Невероятные создания - Ранделл Кэтрин

Кристофер взрослел, становился все более и более высоким. У него в семье все были высокими, с длинными ногами и тонкими руками. Он все ждал чего-то, хоть и не мог толком объяснить, чего именно. Животные словно пытались ему сказать, что в мире есть много чудес, с которыми он однажды столкнется. Он чувствовал, как его тело накрывает волна жара при мысли об этом.

(Он оказался прав. Его ждало нечто поистине изумительное, меняющее жизнь раз и навсегда.)

Другое прибытие

Убийца добрался до места на лодке. Он шел тихо, не делая резких движений, его руки были идеально чисты. Засунув нож поглубже в карман, он прошел мимо группы людей, тащивших улов огненной рыбы. Они взглянули на него, и он кивнул им в ответ. Стоило ему скрыться из виду, как они напрочь забыли о его существовании. Он был настоящим профессионалом, отточившим за годы работы умение становиться неприметным. Его волосы не были ни длинными, ни короткими, а ботинки не сияли чистотой, но и не были вымазаны в грязи. Его темные и холодные глаза, напоминающие морские глубины, ни на чем подолгу не задерживались. До тех пор, пока в один прекрасный день он не увидел Мэл.

Оглядываясь назад, можно сказать, что убийце не составило труда ее найти. Цель довольно легко обнаружить, если тебе велели отыскать летающую девочку и тут ты видишь ребенка, парящего в двадцати футах от земли и отбивающегося от чаек. Даже на Архипелаге летающий человек – непривычное зрелище.

Прошло много лет с тех пор, как Мэл впервые взлетела. Странствующий провидец подарил ей летучий плащ вскоре после рождения. Он дал новорожденной имя и оставил сверток у ее маленьких ножек. Провидец пытался рассказать больше, объяснить, почему отдал плащ именно ей, но дом был погружен в траур – мама Мэл не пережила родов, – так что провидца довольно грубо выпроводили вон.

Мэл пыталась взлететь, так и не получив ни от кого инструкций. Соседи только посмеялись над ней – закутанной в плащ девчушкой, которая бежала навстречу ветру. Тогда она покраснела, но уже на следующий день проснулась пораньше и взялась за дело, пока никто не видел. Поначалу, стоило ветру стихнуть, Мэл падала на землю и вскрикивала от боли. За эти учебные полеты она успела повредить обе лодыжки, сломать запястье и вывихнуть мизинец. Однажды ноготь на большом пальце ноги приобрел забавный зелено-черный оттенок, а вскоре и вовсе слез. Но Мэл пыталась снова и снова, вытирала кровь с ободранных коленей, взбиралась на деревья и спрыгивала вниз.

В конце концов она доказала, что соседи зря над ней смеялись.

– Я научусь летать, – ответила она насмехавшемуся над ней соседскому мальчишке. – Ты ничего в этом не понимаешь.

В такие дни Мэл ходила с высоко задранным подбородком. Ей всегда было нелегко находить общий язык с людьми. Она чувствовала, какой колючей становится, когда кто-то оказывается рядом: могла ляпнуть что-то не то или покраснеть до самой макушки. Только в небе жизнь обретала смысл. Хоть на земле Мэл и была неловкой и неуклюжей, стоило хотя бы раз взглянуть на то, как она парит высоко в небесах, – так говорили сами местные жители.

К девяти годам она научилась плавно снижаться. К десяти – приземляться на носочки и даже на одну ногу. К двенадцати – прижав подбородок к груди, бросаться вниз, делая сальто. В то весеннее утро она пролетала над морем. Ее босые ноги касались воды, а ботинки были предусмотрительно спрятаны в карманы. Брызги щекотали лодыжки, и Мэл радостно смеялась, получая удовольствие от полета.

Убийца наблюдал за ней. На его лице появилась злая улыбка.

Мэл разрешалось летать только в саду и полях. Ее двоюродная бабушка пришла бы в ужас, узнай она, как далеко порой улетает девочка. Леонор столько всего запрещала, что, сложи все «нельзя» и «ни в коем случае», получился бы целый фолиант правил, следовать которым Мэл просто-напросто не могла – их было слишком много.

– Я не могу, – объясняла она Гелифену, – просто сидеть дома на стуле весь день. Вот так люди и превращаются в камень!

Когда Леонор запретила Мэл состричь волосы, девочка взяла маникюрные ножницы и обрезала себе челку. Получилось криво, но Мэл понравился новый образ. Чтобы дополнить его, она вытянула золотую нить из вышитой скатерти и вплела ее в косу. Леонор запрещала Мэл летать в лесу, но девочка, едва забрезжит рассвет, спешила туда, пока двоюродная бабушка еще спала. Мэл мечтала познакомиться с похожими на белок рататосками, и постепенно между ними наладилось какое-никакое общение. Девочка слушала их сплетни и рассказывала в ответ разные истории – например, как она нашла Гелифена (грифонье яйцо оказалось выброшенным на морской берег: «Мне пришлось залезть в воду в одежде, а потом устроить гнездо для него в собственной постели. Теперь он спит на моей подушке»). Вскоре одна молодая рататоска высоким и пронзительным голосом пересказала эту историю другой («Она почти доплыла до Литии в бальном платье, и даже с нереидой сразилась, да-да!»).

Она часами бегала под деревьями с Гелифеном, искала единорогов и объедалась водяникой. Она видела, как семья аль-мираджей пробиралась сквозь залитый солнцем подлесок, а за ними тянулся след из свежих побегов травы. Однажды девочку укусил аванк – Леонор отругала ее, так как это была исключительно вина самой Мэл, не стоило подходить слишком близко, – и у нее начался сепсис. Бабушке пришлось сидеть рядом семь ночей подряд. Но как только Мэл разрешили встать с постели, она отправилась обратно в лес: там всегда находилась уйма занятий.

И все же главным в ее жизни было небо. Когда кто-то из соседей, покачивая головой, называл ее маленьким хаосом на ножках или обузой для бедной бабушки, Мэл, сверкнув глазами, краснела и убегала как можно дальше, пытаясь найти спасение в небе.

Именно в небе Мэл чувствовала себя по-настоящему свободной. Взлетая как можно выше, она устраивала «облачную дегустацию»: окруженная воздушной пеленой, девочка открывала рот и высовывала язык, а потом возвращалась обратно – мокрая, с красными щеками и опьяненная нахлынувшими эмоциями. Каждое облако, будь оно серым или белым, обладало уникальным вкусом и температурой. Гелифен еще не мог летать рядом с Мэл, поэтому она прятала его под кофтой – только клюв и синий хохолок высовывались наружу.

С годами люди поняли, насколько дар Мэл был исключительным. У кого-то эта мысль вызывала зависть, словно их детей чего-то лишили, а кто-то думал об этом с радостным трепетом. И все же взрослые были слишком заняты, так что вскоре они оставили Мэл в покое.

Но только не убийца.

Фрэнк Орит

Машина просигналила, и белки разбежались в разные стороны. Потрепанный форд остановился рядом со скамейкой, где сидел Кристофер, и из него вышел мужчина лет семидесяти.

– Кристофер? Это ты?

На крышу машины тут же сели четыре чайки.

– Стоит только приехать в город, как они начинают меня преследовать, – сказал Фрэнк Орит, указывая на птиц. У него был глубокий голос. Он говорил с шотландским акцентом. – Ничего не имею против чаек, вот только поесть на улице стало невыполнимой задачей. Они проявляют слишком нездоровый интерес к моим сэндвичам.

Мужчина открыл пассажирскую дверь.

Усмехнувшись, Кристофер сел в машину. Чайка тут же попыталась устроиться рядом с ним, но дедушка прогнал ее. Когда он вытер перепачканные в помете руки и приборную панель, мальчик сказал:

– Когда мне было семь, лиса пыталась пробраться в мою комнату через окно. А на улице она подбегала ко мне и облизывала коленки.