Анатолий Димаров - Три грани времени
У мамы подозрительно блестят глаза, и у Юрки начинает щипать в носу. Но он — мужчина, поэтому лишь хмурится.
— Ешь, Юра, ешь, — ласково говорит мама. — Полотенца не забыли?
— Нет, — говорит папа. — В рюкзаке.
— А бритву?
Папина вилка повисает в воздухе.
— Я так и знала! Что бы вы без меня делали?
Наконец, и бритва ложится в папин рюкзак. Пора прощаться.
— Ну, — говорит папа.
Мама, вздохнув, обнимает его, целует как-то даже сердито.
— В последний раз, — говорит она. — В последний раз ты идёшь в это проклятое «поле». Или мы, или твоя геология!
Папа моргает светлыми ресницами и не говорит ничего: эта мамина фраза звучит каждый год, когда папа отправляется в путь.
Потом мама целует Юрку:
— Смотри: будь у меня хорошим мальчиком.
Юрка морщится ещё больше, чтобы не расплакаться: ему сейчас очень жалко маму. Мама сейчас такая одинокая, совесть так мучит Юрку, что он обнимает её за шею и шепчет на ухо:
— Мама, что тебе привезти?
— Приезжай сам здоровый, — улыбается мама сквозь слёзы.
Они берут рюкзаки, и мама уже в который раз ужасается:
— Боже, какие огромные! Вы же себе спины поломаете!
— Не поломаем! — отвечает Юрка за себя и за папу.
Такси уже ждёт их — светит красным огоньком. Юрка садится впереди, возле водителя, он ждёт, что водитель станет расспрашивать, куда они едут, но он ведёт машину молча, и Юрка чувствует разочарование. Обиженно отворачивается к окошку, смотрит на сонные дома, проносящиеся мимо, думает про далёкий Казахстан, который его ждёт.
— Пап, а змеи там есть?
— Полно, — улыбается папа.
Юрка доволен. «Вот! — смотрит он искоса на шофёра. — Слышишь, куда мы летим?»
Аэропорт встречает их полусонной тишиной: ещё рано. Изредка загудит самолёт, и сразу же затихнет. Однако огромное здание из стекла и бетона заполнено людьми: одни дремлют на скамейках, другие тихонько разговаривают, а более нетерпеливые не отходят от табло, на которых светятся цифры. Юрка и папа прошли внутрь, поскидывали рюкзаки.
— Подожди, я узнаю, где нас будут регистрировать, — говорит папа и исчезает в толпе.
Юрка остаётся с рюкзаками. Ему кажется, что все только на него и смотрят. Он уже жалеет, что упаковал молоток в рюкзак: надо было пристегнуть к поясу. Он ревниво оглядывается в поисках других геологов, но других геологов не видно, только неподалёку весёлая группа туристов с вёслами и упакованными байдарками. Они все как один в зелёных костюмах, в таких же, как у Юрки, ботинках, ещё и с гитарами. Юрко принимает ещё более независимый и гордый вид, хотя ему страсть как хочется с ними познакомиться, рассказать про папу и про себя.
А вот и папа.
— Пошли, уже регистрация началась, — озабоченно говорит он.
Потом объявили посадку, и Юрка прошёл через стеклянные двери следом за папой. Здесь их встретили строгие женщины в синих костюмах, ещё и милиционер рядом стоял. Одна из этих женщин велела Юрке пройти через огромный магнит, и только он под него ступил — загорелась красная лампочка, задребезжал резко звонок.
— Какой у тебя металлически предмет? — строго спросила женщина.
Юрка так и похолодел: вспомнил про нож, который висел у него на поясе.
— Не показывай, показывай!
И милиционер уже заходит с другой стороны, должно быть, чтобы Юрка не сбежал. И такой перепуганный вид у Юрки, что женщина не выдержала: глянув на нож, махнула рукой — проходи!
Ф-фу, пронесло!..
А папа ещё и смеётся:
— Посадили бы, что бы я маме сказал?.. Да не беги так — успеем!
В самолёте Юрка нетерпеливо смотрел в круглое оконце: скоро ли полетим? Потому что самолёт всё катился и катился, словно пилоты перед тем, как взлетать, хотели вволю покататься. Вот самолёт остановился, постоял, словно раздумывая, куда ещё повернуть, а потом так заревел турбинами, что уши Юрке словно забило ватой, задрожал, завибрировал всем корпусом — и двинулся вперёд. Быстрее и быстрее мелькают цветные фонарики, выстроившиеся вдоль бетонки, сливаются в сплошную пульсирующую линию — самолёт стукнулся колёсами раз, другой — оторвался от бетона. Земля провалилась, нырнула вниз, а навстречу понеслось бледное ещё небо — всё ближе и ближе, и застывшие облака, удлинившись, повисли лёгким туманом. А самолёт всё лез и лез вверх, словно хотел как можно дальше отодвинуться от земли, разворачивашейся внизу цветной картой: квадратами полей и блюдцами озёр, густой щёткой лесов и тоненькими нитками дорог, спичечными коробками домов и серебристой лентой Днепра. Прерывистый, натужный гул перешёл в спокойное гудение, и табло, на котором было предупреждение не курить и пристегнуть ремни, погасло.
Юрка оторвался от окна, глянул на папу: тот уже спал. Откинулся на спинку кресла, тихонько присвистнул носом…
Ещё раньше, когда они собирались в дорогу, папа как-то сказал Юрке, что город, в который они полетят, находится в другом часовом поясе. Солнце там всходит и заходит на четыре часа раньше, поэтому и стрелки часов переведены на четыре часа вперёд.
— За время пути мы постареем на четыре лишних часа: они словно выпадут из нашей жизни. Наши часы будут показывать десять часов утра, а там уже будет два часа дня. Зато когда будем возвращаться домой, то сэкономим четыре часа: вылетим в семь часов вечера, и прилетим тоже в семь вечера.
Настоящая фантастика!
Юрке аж не верится. Это ведь выходит, что им лететь не четыре часа, а восемь. Только им с папой будет казаться, что четыре, и всем остальным пассажирам тоже, а для тех, кто будет их встречать — восемь. Потому что вылетели в шесть по Москве, а прилетят в четырнадцать по местному времени.
Голова идёт кругом!
Поэтому Юрка, когда самолёт приземлился, сразу же посмотрел на большие часы, которые висели на фасаде аэровокзала. Часы показывали десять часов.
Папа, когда Юрка огорчённо сказал ему об этом, только улыбнулся. Кого-то поискал взглядом, замахал кому-то рукой:
— Зайкен! Зайкен!..
Им навстречу, пробиваясь сквозь толпу встречающих, быстро шёл молодой казах: скуластое его лицо светилось улыбкой.
— Товарищ начальник, здравствуйте!
— Знакомьтесь, мой сын Юра, — сказал папа. — А это наш лучший шофёр — Зайкен… Ну как дела, Зайкен? Джаксы?
— Джаксы! — закивал головой Зайкен. Все по вам, товарищ начальник, соскучились!
Папа, про что-то вспомнив, глянул на Юрку и спросил у Зайкена:
— Сколько сейчас времени, Зайкен? А то у нас остановились.
Зайкен отвернул рукав штормовки, глянул на циферблат:
— Третий час, товарищ начальник. Совсем мало времени на дорогу осталось!
— Ну, как-нибудь доедем… Пошли.
Зайкен взял папин рюкзак, быстро пошёл к выходу. Юрка еле за ним поспевал, рюкзак с каждым шагом тяжелел и тяжелел, а тут ещё и жарко, как в печке.
— Один приехал? — расспрашивал папа Зайкена.
— Почему один? Одному скучно, товарищ начальник. Нина в машине сидит.
— Нина? — на папино лицо набежала тень. — И как она, не баламутит лагерь?
— Тихая, как мышь, — рассмеялся Зайкен. — Вон она, машет из машины.
Впереди, где стояли машины, и правда кто-то махал руками. Тонкая фигурка студентки-практикантки в такой же зелёной штормовке.
— Виктор Васи-ильевич!.. Виктор Васи-ильевич!..
— Вот же непутёвая! — не выдержал, рассмеялся папа.
А фигурка перемахнула через борт, побежала навстречу.
Налетела, как вихрь, повисла у папы на шее:
— Ой, как мы все по вам соскучились!
— Тише, с ног свалишь! — отшутился папа: ему, должно быть, было немного неловко перед сыном. — Познакомься, Нина, мой сын Юра.
Нина словно только сейчас увидела Юрку: её озорные глаза оглядели его с ног до макушки.
— Ой, какой он у вас хорошенький!.. А можно его поцеловать?
И, не дожидаясь согласия — чмок Юрку в щёку.
— Ну вот и познакомились.
Смеётся папа, смеётся Зайкен, и Юрке хоть сквозь землю провались. А Нинка, откуда она только взялась на его голову, ещё и донимает:
— А чего это он у вас такой сердитый, Виктор Васильевич?
— Ну, хватит, — пожалел, наконец, папа Юрку. — Отправляться пора.
Отправились. Папа и Зайкен в кабине, Юрка с Ниной в кузове: здесь не так жарко, к тому же всё видно.
Кусов набит битком: ящики, кирки, лопаты, ломы, молотки, вёдра, мешки, связанные войлоки, бочки — всё это подпрыгивает, ездит туда-сюда, гремит — музыка, Юрки лучшей и не надо! Вцепился руками в кабину, подскакивает на досках, застланных войлоком, подставляет лицо ветру, аж хлопает капюшон штормовки: Зайкен гонит, как сумасшедший, чтобы добраться пораньше. Пролетают по сторонам дороги сады и арыки с водой, а впереди, высоко в небе, застыли странные облака: белые-белые на тёмно-синем небе.
— Это уже горы, — говорит Нина.
— А почему они белые?
— Потому что там вечные снега. Ты что, никогда не видел гор?
