Анатолий Димаров - Три грани времени
Юрке страсть как хотелось заглянуть внутрь, но Зайкен предупредил, чтобы он был осторожен: там водятся змеи.
— Гюрза? — с надеждой спросил Юрка: до сих пор он так ни разу и не видел змей.
— Гюрза.
— А кобры там есть?
— Кобры нет. Кобра там, внизу, — Зайкен показал в ту сторону, откуда они приехали.
Так что Юрка пока не отваживался наведаться туда: приглядывался издалека.
Прежние жители долины обладали отличным вкусом, раз поселились здесь. И до сих пор Юрка помнит, как проснулся он на следующий день рано утром и сразу же вышел из палатки.
Было холодно, вся долина ещё тонула во мраке, и Юрка, зябко дрожа, пошёл к речке, которая глухо ревела внизу. Вышел из-под дерева и застыл, поражённый: прямо перед ним, высоко-высоко, словно повиснув в небе, светились нежно и розово три острые вершины. Они были такие величественные, такие девственно чистые, такие торжественно возвышенные, такие безмолвные в своём вековечном покое, что Юрка аж затрепетал всем телом, аж холодок защекотал в груди. И он, выросший в городе, до сих пор безучастный к природе и её неповторимой красоте, внезапно ощутил, как в него вливается что-то торжественное и светлое и пронизывает каждую его клеточку. Юрка, стоял, замерев и забыв обо всём на свете, а три вершины, трое снежно-белых братьев поднимали свои головы всё выше и выше, первыми встречая невидимое отсюда солнце. Вот на них брызнуло таким сочно красным, что у Юрки даже защемило в глазах. Этот красный цвет — нет, скорее, малиновый — враз отгорел, вершины теперь ослепительно блестели, как островерхие, поднятые к небу зеркала, а солнечные лучи спускались всё ниже и ниже, высвечивая уже голые скалы без снега и льда, отвесные, резко очерченные ущелья, мягкие линии альпийских лугов — горы словно скидывали с себя одежду, подставляя грудь под радостное светлое тепло…
Задумчивый и притихший возвращался Юрка от речки.
Потом было ещё не одно утро, такое же торжественно-прозрачное, с обязательным умыванием на речке. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться в поток, Юрка ловил ладонями тугую, упругую воду, которая бешено мчалась мимо него, и у него аж пальцы цепенели, такая она была ледяная. Она обжигала лицо, когда он плескал её на себя, и у него перехватывало дыхание. Зато куда только потом девалась вялость — назад в палатку Юрка бежал вприпрыжку, бодро и весело, размахивая на ходу полотенцем.
Первую неделю папа его никуда не брал, хотя Юрка и канючил каждое утро.
— Ещё успеешь. Привыкай пока к лагерю. И не поджарься на солнце. Горное солнце знаешь какое!
Юрка уже знал: перебрал этого солнца в первый же день. Вроде и недолго проходил в трусах, а кожа стала как у варёного рака. Пекло — дотронуться невозможно! Кухарка, тётя Мария, натёрла его сырой картошкой, ругая при этом родителей, которые берут с собой в горы детей. Но Юрка на эту ругань не очень обращал внимание: тётя Мария ворчала всё время, у неё всегда был такой недовольный вид, словно её силком привезли сюда и заставили готовить для геологов. Так что Юрка пропускал это ворчание мимо ушей; главное — ему вскоре полегчало, а на следующий день он прятался от солнца под деревьями.
А потом постепенно загорел: стал чёрный, как чертёнок, только зубы блестели, и папа, наконец, сказал, что завтра они пойдут брать пробы.
Юрка не сказал бы, что это была очень интересная работа. Весь день они копались во рву, на солнце, которое жарило, как в аду, и глотали пыль. Заворачивали в пакетики какие-то серенькие камешки, такие, что Юрка за ними и не нагнулся бы, будь его воля — и так метр за метром, вдоль всего рва, которому, казалось, конца-края не будет. Вроде не тяжёлая, если смотреть со стороны, работа, а Юрка так уставал, что едва добирался до лагеря и, поскорее скинув рюкзак с пробами, бегом бежал к речке.
Зато спал, как убитый, не боясь никаких змей. Тем более, что за первые десять дней не встретил ни единой: то ли их перебили геологи, то ли они сами расползлись подальше от лагеря, кто его знает. Юрка уже думал, что так и вернётся, не повстречав живой гюрзы, он уже даже не верил, что они вообще водятся в тех казахских могильниках, но на одиннадцатый день ему таки повезло: он увидел змею.
Наткнулся на неё не возле лагеря, а выше, как раз напротив могил. Там речка делала поворот, широко разливаясь, и с этой стороны была тихая заводь с не такой ледяной водой. В течение дня вода в ней успевала прогреваться на солнце, и геологи ходили туда купаться. Пошёл и Юрка. Да упустил по неосторожности в воду полотенце, едва его выудил, выжал, и прямо так, скрученным, кинул на камень. Купаться сразу перехотелось, тем более, что вытираться нечем. Нагнулся уже было за полотенцем, как вдруг краешком глаза уловил какое-то движение: впереди, на плоском камне, который лежал у самой заводи. Глянул туда и похолодел: на каменюке, свернувшись кольцами, лежала здоровенная змея. Толстый кончик хвоста раздражённо подёргивался, сплюснутая и заострённая, похожая на треугольник голова с холодными, как ледышки, глазами покачивалась взад-вперёд, а из раскрытой пасти вырывалось злобное шипение. Не сводя с гюрзы застывшего взгляда, Юрка попятился- попятился да и сел, споткнувшись о камень.
И только сел, как под ним что-то зашевелилось, холодно и круглое. «Змея!» — взорвалось всё у Юрки внутри. Его так и подбросило вверх — Юрка никогда так не прыгал, как подпрыгнул в тот раз.
Стоял, всё ещё не веря, что остался жив.
Глянул на плоский камень: гюрзы уже не было. Пропала, словно испарилась. Тогда Юрка набрался смелости и оглянулся назад.
Там лежало полотенце. Его, Юркино, полотенце…
* * *
Сегодня у Юрки выходной. Как и у всех геологов. И каждый использует нерабочий день по-своему: этот спит до обеда, тот подался вниз на рыбалку — там, говорят, хариусы ловятся на голый крючок — этот пишет письмо домой, а этот собрал грязное бельё да и отправился стирать на заводь. Папа Юркин засел со старшим геологом за бумаги, сказал только Юрке, чтобы не заходил далеко.
А Юрка далеко и не собирается — только в то ущёлье, в тот крайний «палец», из которого, как из помпы, вырывается тугая струя воды. Вода, как небо, голубая, она сохранила цвет льда, тающего наверху под горячим полуденным солнцем. Солнце выше — и вода прибывает в ручье, солнце вниз — и вода спадает. А под утро еле журчит, сонно и вяло.
Юрка уже был в том ущелье: ходил вместе с папой. Ещё тогда заприметил он гигантскую осыпь выветренной породы, весь в ярких вспышках, словно кто-то растолок стекло и щедро рассыпал по склону. Папа сказал, что это кристаллы, что где-то наверху кварцевая жила, и её нужно когда-нибудь тщательно обследовать, потому что местные жители рассказывали, что здесь раньше находили золото, но сегодня Юрка шёл не за золотом, хотя он, понятное дело, не отказался бы найти самородок килограмма на два или три. Так что Юрка поднимет и золотой самородок, если попадётся, но идёт за другим: за кристаллами.
Вскинул на плечи рюкзак с двумя мешками для проб, взял молоток. Сказал папе:
— Ну, я пошёл.
— Иди, — бросает деловито папа. — К обеду не опаздывай.
— Не опоздаю.
Вышел из палатки — навстречу Нинка.
— Юра, куда?
— За кристаллами.
Нинка откинула со лба прядь, в её глазах загорелось любопытство.
— Подожди, я с тобой…
— Ты долго собираться будешь, — заколебался Юрка.
— Да я за минуту, Юрик! — Нина, когда ей это выгодно, может быть такой покладистой, что хоть к ране прикладывай. — Только молоток возьму.
— Ну, давай, — согласился Юрка.
Нина метнулась к палатке. Сразу же появилась снова: с молотком и рюкзаком за плечами.
— А ты для кого собираешь? — допытывался по дороге Юрка: он её уже наперёд ревновал ко всем кристаллам, которые она найдёт.
— Для нашего музея.
Юрка тоже решил, что часть кристаллов отнесёт в геологический музей.
Зразу за поворотом узкое и глубокое ущелье расширялось. Вверху нависали отвесными стенами скалы, а ещё выше, впереди, поднималась белоснежная голова ледника. Шумела, бурлила в ручье вода, прыгала по камням, пенилась на перекатах, билась то в одну сторону, то в другую — из года в год, из тысячелетия в тысячелетие: недаром же она прогрызла в крепчайших породах глубоченное ущелье, по которому они сейчас идут. Проходят мимо кустарника, густо растущего по склонам, цепляясь корнями за каменистую бесплодную почву — всё здесь живёт вопреки суровой природе, землетрясениям и оползням, сухим жестоким морозам и бешеным зимним ветрам. Вон впереди и нужная Юрке осыпь — ещё издалека блестит миллионами огоньков.
Осторожно перебрались через ручей: отшлифованные, мокрые валуны так и выскальзывали из-под ног, а голова шла кругом от стремительного течения воды. Нина первой добралась до противоположного берега, протянула молоток:
— Держи!
