Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог
Обзор книги Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог
Дмитрий Емец
Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог
Препятствий не миновать, но имея в себе опору, он, хоть с трудом, преодолел бы их. Побудь он весь день в этом преодолении, на другой день они оказались бы гораздо менее чувствительными, а на третий – еще меньше.
Преподобный Никодим СвятогорецВ сущности, чтобы прослыть глупым, достаточно просто быть злобным.
ТроилВспомните, что писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий и весьма важный признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая недаром приходила и тревожила воображение.
А. П. Чехов из письма к А. С. СуворинуГлава 1
Плачущий пакет
Всем людям очень тяжело. Они устают от слабостей друг друга, несовершенств, ошибок, истерик, непредсказуемого поведения. Безумно хочется просто повернуться спиной и уйти на все 4 стороны, подальше от окружающих. В той же мере и другие люди устают от нас, якобы мягких и пушистых, а на самом деле колючих и противных. Надо терпеть и беречь друг друга, не думая о себе. Другого выхода попросту нет, иначе сумма общей боли будет с каждым годом возрастать, пока не станет критической.
Ирка, дневниковые записиПраворульный японский микроавтобус стоял перед окнами. Матвей спал на заднем сиденье. К Бабане он не пошел, заявив, что не хочет передозировать общение. Лучше немного недообщаться, чем переобщаться. Чем дольше отношения развиваются, тем на дольше их потом хватает. Особенно с родственниками девушки, которые до последнего момента остаются кем-то вроде дружественно настроенных врагов.
Ирка сидела на кухне у Бабани и качала ногой, дерзкой, танцевальной, смуглой, с прекрасно прокачанными мышцами голени. Она не собиралась больше скрываться и дурачить Бабаню инвалидными призраками в колясках, выгребая потом из-под стола мумифицировавшиеся бутербродики. В конце концов, валькирией она больше не была, и смерть Бабане не грозила.
На то, чтобы Бабаня восприняла ее выздоровление без разрыва сердца, потребовались все силы Эссиорха. Но и сейчас она по привычке вскакивала, чтобы поддержать Ирку, когда та начинала вставать, и пугливо порывалась показать внучку каким-то «дохтырям», для «закрепления успеха».
– Это все Эмиль Исаич! Кудесник! Руки бы ему расцеловала! – восклицала Бабаня, за отсутствием волосатых рук Эмиля Исаича целуя свои собственные, с глубоким отпечатком швейных ножниц на среднем пальце.
– Исаич – это который шерстью дохлого енота лечит? Сто долларов сеанс? – неосторожно ляпнула Ирка.
Бабаня поджала губы.
– Не шерстью дохлого енота, а лечением биотоками с электронейростимуляцией! Шерсть енота – идеальный проводник.
– Устаревшие сведения! Идеальный проводник – Иван Сусанин.
– Ира!!!
– А твой Исаич батарейкой по позвоночнику водит и бормочет не то мантры, не то стишки своего дедушки! И слюна его на спину капает!.. Матвей обещал, что возьмет туалетный ершик и вылечит Эмиля Исаича от слюнотечения. Триста долларов сеанс – и тот здоровехонек!
– Матвей? Уж это-то, конечно, все знает!
Бабаня быстро, как птица, взглянула на блестящую крышу микроавтобуса, и Ирка пожалела, что подставила Матвея. Ей-то Бабаня простит, а на Багрова отложит теперь компромат в копилочку. И не надо думать, что у хороших людей их нет. Просто туда больше мелочи помещается.
– Ты злая и неблагодарная! Врачи в тебя вкладывали свои навыки, поставили тебя на ноги, а тебе плевать! – лицо Бабани перечеркнули две складки, и рот на секунду стал похож на букву Н.
Ирка с грустью подумала, что борьба с ее болезнью стала центром Бабаниной жизни. Болезнь ушла – и цель исчезла. Сколько еще пройдет времени, прежде чем бабушка и внучка сумеют выстроить новые отношения? И на сколько уступок придется обеим пойти?
Бабаня барабанила ногтями по столу. Ей хотелось к чему-нибудь придраться.
– Ты яблоко мыла? – внезапно спросила она.
– Мыла!
– Видела я, как ты мыла. Просто микробов попоила!
– Ну я пошла, – сказала Ирка грустно.
Бабаня спохватилась, что нельзя расставаться в ссоре. Засуетилась, вскочила.
– Ой! Я много хлеба купила! Возьмешь один батон? И курицу захвати – вчера вечером сварила… В чем бы тебе ее дать? В тарелке довезете?
– Не, бульон прольется.
– Ну хорошо, берите с кастрюлей! Только верните потом! Этот никогда ничего не возвращает. Скоро буду в раковине себе еду готовить. Кипятильником.
– Почему сразу этот? – возмутилась Ирка.
– Ну прости, прости! Иди я тебя поцелую!..
Бабаня попыталась обнять Ирку, но ей мешала кастрюля. Ирка приподняла руки и попыталась втиснуть Бабаню между собой и кастрюлей.
– Ты что, ку-ку? Мне в этой кофте на работу идти! Топай давай! – возмутилась Бабаня.
Ирка спускалась по лестнице, а Бабаня сверху испуганно смотрела на ее сильные ноги и, наклонившись вперед, шевелила руками, готовая броситься на помощь, если Ирка начнет терять равновесие.
* * *Автобус стоял все там же под окнами. Спереди кто-то припарковался, и Ирке пришлось обходить его сзади. Мало-помалу Матвей набирался опыта вождения. Летом знак «У» на заднем стекле машины выгорел на солнце, и Ирка фломастером переделала его в детскую рожицу.
– Ты в курсе, что он означает? – поинтересовался тогда Багров.
Ирка выронила фломастер. Она вообще-то не вкладывала в эту рожицу никакого смысла.
– Сколько у нас детей родится? Пять? Шесть? – продолжал Матвей.
– Не знаю, – испуганно сказала Ирка. От неожиданности «не знаю» прозвучало как «нэаю».
Сейчас руки у Ирки были заняты кастрюлей, и в стекло машины она постучала лбом.
– Отпустила? – спросил Багров, открывая двери.
– Угум.
– Мне кажется, когда мне будет шестьдесят лет, я застрелюсь. Дальше жизни нет! – заявил Матвей.
Ирка что-то промычала, мельком прикинув, в каком году родился сам Багров. Иногда при подсчетах у нее получалось, что, не попади Багров к волхву, он мог бы стать отцом Льва Толстого и шлепать его на коленке, повторяя: «Два романа у тебя хороших, а третий слабенький!» Матвей понял ее мычание по-своему.
– Ой, прости! Я не подумал. А Бабане сколько?
– Понятия не имею.
– Не знаешь сколько лет твоей бабушке?
– Она не бабушка, а Бабаня! – ответила Ирка голосом, закрывающим тему.
Багров почувствовал интонацию и об этом больше не говорил. Всю дорогу он ругал дураков, которым не сидится дома и которым обязательно надо всунуть свою тушку в машину, чтобы купить в магазине три пельменя. Увлекшись критикой, Матвей пропустил разворот, стал мудрить, сдуру повернул на узкую, забитую автомобилями улицу и из-за произошедшей впереди аварии застрял там на полтора часа.
– Слушай, мы бы пешком быстрее дошли, – вздохнула Ирка.
– Ага! С курицей! – ответил Матвей, и опять получилось, что он кругом прав, а Бабаня виновата.
Ирка отстегнулась и перелезла на заднее сиденье, радуясь, что ноутбук с собой. Иной раз она могла выйти из дома наспех одетая, захватив нерасчесанные волосы небрежным пучком, но никогда без рунки и ноутбука. Они составляли две стороны ее Я.
– Как-то плохо вышло сегодня с Бабаней. Я точно дежурство отбывала, а ее не обманешь, – сказала она покаянно.
– А? – невнимательно откликнулся Матвей.
– Сам ты «а!». Моя проблема в том, что я плохо соблюдаю обряды вежливости. Ответные звонки, переписка, приглашение в гости. То бываю слишком радостной и болтливой, то надолго исчезаю. Люди не могут поймать мой ритм, считают, что я зазналась, потеряла к ним интерес или обиделась.
– А ты соблюдай их лучше.
– Тогда у меня не останется времени думать и читать. Я взвою, и будет еще хуже. Если я не смогу быть собой, то и кем-то другим тоже не буду! – заявила Ирка, капризно дернула ногой и ойкнула, обо что-то ударившись большим пальцем.
Рунка наискось лежала на полу машины, занимая все пространство от переднего пассажирского кресла и чуть ли не до заднего бампера. Если мрак нападет внезапно, достать ее будет проблематично: придется вылезать из автобуса, открывать багажник, вытаскивать канистры и поднимать третий ряд сидений.
Прежде чем включить ноутбук, Ирка озабоченно потрогала пальцем треснувшие петли крышки – самое уязвимое место, не считая клавиатуры, на которую она так любит проливать кофе. Потом нажала на кнопку. «Окна» загрузились, и вот он – ее любимый «рабочий стол», заваленный книгами, фильмами, музыкой так, что памяти давно не хватает, а стирать что-либо жалко. Есть и заветная папка с файлами, куда Ирка записывает свои мысли. Она покосилась на спину Багрова, но тот весь ушел в критику чистого разума двух баранов, что не смогли разъехаться.
В заветную папку Ирка заглядывала нечасто. Обычно утром, когда голова свежа и не израсходована. Опыт множества ошибок научил ее, что творческую энергию нельзя разбрызгивать. Накапливается она медленно: капельками фраз, дуновениями мысли, краткими прозрениями. Стоит человеку не вовремя выйти в Интернет или поболтать по телефону с приятелем – он выплеснет себя, опустошит, на несколько часов сделает ни к чему не годным. А сколько таких отвлечений у пишущего человека?
