Алексей Слаповский - Пропавшие в Бермудии
– Чего это ты, мам? – спросил он.
– Как что? Ты не видишь? Это же Вик!
Ник, как мы понимаем, не видел Вика и не мог его видеть. Как и Вик Ника. Но, само собой, они не хотели говорить об этом Насте, чтобы не пугать ее.
– Мальчики, вы что? – Настя переводила взгляд с Вика на Ника. – Вы не рады друг другу?
– Привет, Вик! – Ник помахал рукой туда, где, по его предположению, находился Вик – слева от мамы.
Но та, когда обнимала его, закружила и затормошила Вика так, что он теперь оказался справа.
– Ты плохо видишь? – встревожилась Настя, прижимая к себе Вика.
Ник по этому ее движению понял местонахождение брата и скорректировал помахивание руки и улыбку:
– Привет, Вик!
– А ты почему не поздороваешься? – спросила Настя Вика.
Вик махнул рукой в ту сторону, куда обращалась Настя, говоря с невидимым Ником:
– Привет!
– Вы поссорились? – спросила Настя. – Когда это вы успели?
– Было бы с чего ссориться, – сказал Вик.
– Никто не ссорился, – буркнул Ник.
– А чего не смотрите друг на друга? – спросила Настя, знавшая повадки сыновей. – А ну-ка, сцепите мизинцы!
Это повелось издавна: когда Ник и Вик задирались, мама заставляла их сцепить пальцы, встряхнуть три раза и сказать: «Мирись, мирись и больше не дерись!» Но с каждым годом это казалось братьям все более смешным.
– Что мы, маленькие? – проворчал Вик.
– Вам трудно порадовать маму?
Деваться было некуда. Ник подошел к маме с правой стороны, где должен был находиться Вик, и вытянул руку.
Точно так же и Вик вытянул руку.
– Ну, ну, не церемоньтесь! – Настя подтолкнула братьев друг к другу, а потом взяла их за руки, чтобы они сцепили пальцы, и это облегчило их задачу. Уцепив пальцами воздух, они потрясли руками и не в такт сказали:
– Мирись, мирись и больше не дерись!
– Как-то вы не дружно. А ну, еще раз. Три, четыре! – скомандовала Настя.
На этот раз братьям удалось продекламировать мирное заклинание почти одновременно.
– Ну вот, – с облегчением вздохнула Настя. – А теперь рассказывайте, где были, что с вами происходило?
Нику не хотелось рассказывать, да и присутствие невидимого брата его смущало. Поэтому он опять оказался во дворе школы.
Настя вскрикнула:
– Ник! Вот капризный ребенок! – пожаловалась она Вику.
– Ник, ты кончай, – посоветовал Вик брату, хоть и не знал, что тот успел натворить и по какому поводу на него жалуется Настя.
– Ты кому? – спросила Настя.
– Ему.
– Но ведь он опять пропал! Ты что, не видишь?
– Почему? Я вижу… Да, он пропал… Просто… Просто тут иногда хорошо слышно на расстоянии, – слукавил Вик. – Вот я и сказал. А он где-то там – слышит.
Настя взялась за голову:
– Господи! И так голова раскалывается, а с вами вообще запутаешься. Ник, ты меня слышишь?
Отклика не было.
– Ты-то не пропадай! – попросила Настя старшего сына.
– Не пропаду, – сказал Вик.
И пропал.
Он не хотел исчезать, ему хотелось побыть с мамой, но сработал треклятый закон подлости. Как только Вик подумал, что сейчас некстати будет захотеть исчезнуть отсюда и вернуться к своим делам, так тут же этого и захотел. И оказался среди своих новых друзей.
Они о чем-то горячо спорили.
– Привет, где был? – спросил Командир Томас.
– У мамы, – ответил Вик.
И ему стало жаль, что он так поступил – пусть и не желая того.
И он вернулся к Насте.
– Вик, хватит, останься! – Настя схватила его за руку.
– Я не нарочно, – оправдался Вик. – Просто у меня там дела…
Настя почувствовала, как что-то рванулось в ее пальцах. Посмотрела на свою пустую руку и чуть не заплакала.
Но тут Вик опять появился.
– Мам, ты извини, – поспешно сказал он, – у нас там просто… Очень важно! Я еще вернусь!
– В таком случае, я с тобой! – выкрикнула Настя.
Но подростки, как вы сами знаете, господа подростки, очень не любят, когда в их компанию затесываются родители, поэтому желание Насти не было подкреплено желанием Вика. И он исчез, а она опять осталась одна.
42. Предвыборная неразбериха. Возникновение Белого города с последующим разделением. Обстановка накаляется
Обычно бермудяне, проживая каждый в своем воображеланном мире, пересекались редко, а некоторые не встречались месяцами. У этой разобщенности имелось много причин. Одна из них заключалась в неоднократно упоминаемом законе подлости. (Точнее будем называть его законом невольной подлости.) Мы, живя в своем мире и общаясь с другими людьми, бываем ими недовольны. Даже самыми близкими. Практически нет вокруг нас человека, на которого мы хоть раз не разозлились. А разозлившись, в запале желаем ему иногда: «Чтоб ты провалился!» Или: «Чтоб тебя перекорежило!» Или даже: «Да чтоб ты сдох!» – прекрасно понимая, что человек от наших слов не провалится, не перекорежится и уж тем более не сдохнет. Хотя я все-таки никому не посоветую этими словами разбрасываться.
А бермудянину достаточно было даже не сказать, а просто мимолетно мысленно посулить другому что-нибудь нехорошее – и это тут же могло сбыться, если другой не успевал выдвинуть контржелание, защитное желание – но для этого ему надо было знать или догадываться, что ему пожелали! Поэтому бермудяне берегли и других, и себя, общение сводили к минимуму, чтобы не успеть разозлиться, разгневаться или, напротив, дать повод для гнева. Проще говоря, все побаивались друг друга.
Но перед Днем равноденствия, Днем Великого Выбора ЦРУ всегда предпринимал усилия по созданию единого пространства и обращался к населению с просьбой на время укротить свои фантазии, перестать поминутно воображелать то одно, то другое. Таким образом возникал и постепенно принимал все более четкие формы так называемый Белый город, где дома напоминали строения ЦРУ – никаких излишеств, ничего выдающегося, одинаковые прямые улицы с цветниками на тротуарах. Появлялись даже названия улиц и номера. Правда, из-за названий на первых порах возникала путаница: кто-то называл улицу, например, именем своего национального героя, а другой эту же улицу – именем близкого человека, а третий, без лишней скромности, своим именем. Поэтому договорились – пусть все улицы будут называться Перспективными. Ведь всех в эти дни волновала именно перспектива, общее будущее. Сначала были – 1-я Перспективная, 2-я Перспективная и т. д. Но, едва порешили на этом, опять неувязка: таблички стали одинаковыми – везде 1-я Перспективная! Оно понятно: все хотят жить на 1-й и никто не хочет на 2-й, 3-й и тем более на 13-й или 22-й! Тогда придумали: заменить порядковые номера одинаковыми или похожими определениями: Очень Перспективная, Весьма Перспективная, Крайне Перспективная, Вполне Перспективная, Перспективно Перспективная и т. п.
Каждый раз сперва начиналось что-то вроде праздника: все ходили друг к другу в гости, встречались в клубах, делились новостями, все были рады видеть друг друга и чувствовать, что эта жизнь может быть похожей на обычную, нормальную, какая существует во всем остальном мире. Казалось бы, так и жить всегда. Но, как правило, после Дня равноденствия все шло наперекосяк. Кто-то, поняв, что придется остаться в Бермудии как минимум еще на год, придумывал себе новый роскошный дом: раз уж жить тут, то красиво. Его сосед не мог допустить, чтобы рядом стоял богатый особняк, а сам он ютился в типовой хибаре, и тут же воображелал себе дом еще красивее и больше. Третий немедленно строил себе дворец, четвертый – целый дворцовый комплекс, а пятый – чего уж мельчить! – создавал город по своему вкусу и усмотрению. И подальше от других. Так в Бермудии опять начиналась неразбериха.
Вроде бы тем, кто не желал возвращаться, не было смысла селиться в Белом городе и подчиняться единому распорядку, им и так хорошо. Но они опасались, что синие этим воспользуются: соберутся вместе, подружатся, и их объединенное воображелание будет настолько сильным, что они окажутся в большинстве и победят – и прощай тогда беззаботная Бермудия, где не надо думать о пропитании, работе и других нудных вещах.
И вот накануне Дня равноденствия Белый город, как обычно, сформировался и в нем царила праздничая атмосфера. Звучала приятная музыка, люди ходили по улицам и улыбались друг другу, на клумбах цвели замечательные цветы, никто не старался выделиться вычурной одеждой или модным автомобилем, многие даже считали в эти дни неприличным демонстрировать свою ориентацию, то есть показывать, что они синие или зеленые.
Но это длилось недолго. Однажды ночью кто-то развесил агитационные плакаты, поставил рекламные щиты. Слова «Останемся!» и «Вернемся!» появились на тротуарах, на стенах, они даже витали в воздухе.
А утром после этой ночи человек по имени Дукиш Медукиш, член ПТКХВ, выехал из своего дома в инвалидной коляске. Он попал сюда очень больным, фактически умирающим. В обычном мире он был богатым человеком, вокруг которого всегда толпились родственники, врачи, прислуга – и все желали ему скорейшего выздоровления, что Дукиш Медукиш считал насмешкой, потому что выздоровления не предвиделось. В таком состоянии он и прогуливался на своей яхте с чадами и домочадцами в начале шестидесятых годов ХХ века, попал в шторм, и когда напуганные родственники уговаривали его повернуть к берегу, он, наоборот, приказал капитану плыть дальше, надеясь погибнуть и перестать мучиться. Возможная гибель других его не только не волновала, но даже радовала, из чего легко сделать вывод, что человек он был не очень хороший. «Чтоб ты пропал!» – мысленно желали ему близкие, а кое-кто, отчаявшись, и вслух. Того же невольно пожелали себе – ну и пропали.
