Алексей Слаповский - Пропавшие в Бермудии
Но кто-то внутренний ехидно возражает:
– А они их взорвут!
Дрожащий бодрится:
– А я придумал их такими, что взрывы должны отскакивать и поражать нападающих!
А внутренний ехидный посмеивается:
– А они это поймут и вообразят, что отскочившая ударная волна вернется с утроенной силой!
– А у меня упятеренная защита!
– А они удесятерят!
– А я удвадцатерю!
– А они упятидесятерят!
– А я утысячерю!
– А они умиллионят!
– А я умиллиардю!
– А они уквинтиллионят!
– Что ты мелешь! – в истерике вскрикивает дрожащий. – Уквинтиллионят! Такого и слова-то нет!
– Слова нет, а ударная волна есть! – злорадничает хитрый внутренний трус.
И он побеждает: трусливая фантазия предательски показывает дрожащему, как рушатся стены от квинтиллионной ударной волны, – и они рушатся на самом деле. Дрожащий невольно представляет, что сейчас его обнаружат, – и его обнаруживают. Тут же отряд синих хватает его. По приказу Мануэля врага должны были поставить к стенке, но стенки почему-то, как правило, не оказывалось. Вроде бы в чем проблема? Нет стенки – надо ее воображелать! Но у воинов, отвыкших убивать, никак это не получалось, да и жертва, сообразив, в чем загвоздка, изо всех сил сопротивлялась, мысленно отрицая стену со страшной силой, объяснимой желанием жить, – оно ведь сильнее всех желаний. Поэтому пленников доставляли в тюрьму, построенную и поддерживаемую десятью могучими воображелателями девятого уровня.
46. Ответные действия зеленых. Настя бунтует и поет
Мне кажется, господа дети, подростки и взрослые, что у вас ощущение, будто бы я на стороне синих, а о зеленых отзываюсь с неодобрением. Уверяю вас, это не так. Конечно, есть зеленые, радеющие только о себе. Они жили в прежнем мире плохо, были голодными или бедными, униженными и оскорбленными, здешняя жизнь показалась им раем. Но и среди синих есть точно такие же эгоисты, желающие всего лишь избавиться от головной или зубной боли или вернуться к прежней деятельности – не всегда благовидной, между прочим.
Однако и среди тех, и среди других имелись люди, занимавшие зеленую или синюю позицию не из шкурных интересов, а принципиально.
Из чего исходили зеленые, в том числе Ольмек, сопротивляясь возвращению? Ольмек уже говорил об этом в споре с Мьянти, но нелишне повторить: зеленые опасались, что вернувшиеся не удержатся и всем расскажут о райской стране. И тут же со всех сторон света люди в великом множестве поплывут и полетят туда, чтобы оказаться в блаженной Бермудии, где ничего не надо делать, а только желать – и желаемое тут же тебе явится. Мечта! Но мечта опасная: тут будут наслаждаться жизнью на всем готовом, а брошенная остальная земля придет в запустение. Никто не будет производить вещи, а в результате они рано или поздно перестанут появляться здесь. Неважно, заимствуются они или копируются – заимствовать будет нечего и копировать не с чего. Успокоительные слова Мьянти, что люди не так легко снимаются с насиженных мест и повальное паломничество в Бермудию вовсе не обязательно, Ольмека не убедили: он считал, что когда появляется возможность плохое сменить на хорошее, а хорошее на лучшее, люди всегда эту возможность используют – учитывая их склонность считать, что самое лучшее не там, где они живут, а где-то в другом месте.
Короче, каких бы теорий ни придерживались зеленые, стало не до них: надо сопротивляться.
Зеленые в ЦРУ потребовали созвать общее собрание. На нем Ольмек и его сотрудники предъявили Мьянти и его сотрудникам обвинение в развязывании войны.
Последние ответили, что они войну не развязывали, она развязалась сама собой.
Ольмек напомнил, что инициаторы боевых действий – синие.
Мьянти ответил, что Мануэль из новеньких, и если уж новенький так быстро стал синим и даже возглавил отряды, значит, синяя идея правильнее. И не лучше ли зеленым вместо бесполезных дебатов просто примкнуть к синим и закончить все полюбовно?
– Полюбовно прекратить историю Бермудии? Это вы имеете в виду? – спросил Ольмек.
– Она должна закончиться, люди должны вернуться! – ответил Мьянти.
– Но тысячи, сотни тысяч других устремятся сюда!
– Не обязательно. Мы расскажем людям, какие здесь возникают проблемы, и они крепко подумают, прежде чем захотят сюда.
– Люди сначала хотят, а потом думают! – возразил Ольмек.
Спорили три часа и в результате договорились сохранять мир хотя бы на территории ЦРУ и Белого города. Проголосовали единогласно, только где-то в углу смущенно клацнул затвор автомата. Все замерли. Подозреваемый встал и развел руки: дескать, хоть обыщите, ничего нет.
Само собой, долго ли умеючи воображелать автомат и тут же заставить его исчезнуть?
Атмосфера в ЦРУ стала нехорошей, тревожной, подозрительной.
Вдобавок ко всем неприятностям предвыборная кампания оказалась под угрозой срыва: Настя заняла категорическую позицию и была против того, чтобы ее сыновья стали соперниками на политической основе. Через Пятницу она потребовала аудиенции у короля или хотя бы Председателей.
Ольмек и Мьянти приняли ее.
– Я не все знаю о ваших порядках, – волнуясь, начала Настя, – но объясните, господа Председатели, с какой стати детей выдвигают кандидатами на такой высокий пост?
– У них замечательные способности, – объяснил Ольмек.
– Но они все-таки дети! Какие бы ни были способности, они не могут выполнять взрослую работу!
– Эта работа – представительская. Все решают Председатели и ЦРУ.
– Тогда тем более! Пусть кто-нибудь еще представительствует! А главное – они же братья! Зачем братьям становиться соперниками?
– Почему бы и нет? В спорте это часто бывает. Братья Шумахеры. Братья Кличко. Братья Знаменские. Поймите, в Бермудии сложилась очень непростая обстановка. Необходимо примирение. И то, что кандидаты не враги, а именно братья, это очень хорошо! Нам нужны миролюбивые выборы.
– Знаю я это миролюбие! Политика и миролюбие! Рассказывайте сказки! В общем, я против!
– В таком случае мы вас устраним! – не выдержал Ольмек, слишком взвинченный событиями последнего времени.
– Коллега хочет сказать, что нам придется каким-то образом нейтрализовать вас, – пояснил Мьянти.
– Да любым образом! – бушевал Ольмек. – Вы даже не представляете, какие у нас возможности! Бермудия – бездонное пространство! И у нас хватит силы держать вас в одном месте, а ваших детей – в другом! И вы их никогда не увидите! Поняли меня? Никогда!
Настя возмутилась:
– Что?! Вы мне угрожаете? Мои дети всегда будут со мной!
И тут же Вик и Ник оказались в зале.
Обоим было некогда – Ник, как всегда, играл, а Вик, как всегда, мысленно искал выход из Бермудии, оба в этот момент, увы, не думали о маме, но желание Насти увидеть их оказалось настолько сильным, что зашкалило за все возможные уровни воображелания, и Ольмек с Мьянти не сумели противодействовать.
– Так! – сказала Настя. – Вик, Ник! Прекращайте эту ерунду! Кандидатами вы не будете! И ни на шаг от меня, ясно? Только попробуйте исчезнуть: запру дома – и никаких игр, никакого компьютера, никакого телевизора – вообще ничего!
Братья очень удивились: они никогда не видели такой свою маму.
Им хотелось улизнуть, но они не сумели. Не получилось!
– Невероятный, неизвестный мне уровень воображелания! – изумленно прошептал Мьянти.
– Материнская любовь, – с отвращением объяснил Ольмек. – Ничего, уважаемый враг, Бермудия нам поможет.
И зазвучала музыка.
Это была фонограмма одной из лучших песен Насти.
Но пел эту песню другой голос.
Пел очень плохо, просто отвратительно.
– Сбиваете меня с толку? – спросила Настя. – Выключите немедленно!
Ольмек и Мьянти развели руками, но желание Насти частично исполнилось – исчез голос.
И Настя запела сама.
Растерянно оглядываясь, держа детей за руки, чтобы не пропали, она пела, все больше увлекаясь. Исчез кабинет вместе с Председателями, появился большой зал с публикой, которая слушала Настю и плакала благодарными слезами. Поэтому Настя запела вторую песню – ей и самой хотелось этого, и она не могла обмануть ожидания людей.
– Неужели тяга к искусству сильней материнской любви? – спросил Мьянти Ольмека (они сидели в зале).
– Не всегда. Просто когда дети рядом, хочется еще чего-то.
А дети были уже не рядом – Вик и Ник исчезли.
Настя этого не заметила, она продолжала петь.
Ольмек и Мьянти поняли, что им вплоть до выборов придется поддерживать в Насте то, с чем она сюда попала: желание петь и быть знаменитой.
Они дали задание Пятнице: пусть тот убедит Настю, что она обязалась дать ряд концертов. Звезды при всей их безалаберности народ удивительно обязательный, когда дело касается их творчества, концертов и выступлений.
Пятница обещал сделать все возможное.
– Но у нас с Олегами опять проблемы, – сказал он, сокрушенно вздыхая и при этом улыбаясь так, будто эти проблемы доставляли ему большое удовольствие.
