Джеймс Паттерсон - Проект Омега
Плюс, кого из вас, моих читателей, родители приковывают к стенке? Я не очень представляю себе жизнь в нормальной семье. У меня, понимаешь ли, ограниченный опыт. Но все равно, зуб даю — не многих. Ну, разве пару-тройку на миллион.
— Ну ты ей и накостыляла! — восхищается Тотал, зализывая лапу там, где ее натерли кандалы.
— А как иначе. Она же ведьма.
— Ничего, мы и не в таких передрягах бывали. Как-нибудь выберемся, — бодрится Надж.
— Не знаю, не знаю, — мрачно бурчу я, отвергая ее утешения. — Я только знаю, что грузовик Петсмарта[23] уже доставил сюда и разгружает тысячу собачьих контейнеров.
Присобаченные к стенке громкоговорители с треском оживают, и я принимаюсь стонать под новые потоки пропаганды, обрушившиеся на наши уши.
Подвигаюсь поближе к Надж и Ангелу. Цепь у меня достаточно длинная, чтобы мне сесть между ними. Раскрываю крылья и покрываю ими девочек, закутывая их в теплый кокон моих перьев. Ари спит поодаль. Или притворяется, что спит. Но Тотал не может остаться в стороне и, гремя цепью, вскакивает ко мне на колени.
Здесь тихо, полумрак. Каменные плиты просто ледяные, и холод быстро просачивается сквозь джинсы. Меня начинает бить озноб. Еще час или два, и никакие перья не спасут. Как долго еще нам ждать Клыка? Да и как он сюда доберется?
Тотал поднял уши и насторожился. Вглядевшись в темноту, вижу приближающуюся к нам длинную серую тень. Моментально узнаю походку, фигуру, движения. Джеб. Он, как навязчивый мотивчик, выплывает в самые неподходящие моменты. Когда же он, наконец, оставит нас в покое?
У меня больше нет сил ни с кем препираться.
Он подходит совсем близко. Все, на что хватает у меня энергии, это попросить его:
— Пожалуйста, скажи мне, что эта стерва наврала, будто она моя мать.
Он встает перед нами на колени, и я прижимаю девчонок к себе поближе.
— Директор — блестящий ученый. С прекрасной концепцией мира.
— Ага. Как бы этот мир разрушить.
— Она исключительно талантлива.
— Могла бы использовать свои таланты во имя созидания, на пользу человечеству. Придумать, как рак излечить или что-нибудь в этом роде. Только убить всех, кто болен раком, не считается.
— Доктор Янсен исключительной силы стратег и политик, — говорит Джеб. — Она лидер мирового масштаба. Может случиться так, что в один прекрасный день она станет самым могущественным человеком на земле. У тебя, как у ее дочери, появятся неоспоримые преимущества.
— Например, мне придется поменять фамилию, перекрасить волосы и жить инкогнито, чтобы избежать позора состоять в кровном родстве с жестокой тиранкой-франкенштейнихой. Это ты называешь «неоспоримыми преимуществами»?!
— Но когда она станет править миром, у тебя, ее дочери, тоже будет практически неограниченная власть. Разве тебе этого не хочется?
— Если бы у меня была хоть какая-нибудь власть, первое, что я бы сделала, это ее саму в тюрягу засадила.
— А что бы ты еще сделала, будь у тебя власть?
— Посадила бы ее в тюрьму, — повторяю я еще раз. — И всех тех, кто приложил руку к этому преступному плану господства над миром. И еще я бы приказала, чтобы, если бы и были войны, то воевали бы только мечами. Я бы даже стрелы запретила. И конницу запретила бы тоже. Пехота с мечами. И никаких гвоздей! — Мне постепенно начинает нравиться идея повелительницы мира Императрицы Макс-1. — И еще я закрою все офшорные счета[24] и отберу все деньги у тех компаний, которые загрязняют Землю. И на эти деньги организую для всех бесплатную медицинскую помощь и образование. Всех-всех. И для таких, как мы, тоже.
Чувствую, как, прислонившись с обеих сторон к моим плечам, улыбаются моим планам мирового господства Надж и Ангел. Поднимаю голову выше:
— И еще, чтобы у всех были еда и жилье. А компании, которые загрязняют Землю, совсем закрою. Политиков, которым плевать на окружающую среду и которые за войну, выгоню к чертовой бабушке и пошлю пахать землю. И еще…
Подняв руку, Джеб меня останавливает:
— Макс, ты только что выдержала еще один тест!
105
— Прекрасненько, — во мне снова поднимается волна раздражения. — Тогда вызволи нас из этой вонючей тюряги.
— А какой тест она выдержала? — интересуется Надж, приподняв голову.
Джеб поворачивается к ней:
— Наша Макс неподкупна. Она не поддается коррупции, ее нельзя купить.
— На власть нельзя, — подтверждаю я. — Попробуй на сникерсы или на туфельки. Может, получится.
Джеб улыбается в ответ. При виде его улыбки у меня до сих пор щемит сердце.
— Значит, какую бы неограниченную власть тебе ни сулили, ты все равно не хочешь быть дочерью Директора.
— Я ни себе не хочу ее в матери и никому другому ее в матери не пожелаю, потому что она ведьма психованая.
Его улыбка расплывается во всю физиономию, от уха до уха, и я с трудом подавляю желание съездить ему по роже.
— Директор тебе не мать.
Я не ослышалась? Или он мне мозги пудрит? Чувствую, как под моими крыльями напрягаются Надж и Ангел, а Ари просыпается, неуклюже садится и трет глаза. Завидев Джеба, он часто-часто заморгал, но не проронил в его адрес ни слова.
— Что ты имеешь в виду? — в голове у меня роится туча подозрений. — Очередные испытания, что ли? Сколько можно дергать меня, то туда, то сюда? То мать, то не мать. Может, наконец, остановишься на чем-нибудь одном?
— Директор Янсен была автором твоей модели, она тебя сконструировала и руководила развитием проекта. Она вообще всю программу возглавляла. Для нее этот опыт и эти переживания вполне сравнимы с эмоциями, обычно связанными с материнством.
— Слава тебе, Господи. То-то я вижу, что она инвалидка недоделанная.
Я вздыхаю с истинным облегчением. Это же настоящее счастье, что во мне нет ни грамма ДНК этого монстра в юбке. Но на всякий случай еще раз переспрашиваю:
— Ты уверен, что она не давала свою яйцеклетку? Не может так случиться, что это она была донором?
Джеб отрицательно качает головой:
— Доктор Янсен не имеет с тобой общего генетического материала.
Тут-то я вся обмякла и только и смогла выдохнуть:
— Какое счастье…
Конечно, я осталась при всех своих прежних вопросах. Кто моя мать, как было загадкой, так загадкой и остается. Но теперь я точно знаю: кто угодно будет лучше, чем эта… Только как же это получается, что Джеб может так легко мне все это выкладывать. Вроде бы даже между делом. Никто лучше него не знает, что вопрос о родителях, матери — самый большой вопрос моей жизни. Смотрю ему прямо в глаза:
— Какими еще сюрпризами ты нас наградишь, прежде чем смотаешь удочки? Какое еще вранье у тебя для меня наготове?
Он колеблется:
— Помнишь, в Нью-Йорке, когда ты убила Ари, я кричал тебе, что ты убила своего брата?
Устало гляжу на него, но вижу Ари. Он напрягся и впился глазами в Джеба.
— Помню. Твое счастье, что его не так-то просто убить.
Ари ухмыляется и даже мне подмигивает.
— Он твой брат, Макс. По крайней мере, наполовину. Ари твой сводный брат.
У меня свело дыхание. Что он… Что…
— Я, Макс, твой отец.
106
Все для меня исчезло. Все, кроме лица Джеба.
Я даже не слышу больше пропагандистского рева из репродукторов. Чувствую в своей руке мокрую, горячую ладошку Надж, чувствую, как при каждом моем вздохе перья крыльев поднимают пыль на грязном каменном полу. Слова Джеба прыгают у меня в мозгу, а я не могу ни пошевелиться, ни выдавить из себя ни слова. Только бессмысленно гляжу на него в полном шоке.
Наконец, замечаю рядом Ари. Он потрясен, но не выглядит ни рассерженным, ни огорченным. Это немного приводит меня в чувство:
— Что ты такое несешь?
Как видишь, дорогой читатель, я еще пытаюсь слабо сопротивляться тому, что эти гады вышибают у меня из-под ног остатки почвы. Согласись, это их любимое занятие и они в нем изрядно поднаторели.
— Я твой отец, Макс, — повторяет Джеб. — Я не был женат на твоей матери, но мы вместе приняли решение тебя создать.
Я даже смотреть на него не могу. Годы, долгие годы я мечтала, чтобы он был моим отцом. Втайне от всех представляла себя его дочерью. Я хотела этого больше всего на свете. Когда он исчез, я горевала о нем, нет, не просто горевала, скорбела, всем сердцем.
А потом он снова появился, только теперь на стороне этих преступников и инквизиторов. И снова разбил мне сердце: от его воскресения было горше, чем от его потери.
И вот теперь он говорит мне, что он, действительно, мой настоящий отец. Что все, о чем я мечтала, — правда. Только теперь я ему больше не верю, не восхищаюсь им больше, больше его не люблю.
— Хм-м-м…
Он потянулся и легонько дотрагивается до моего колена:
— Я знаю, в это трудно поверить, особенно после последних шести месяцев. Я только хочу тебе сказать, что надеюсь когда-нибудь все тебе объяснить. Ты этого заслуживаешь. Ты много большего заслуживаешь. Но сейчас просто знай: я твой отец. И еще… Я знаю, это трудно, но прошу тебя, доверься мне как своему отцу.
