовать без деймонов. Она чувствовала, как дрожит её собственная душа и сжала руки, переживая за Пантелеймона.
А в то же время несчастные души подходили всё ближе, а дети просто не могли отойти от Лиры.
— Пожалуйста, — попросила одна девочка, — не забывайте о нас, когда вернётесь назад!
— Ни за что, — ответила Лира, — никогда.
— Ты расскажешь им о нас?
— Непременно. Как тебя зовут?
Но бедная девочка смутилась и застыдилась: своё имя она забыла. Она отвернулась, пряча лицо, и один из мальчиков сказал: «По-моему, лучше забыть. Я своё забыл.
Некоторые из нас здесь не так давно, и они ещё знают кто они такие. Но некоторые дети здесь уже не одну тысячу лет. Они не старше нас, и они многое забыли. Кроме солнца. Никто этого не забывает. И ещё ветер.»
— Ага, — сказал другой, — расскажи нам об этом!
И всё больше и больше детей просило Лиру рассказать им о том, что они помнили, о солнце и ветре, и небе, и о вещах, которые они забыли, о том как играть, например. Лира повернулась к Уиллу и прошептала: «Что мне делать?»
— Расскажи им.
— Я боюсь. После того, что произошло там, после гарпий…
— Расскажи им правду. Гарпий мы отгоним.
Она посмотрела на него с сомнением. Её терзали самые мрачные предчувствия. Она обернулась к душам, приближавшимся всё ближе и ближе.
— Пожалуйста, — шептали они, — ты только что пришла из большого мира! Расскажи нам, расскажи! Расскажи нам о мире!
Неподалёку стояло мёртвое дерево, с белыми как кость ветвями, раскинувшимися в холодном сером воздухе, и ослабевшая Лира, чувствуя, что она не в состоянии одновременно идти и говорить, двинулась к нему, чтобы сесть. Души потеснились, давая ей пройти.
Когда они уже практически подошли к дереву, Тиалис приземлился на запястье к Уиллу и дал ему знак наклонить голову.
— Гарпии, — тихо сказал он, — они возвращаются. И их всё больше. Держи нож наготове. Мы с леди будем задерживать их столько, сколько сможем, но вам, возможно, придётся сражаться.
Не тревожа Лиру, Уилл слегка вытащил нож из ножен и сместил руку к ним поближе.
Тиалис снова взлетел, а Лира к тому времени дошла до дерева и села на один из его корней.
Вокруг собралось так много душ, напиравших с широко открытыми глазами, что Уиллу пришлось заставить их отойти назад, освободив немного пространства, хотя Роджеру он разрешил остаться, потому что тот смотрел на Лиру, забыв обо всём на свете, со страстью вслушиваясь в её слова.
И Лира начала рассказ о мире, который знала.
Она рассказала им о том, как они с Роджером забрались на крышу Джорданского колледжа, и обнаружили грача со сломанной ногой, и о том как они ухаживали за ним, пока он снова не смог летать, и как они исследовали винные подвалы, полные пыли и паутины, и как они пили мадеру, а может и токайское, она не знала, и как напились. А душа Роджера с гордостью и отчаянием слушала, кивая и то и дело шепча: «Да, да! Всё так и было, правда!»
Потом она рассказала им о великой битве между городскими детьми в Оксфорде и кирпичниками.
Сначала она описала глинища, пытаясь вспомнить всё, что могла, больший пруды цвета охры, драглайн, печи, похожие на большие кирпичные ульи. Она рассказала об ивах вдоль реки, под которыми земля покрыта серебристыми листьями; и о том как когда было долго солнечно, глина начала трескаться, образуя большие удобные лепёшки, и что ощущаешь, когда просовываешь руку в трещину и аккуратно поднимаешь грязную лепёшку, стараясь, чтобы она не разломилась. С другой стороны она оставалась влажной и очень удобной для того, чтобы швыряться в других.
