С. Гроув - Стеклянная карта
Шадрак очень много путешествовал по железной дороге, но такого поезда, как «Пуля», даже он до сих пор не видал. Поезд на электрической тяге вполне соответствовал своему имени: он был скоростным и легким на ходу. «Пуля» и внутри была оборудована на загляденье. Прежде чем Шадрака затолкали в импровизированную камеру, его провели сквозь полностью оборудованную кухню и прекрасно обставленный кабинет. Теперь он сидел в запертом чулане без окон, привязанный за руки и за ноги к стулу. В щели между дверными досками сочился слабенький свет. Когда он начал меркнуть, Шадрак сверился с внутренними часами и определил, что минуло семнадцать часов.
Мысли, роившиеся у картолога в голове, едва ли не обгоняли «Пулю», которая мчалась на юг. Чем больше он размышлял, тем больше находил в прошлом свидетельств, что границы эпох и вправду менялись. Грозные признаки проявлялись годами, но заметить их ему мешали познания во всем, что касалось Великого Разделения, казавшиеся ему глубокими. Теперь он запоздало клял собственную слепоту. Глупец, он умудрился нарушить одну из краеугольных заповедей, гласившую: «Учитывай то, что видишь, а не то, что предполагаешь увидеть!»
«Грош мне цена как ученому, – казнился Шадрак. – Я в упор не видел мира, карты которого самонадеянно составлял!»
Хуже того, он в своем неведении подверг Софию двойной опасности. Он отправил ее спасаться от сумасшедшей – и прямо навстречу катастрофе.
Уже перевалило за восемнадцать часов, когда дверь чулана вдруг распахнулась. Вошедшие големы зацепили крючьями его стул, вынесли за порог и посадили Шадрака лицом к смежной комнате.
Яркий свет ламп ослепил пленника. Он оказался в кабинете, убранном с той же роскошью, что и весь остальной поезд. Широкие окна, толстые ковры, изысканная мебель…
Големы отступили прочь и расположились у двери.
Бланка сидела за длинным столом посередине кабинета. Перед ней лежал лист меди. Рядом со столом стояли два чемодана, набитые картографическим оборудованием из дома Шадрака; големы забрали все это в день похищения пленника.
– Не буду вводить вас в заблуждение, Шадрак, – прозвучал мелодичный голос Бланки. – При всем том, что мне известен маршрут вашей племянницы, она и ее спутник проявляют немалую изобретательность. Они умудрились оторваться от погони, которую я выслала.
Шадрак постарался скрыть облегчение. Потом он вдумался в ее слова и удивился про себя: «Ее спутник?..»
– Это обстоятельство ничуть не облегчает вашего положения, ибо мое терпение не беспредельно, – донеслось из-под дрогнувшей вуали. – Как вам отлично известно, мне от вас требуются в основном две вещи: конечная цель Софии и местоположение Карты Всех Карт. По каждому из этих пунктов я предоставлю вам выбор. – Она приподняла медную пластинку, в свете ламп по ней побежали желтые блики. – Вы можете нарисовать мне план расположения Карты и рассказать, куда едет София. Либо… – Она вытащила вторую руку из-под стола, и Шадрак с ужасом увидел деревянный брусок с торчащими проводками. – Либо шапочка, – почти ласково докончила Бланка.
Шадрак опустил глаза и стал разглядывать собственные колени, из последних сил пытаясь не показать, какая паника охватила его при виде проволочек и бруска. Выдержав паузу, он выговорил:
– Мы с вами уже обсуждали это… Вы слышали мой ответ.
Бланка тоже некоторое время молчала. Потом поднялась.
– Как же вы все осложняете, Шадрак! Я совсем не стремлюсь быть жестокой, но вы мне просто выбора не оставляете, – скорбно проговорила она. И повернулась к тому из своих людей, что был помоложе. – Оставь его руки и ноги привязанными, Плач. Если кивнет, развяжи шапочку и позови меня. Если до двадцати часов этого не произойдет, затяни завязки потуже.
Шадрак задался праздным вопросом: показалось ему или Плач был у Бланки на особом счету?.. Что удивительно, отметин на лице у парня не наблюдалось. Темно-русые волосы коротко подстрижены, щеки гладко выбриты… Выслушивая наставления Бланки, он плотно сжал губы. Направляясь к выходу, она ласково похлопала Плача по плечу. Дверь открылась, и Шадрак успел окинуть быстрым взглядом соседнее помещение. Деревянный пол, приглушенное освещение… и тачка с высокой горкой песка.
Когда ему вкладывали в рот деревяшку, ученого едва не стошнило, но он сдержался. Сопротивления он не оказывал: если дать бой, брусок лишь глубже загонят. Когда проволочки коснулись щек, Шадрак замер. Сосредоточившись, он постарался очистить свой разум. Если начать давиться, проводки врежутся в тело. Шадрак принялся глубоко дышать через нос, успокаивая сердцебиение. Кое-как приспособившись, он тотчас понял, что продержится в лучшем случае несколько минут. Он поднял глаза. Приспешники Бланки внимательно наблюдали за ним.
У того, что постарше, были шрамы на щеках и характерное отсутствующее выражение лица, к чему Шадрак успел привыкнуть в плену. Этот человек держал острый крюк, словно продолжение собственной руки: небрежно и бездумно. Нигилизмийцам с располосованными скулами было чуждо религиозное рвение, отличавшее обычных последователей Амитто. Ни фанатичной страсти, ни огня, так ярко горевшего в глазах их единоверцев, не было и в помине: големы скорее выглядели сбитыми с толку, они как будто искали нечто потерянное, а что – и сами не знали. Плач казался другим – он был моложе большинства и не носил отметин на лице. Настоящий нигилизмиец – сосредоточенный, убежденный в правоте своей веры. Его блестящие темно-зеленые глаза неотступно следили за пленником. Этот взгляд не выражал ни грана сочувствия. Только стремление к ясно осознаваемой цели.
Шадрак очень быстро прокручивал в голове план действий. Для начала он должен был избавиться от шапочки. Прямо сейчас сбежать ему явно не удастся, но хоть стражу отвлечь – и то благо. Он в упор посмотрел на Плача и кивнул. Юноша немедленно отцепил проводки и вынул деревяшку.
– Позови ее, – сказал он голему постарше.
– Погодите, – произнес Шадрак, кое-как поворачиваясь на стуле. – Послушайте, что скажу…
Старший напарник уже шел к двери.
– Четвертое июня, – быстро проговорил Шадрак и начал цитировать: – «Плач есть удел проклятых, чей лик – зло. Горе есть примета мира ложного, миру истинному оно чуждо. Не верьте льющим слезы и сами не плачьте…»
Старший, остановившись, оглянулся и уставился на Шадрака: эти слова как будто затронули в его памяти нечто очень далекое, он тщился вспомнить это и не мог. Младший накрыл рукой медальон и пробормотал:
– Речение Амитто есть истина.
– Да, – напряженным полушепотом заговорил Шадрак. – Только Бланка скрывает от вас истину той самой главы, в честь которой ты назван. «Не верьте льющим слезы», – учит Амитто, – еще больше понизил он голос, вынудив своего тюремщика наклониться. – Между тем вы, как и я, несомненно, слышали плач, раздававшийся в особняке! Не будете же вы это отрицать? – Молчание юноши было красноречивее всяких слов, и Шадрак поспешил закрепить свой успех: – Так вот, я вам докажу, что этот плач, это зло пребывает совсем рядом!
Старший замер без движения. Он в непривычной задумчивости смотрел на Шадрака, словно силясь понять, о чем тот толкует и для чего цитирует святые «Хроники». Плач, не сводя с Шадрака внимательных глаз, нарушил паузу первым.
– Каким образом? – спросил он.
– Известен ли вам источник этих звуков? Откуда они доносятся?
Помедлив, юноша покачал головой:
– Этого никто не знает. Если можешь, скажи.
– Сказать не могу, – ответил Шадрак. – У меня есть лишь один способ показать вам истинное положение вещей. Если дадите мне мои инструменты, я сделаю карту памяти, вложив в нее соответствующее воспоминание. Оно поможет вам убедиться в моей правоте.
– Не давай ему ничего, – по инерции произнес старший.
– Скажете ей, что я уже рисую для нее карту, – настойчиво проговорил Шадрак. – Обещаю тебе, Плач: ты узришь истину Амитто!
Тот долго смотрел на него сверху вниз… Взгляд зеленых глаз отражал борьбу воды и огня: привычки повиноваться и пыла верующего нигилизмийца. Да, в земном мире у Плача имелись обязательства и долг верности, но приверженность истинам Амитто все пересиливала. В конце концов огонь победил. Наклонившись вплотную к Шадраку, он сказал очень тихо, так, чтобы не слышал даже старший у двери:
– Что ж, хорошо, – выпрямился и произнес громче: – Рисуй карту, как она приказала, или вовсе ничего не рисуй!
Шадрак втянул голову в плечи, изображая страх и покорность.
– Зола! – окликнул молодой голем напарника. – Скажи Бланке, что мы добились согласия. Сейчас он будет рисовать карту, а я за ним присмотрю.
20. У ворот
26 июня 1891 года, 10 часов ровно
Добро пожаловать в гостиницу «Энсуэньо»! После заселения, пожалуйста, поставьте лошадей в стойла и арболдевелы на якорь. Примите благодарность от наших полов за то, что не станете заводить скакунов во внутренний двор!
