Филип Пулман - Янтарный телескоп
Они приземлились на его плечах, и он произнес: «Смотрите! Смотрите, что они делают. Они только прилетают и кричат. Я думаю, она случайно ударила Лиру. Я не думаю, что они вообще хотят нас трогать. Мы можем игнорировать их».
Лира взглянула на него с широко раскрытыми глазами. Создания летали возле головы Уилла. Иногда совсем близко, а иногда далеко, но они всегда успевали отклониться в последний момент. Он мог ощущать двух всадников, рвущихся сражаться, крылья стрекоз дрожали с желанием броситься сквозь воздух с их смертельными наездниками на них, но они сдержали себя: они знали, что он прав.
И это произвело эффект на призраков: заметя, что Уилл стоит на том же самом месте неиспуганный и невредимый, они потихоньку стали возвращаться к путникам.
Призраки внимательно следили за гарпиями, но при этом, манящий запах теплой плоти и крови, сильные биения сердца, — они не могли сопротивляться им. Лира встала, чтобы присоединиться к Уиллу. Её рана открылась вновь и свежая кровь побежала по щеке, но она тут же её вытерла.
— Уилл, — сказала она — я так рада, что мы пришли сюда вместе.
Он знал, что больше всего на свете любит этот звук в её голосе и это выражение на её лице, которые значили, что она думает о чем-то смелом, но не готова пока произнести свою мысль вслух. Он кивнул, чтобы показать, что понял её.
Девочка-призрак заговорила, нарушив тишину.
— Пойдемте с нами, мы найдем их!
И они, Уилл и Лира, почувствовали странное ощущение, как будто маленькие ручки призрака, протянувшись к их ребрам, потащили их вперед, чтобы они следовали за ней.
Итак, они отправились по пологой пустынной равнине, гарпии кружили все выше и выше над головами, не переставая кричать. Но они не приближались, сохраняя дистанцию, Галатешпианцы летали чуть выше, пристально наблюдая за ними. Дети шли вперед и призраки говорили с ними.
— Извините, — девочка призрак обратилась к ним — где ваши деймоны? Простите, что я спрашиваю. Но…
Лира каждую секунду думала о своем любимом и брошенном Пантелеймоне. Она просто не могла разговаривать, и поэтому за нее говорил Уилл.
— Мы оставили наших деймонов во внешнем мире, — сказал он — Там безопаснее для них. Мы заберем их позже. А у вас был деймон?
— Да, — ответил призрак — Его звали Сандлин… о, как я его любила…
— Он успел стать стабильным? — спросила Лира.
— Нет. Он привык думать, что он птица, но я надеялась, что он передумает, потому что мне нравился мех, такой тёплый ночью в кровати. Он превращался в птицу все больше и больше. А как зовут вашего деймона?
Лира ответила, и призраки вновь стремительно направились вперед. Они очень хотели обсудить деймонов, принадлежащих странникам, и поэтому говорили наперебой, рассказывая о своих.
— Моего звали Матапан…
— Мы любили играть в прятки, она менялась словно хамелеон, и найти её было непросто…
— Однажды я повредил глаз и не мог видеть, и мой вел меня всю дорогу по пути домой…
— Он не хотел стабилизироваться, а я хотел вырасти, и мы постоянно спорили по этому поводу…
— Она обычно сворачивалась в моей ладони и засыпала…
— А они здесь до сих пор или где-то ещё? Мы можем их увидеть снова?
— Нет. Когда ты умираешь, твой деймон угасает, словно пламя свечи. Я видел, это случается. Я никогда не увижу Кастора, как и никогда не скажу ему «прощай»…
— Здесь их нет! Но они должны быть где-то! Мой деймон до сих пор там, где-то. Я знаю, он есть.
Толпящиеся призраки были взбудоражены и оживлены, их глаза сияли, а щеки горели, как будто они заимствовали частичку жизни у путников.
Есть ли здесь хоть один из моего мира, в котором у нас нет деймонов? — спросил Уилл.
Тощий мальчик-призрак кивнул, и Уилл повернулся к нему.
— О, да, — раздался его голос — Мы не понимали что такое деймоны, но мы знаем, каково чувствовать себя без них. Здесь люди из разных миров.
— Я знала свою смерть, — сказала одна девочка — Всё то время пока росла. Я слышала разговоры о деймонах и думала, что говорят о наших смертях. Я скучаю по ней. Я больше никогда ее не видела. «Я смирилась» — это последнее, что она мне сказала, прежде чем исчезнуть навсегда. Когда она была рядом, я знала, что есть кто-то, кому я могу доверять, кто-то, кто знал, куда мы собираемся идти и что делать. Но сейчас ее нет со мной. Я не знаю, что может произойти снова.
— Ничего не случится, — сказал кто-то. — Ничего! И так будет всегда!
— Ты не знаешь! — вмешался ещё один — Они пришли, не так ли? Никто не знает, что может случиться!
Она имела в виду Уилла и Лиру.
— Эта такая вещь, которая постоянно происходит здесь, — сказал мальчик призрак.
— Сейчас здесь все меняется.
— А что ты собираешься делать, если ты, конечно, можешь что-либо сделать? — спросила Лира.
— Снова вернуться в свой мир!
— Даже если бы это означало, что ты можешь его увидеть лишь однажды, всё равно?
— Да, да, да!
— Хорошо, в любом случае, я должна найти Роджера, — сказала Лира, загораясь новой мыслью, но для Уилла это было странно.
Они двигались по бескрайней долине, медленно перемещаясь между бесчисленным количеством призраков. Тиалус и Салмакия, летевшие над ними, наблюдали движение этой маленькой бледной стены, которая создавала впечатление какой-то миграции бесконечной стаи птиц или стада северных оленей. В центре движения находились двое детей, которые не были призраками, они не возглавляли толпу и не следовали за ней, но каким-то образом заставляли толпу двигаться к цели. Всадники, их мысли летели даже быстрее, чем их стреловидные стрекозы, отвели взгляд и отпустили летунов на отдых, позволив им опуститься на мертвую ветвь.
— У нас есть деймоны, Тиалус? — спросила Леди.
— С тех пор как мы вошли в эту лодку, я чувствую, как будто мое сердце обмыто слезами и брошено бьющимся на берегу, — ответил он — Но этого не может быть, потому что оно стучит в моей груди. И в то же время, словно какая-то частичка меня не во мне, а с маленьким деймоном девочки и какая-то твоя частичка тоже, Салмакия, потому что это написано на твоем лице, а твои руки такие бледные и сжаты в кулаки. Да, у нас есть деймоны, где бы они ни были. Возможно, люди из мира Лиры единственные живые существа, которые знают, что имеют. Может быть это потому, что один из них начал восстание.
Он соскользнул со стрекозы и аккуратно привязал её, а затем вынул компас. Он едва ли успел до него дотронуться, как всё понял.
— Никакой реакции, — сказал он мрачно.
— Значит, мы уже слишком далеко.
— И помощи ждать неоткуда. Ну что ж, мы знали куда идем.
— Мальчик пошел бы за ней на край света.
— Ты думаешь, нож Уилла откроет путь назад?
— Я уверена лишь в том, что он так думает. Но, Тиалус, я не знаю!
— Он очень молод. Хотя… они оба молоды. Ты знаешь, если она не переживет это приключение, то никому не будет дела, сможет ли она сделать правильный выбор.
Вопрос с выбором просто перестанет существовать.
— Ты думаешь, она уже сделала выбор? Когда решилась оставить деймона на берегу?
Что это за выбор, который она должна была сделать?
Рыцарь посмотрел вниз на медленно идущие миллионы призраков по земле мертвых, движущихся за яркой и искрящейся жизнью Лирой Среброязыкой. Он мог различить её волосы, светлое пятно во тьме, а рядом с ней голову мальчика, черноволосого, крепко сложенного и сильного.
— Нет, — немного погодя сказал он — пока нет. Она только собирается. Только когда это случится.
— Тогда мы должны обеспечить ей безопасность по дороге к её цели.
Леди Салмакия стегнула легкими поводьями, и её стрекоза сразу же слетела с ветки, направляясь в сторону живых детей, а рядом с ней летел Рыцарь. Но они не остановились около детей, а пролетели настолько низко, чтобы показать им, что все в порядке, а потом взмыли вверх, частично от того, что стрекозы были неугомонны и не могли долго находиться на одном месте, а частично потому, что они хотели узнать, насколько далеко протянулась эта мрачная равнина.
Лира видела их, мелькающих над головами, и чувствовала боль облегчения: в этом мире был ещё кто-то, кто стремился вперед и сверкал красотой. Тогда, неспособная больше сдерживать свои мысли, она повернулась к Уиллу. Она поднесла свои губы к его уху и в безудержном потоке сердечного тепла, он услышал её голос.
— Уилл, я хочу, чтобы мы освободили отсюда всех этих бедных детей и взрослых, если только сможем. Мы найдем Роджера и твоего отца, и тогда давай откроем проход в другой мир и освободим всех заточенных здесь.
Он повернулся и подарил ей дружескую улыбку, такую теплую и счастливую, что она почувствовала, как что-то внутри неё споткнулось и заколебалось, по крайней мере, ей так показалось, но без Пантелеймона она не могла спросить у себя, что это значит. Возможно, это был новый шанс согреть её сердце. Глубоко удивленная, она приказала себе идти прямо и не быть такой легкомысленной.
