Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог
– Это что-то новенькое, – сказал Меф.
– Ничуть. Очень многие не знают, чего хотят. За таких людей надо хотеть самому, – заявил папа Игорь и тотчас выдал фразу, которая ударила Мефа, точно упавший борт грузовика.
– Ты помирился с Дашей?
Меф сорвался с дивана.
– Я же говорил тебе! ДАША БОЛЬШЕ НЕ ВЕРНЕТСЯ!
Тот поймал сына за вырывающуюся руку.
– Чушь! Роковые страдания – отмазка для неудачников! Лузер хочет страдать и выдумывает себе трагедии на пустом месте. Отними у него все мучения, он вспомнит, что в детстве у него умер хомячок, и будет заморачиваться из-за этого. «О, мой хомячок! О, его придавили дверью!» Если тебе нужна Даша, просто скажи: «Она мне нужна!» Потом пойди и возьми!
– Она ушла! – терпеливо сказал Меф. – Ты понимаешь это слово? Уш-ла!
– Быть того не может! Уходит только чужая! Своя женщина всегда возвращается! Просто скажи: «Я хочу, чтобы она вернулась! Она мне нужна!» Ну, говори!
– Я хочу, чтобы она вернулась! Доволен? – угрюмо повторил Меф, только чтобы папаша отстал.
– Нет. Громче!
– Я хочу, чтобы она вернулась! – выкрикнул Меф.
В коридоре коротко звякнул звонок.
– Ты еще кого-то ждешь? – удивился Эдя.
Буслаев-старший замотал головой.
– Пойду шугану! – сказал Хаврон. – Это небось Гришка Мартов с третьего этажа. Как развелся, дома вообще не обедает. Подарков на рубль принесет, а сожрет на десять.
Он встал и вышел в коридор. Слышно было, как открывается замок, послышался голос. Потом Хаврон вновь появился в дверях. Он стоял, оперевшись о стену, и задумчиво почесывал щеку, затерявшуюся где-то в недрах бороды.
– Там это… Даша пришла! Сказать, чтобы проходила, или чо?
– Какая Даша? – заторможенно спросил Меф.
– Даша, – повторил Хаврон, и по тому, как он это сказал, как пожал плечами, как запутался указательным пальцем в бороде, Буслаев понял, что тот не шутит, и Даша – это не какая-нибудь тетя Даша с восьмого этажа, а именно ДАША.
– О! Что и требовалось доказать! – хладнокровнейшим образом сказал папа Игорь.
Мефодий сделал шаг, но, ощутив внезапное головокружение, покачнулся, вцепившись в стол. Потом слепо отодвинул громоздившегося в дверях Эдю и шагнул в коридор.
Дафна стояла у вешалки и не шла навстречу. От нее пахло свежестью эдемского сада. Она загорела, похудела. Волосы были уже не в двух хвостах, а в одной толстой, наспех заплетенной косе, схваченной кожаным шнурком. Из рюкзачка торчал край флейты, и оттуда же высовывалась усатая бандитская физиомордия.
Меф стоял, молчал и не касался ее. Он и сам не ожидал от себя такой тихости. Ему казалось: если он коснется Дафны, она рассеется. Как призрак. Как дым. Они просто стояли и смотрели друг на друга. Рядом что-то происходило, двигалось, шумело. Папа Игорь лез со своими внуками и, заявляя, что хочет чмокнуть Дашеньку в щеку, искал полотенце, чтобы вытереть губы от индейки. Зозо говорила что-то невпопад, кажется предлагала Даше пирог, которого не существовало в природе.
Потом Дафна повернулась и быстро вышла. Меф метнулся за ней. Они слепо ткнулись в лифт, затем в дверь, ведущую на лестницу. Отваливающаяся челюсть мусоропровода дохнула на них чем-то кислым, жилым. Рюкзак на спине у Дафны показался Мефу опустевшим, но он сразу забыл об этом. Они прошли через пожарный балкон, увидели внизу крошечные машины и желтую полуподкову Северного бульвара. Опять ткнулись в двери, вышли на лестницу, спустились на полэтажа, где в углу застенчиво стояла бутылка с раскисшей черной жижей, полная окурков… Внезапно Дафна споткнулась, вскрикнула, схватилась за перила, и тут только, окончательно поверив, что она живая, Меф обнял ее…
– Мы с тобой либеллюля квадримакулята и либеллюля депресса! – сказал он, целуя Дафну в закрытые глаза.
– Это кто?
– А ты не знаешь? Стрекозы.
– А я думала: мой кот.
– Я тоже думал, что ты подумаешь, что это твой кот.
* * *Зозо, Игорь Буслаев и Эдя вернулись в комнату. В коридоре осталась одна Аня. Она выглянула на площадку, проверяя, ушел ли Меф. Там было почти пусто. Лишь у своей квартиры на детских санках сидела старенькая русичка Беклемишева и, держа на коленях приемник, внимательно слушала русский рэп, соображая, на какие синтаксические правила можно сделать выписки для диктанта.
Девушка поздоровалась и повернулась, чтобы уйти. С вешалки на нее что-то зашипело. На голову Ане свалилась сплетенная из полусотни полиэтиленовых пакетов шляпа Зозо, которую она носила раз в жизни – в тот день, когда шальное озорство заставило мать Мефа купить ее. Причем тогда же Зозо купила и белый парик. И тоже его никогда не носила.
Аня вскрикнула. Там, откуда свалилась шляпа, теперь сидел кот – лысый и страшный, похожий на анатомическое пособие. Его кожистые крылья бугрились венами. В зубах была похищенная половина индейки.
Некоторое время они изучали друг друга, затем на Аню откуда-то свалилась нежность, должно быть, лежавшая рядом со шляпой.
– Какой милый котик! – сказала она слабеющим голосом, протягивая руку.
Тот зашипел, но позволил себя погладить. В миг, когда девушка коснулась его головы, рука ощутила покалывание. Минуту спустя Аня рыдала на балконе, наваливаясь грудью на перила. Жизнь казалась загубленной, Эдя дураком, а круглогодичное проживание на даче пыткой.
Зозо утешала ее, стоя с тарелкой салата в руке.
– Он меня использует! – всхлипывала Аня.
– Такая наша женская доля! Когда женщину используют, она жалуется. Когда не используют – стонет, что никому не нужна и всеми забыта! – рассудительно отвечала Зозо.
– Мне плохо! Понимаешь, плохо!
– Съешь что-нибудь! Вот хоть салатик! – сказала Зозо. Где-то во вселенной переключился гигантский механизм. В Зозо проснулась ее мать, которую она всю жизнь считала недалекой, а ее советы бессмысленными.
Аня всхлипнула и взяла тарелку. Она ела салат и выглядывала в коридор, где вампирючный кот, только что прикончивший индейку, удовлетворенно вылизывал переднюю лапу.
Глава 17
Гора Волошина
Осенью происходит роение крылатых муравьев, после которого самцы вскоре погибают, а самки отгрызают себе крылья и отправляются устраивать гнезда.
Книга о насекомыхВсю ночь громыхало. Потом перестало, и пошел ливень. К утру он прекратился, и тучи уползли на перезарядку. В огромных лужах на парковке гипермаркета плескалось чуждое брезгливости небо. Его не смущали ни плывущие бумажки, ни окурки, ни расплывающиеся бензиновые пятна.
Эссиорх так задумался, глядя на небо в луже, что на несколько секунд потерял ощущение реальности, и, продолжая перемещаться, внезапно спохватился, что не понимает, на мотоцикле он едет или идет пешком. Потом разобрался, что все же на мотоцикле.
– Эй! Эй! Юноша философствующего вида! Мы же вход проехали! – крикнула Улита.
Хранитель послушно свернул к сухому островку у входа и остановился. Улита слезала долго и неуклюже. С большим животом ездить на мотоцикле не лучшая идея. Это она прекрасно осознавала, но дома ей все равно не сиделось. Конечно, можно было и телепортировать, но с ребенком в животе это еще опаснее мотоцикла.
На Улите было темное платье, короткое и сильно декольтированное. И вдобавок узкое, так что живот в нем выглядел как проглоченный арбуз. Платье дополнялось черным шарфиком, черными туфлями и черной сумкой с двумя беленькими глазками.
– Тебе нравятся траурные вещи, – сказал Эссиорх.
– Нет, просто люблю черный цвет, – мгновенно оспорила бывшая ведьма.
В руках она держала деревянный стульчик, который собиралась сдать, поскольку пластиковые заглушки в комплекте попались от другого набора. Да и вообще он ей разонравился. Его спинка регулировалась всего в шести положениях, а для счастливого детства, по мнению будущей мамы, этого было недостаточно.
Метнувшись откуда-то сбоку, от рекламных афиш, к Улите подскочила Катя, разыскивающая Мошкина по всему городу.
– Куда вы его упрятали? Я нигде его найти не могу! На пары не приходит, дома не появляется!
Улита обернулась и холодно оглядела девушку с головы и до ног.
– Кто это тут младенчиков распугивает? – поинтересовалась она.
– Каких младенчиков? – растерялась Катя.
– А таких! Надежно упрятанных под слоем маскирующего жира! Смотри: заикой родится, стихов при выписке из роддома читать не будет – я же такая: приду и поблагодарю!
Катя вгляделась в Улиту и, сообразив, что воплями эту крепость не взять, изменила тактику. Только женщина способна в одну секунду переделать вопль в щебетание, а лицо гарпии превратить в лик ангела.
– Прости! Я тебя знаю. Ты ведь Улита!
Бывшая ведьма настороженно кивнула.
– Не думала, что я так популярна. Автографов пока на улице не брали.
– Я видела тебя на фотографиях у Евгеши! Думала, ты толстая и некрасивая! – продолжала Катя.
– Спасибо, – с пугающим спокойствием поблагодарила ведьма. В руке у нее сам собой стал материализоваться кирпич. Она ласково подула на него и двумя пальцами сняла приклеившуюся хвоинку.
