П. Баккаларио - Каменная Звезда
Олимпия летала по рингу касаясь пола только кончиками пальцев. Скользящие удары противника она ловко отражала перчатками, двигаясь с гибкостью змеи. И продолжала кидать фразы, провоцирующие ученика. Большие круглые часы на стене отсчитывали секунды.
— Когда ты там, — объяснял Майкл, показывая на ринг, — это самая долгая минута твоей жизни.
Харви кивнул. И тут удар Олимпии поразил мальчика в щеку. Было слышно, как капа вылетела изо рта.
— Ай! — воскликнул Харви, потирая себе подбородок. — Вот это удар!
— Да она его только потрогала, — вмешался Майкл. — Просто она показала ему, как может ударить, если он будет так вяло защищаться.
Харви растерянно смотрел на парня, который мотался по рингу, как волчок.
— Поверь, с ним ничего не произошло, — настаивал Майкл. — Действительно больно бывает, когда тебя бьют сюда. — Он показал на кончик носа, выглядывающий из капюшона. — Если в бою соперник сломал тебе носовую перегородку, ты проиграл. Некоторые тренеры ломают тебе ее, прежде чем допускать тебя на турнир.
Харви покачал головой, чувствуя, как холодок пробежал по его спине.
— Я хочу сохранить свой нос целым. Я не хочу боксировать. Я просто хочу научиться защищаться.
— Я тоже так думал, когда записался сюда.
Майкл кивнул в сторону Олимпии. Матч закончился, и девушка спускалась с ринга.
— И что потом случилось? — поинтересовался Харви.
Майкл встал.
— Олимпия сказала мне: «Жить не значит сохранить себя. Это значит бороться».
— Ну как, Харви Миллер? — спросила преподавательница, подходя к ним. — Ты познакомился с Майклом?
Она протянула Харви запястья, попросив его расстегнуть перчатки.
— Я разваливаюсь на куски, — с вялой улыбкой ответил Харви.
— Но?..
— Удовлетворен.
Перчатки упали на пол, и Майкл подобрал их. Олимпия начала медленно массировать себе пальцы.
— Ты дала ему хороший урок! — заявил Харви, показывая на мальчика на ринге.
— Мы даже не дрались! Но ему нужно работать над защитой. У него проблемы с концентрацией, он все время уходит вниз. А если ты опустишь свой блок хотя бы раз… пам! Удара не избежать!
— Да уж, — согласился Харви, направляясь к раздевалке.
— Миллер, мы еще увидимся?
Он кивнул:
— Думаю, да.
— Тогда со следующего раза — сорок долларов. Три раза в неделю, иначе вообще приходить не стоит. И нужно тренироваться дома. По чуть-чуть, каждый вечер. Первые два раза будешь заниматься атлетикой, на третий раз наденешь перчатки. Посмотрим, как справишься. О'кей?
— О'кей.
Шли дни, недели.
Каждый раз, выходя из «Домус Квинтилиа», Электра замечала цыганку, бродившую от улицы Кошки до площади Пищинула.
— Что ты делаешь здесь? — спросила Электра в первый раз, принеся женщине горячий кофе.
Цыганка улыбнулась:
— Охраняю.
Каждую неделю Электра брала в гостинице немного денег из чаевых от клиентов и бросала так, чтобы цыганка нашла их, но не поняла, откуда они взялись.
Так они защищали друг друга.
Месяцы культурного обмена в Риме стали для Шенга настоящей войной. Он жил в семье с тремя девочками младше его, жуткими истеричками. Китаец часто закрывался в комнате и тренировался писать на итальянском или занимался. Астрономия, мифология, история — его интересовало все. По ночам он вытаскивал из-под подушки свой деревянный волчок и долго крутил его в руках.
Глядя на него, он часто вспоминал слова профессора и повторял их про себя, закрыв глаза: «Не важно, по какому пути ты придешь к истине. К такой важной тайне не может вести единственная дорога».
Его ночи были наполнены бесконечными снами об ужасных животных: ему снились то охотники, идущие по следу дикой и злобной медведицы, то пустыня, по которой бежал дикий бык. Ему снились огромные волки, которые тоскливо выли на луну, молнии, бьющие в древние руины, и запах прошлого.
В феврале отец Шенга вернулся в Рим и рассказал сыну новости о своем турагентстве: идея культурного обмена пользовалась большим успехом, и господин Си Йонг Ван Хо пребывал в эйфории. Дома он переделал комнату Шенга под офис, куда продолжали приходить заказы: огромное количество шанхайских родителей хотели отправить своих отпрысков на воспитание в западные семьи.
— Но эти семьи надо контролировать, каждую! — горячился господин Си Йонг Ван Хо. — Нужно точно знать, что это за люди. Иначе, если мы ошибемся, никто не будет доверять нашему агентству!
— Но я… — растерянно начал Шенг, понимая, что отец хочет использовать его как наживку. — Я не хочу мотаться по миру, переезжая из одной странной семьи в другую!
Господин Ван Хо всеми способами пытался уговорить сына:
— У тебя будет возможность путешествовать!
— Я учу итальянский, — ответил Шенг. — Рим мне нравится и…
— Но про Рим мы уже знаем все! — решительно перебил его отец. — Эта семья нам подходит. Теперь нужно изучить другие: нам не хватает Парижа, Буэнос-Айреса, Нью-Йорка, Мадрида…
Шенг вздохнул.
— Папа, я ничего не обещаю, — попытался еще раз возразить он.
Но отец выдал Шенгу билеты на самолет с открытой датой в Южную Африку, Нью-Йорк, Париж и десятки других городов, блокноты с адресами семей, которые надо было проверить, и бронь в хороших гостиницах в случае необходимости.
В Париже вода Сены приобрела цвет разбавленного чая.
Каждый четверг Мистраль посещала курсы пения, танца и этикета в частном институте. Ее взгляд все чаще был направлен за окно, она следила за полетом голубей и скворцов. Она заметила, что скворцы имитируют звуки мира людей: некоторые изображали автомобильные гудки или шум машин, едущих из отдаленных районов.
«Наверное, когда-то они имитировали песни», — думала Мистраль.
Ее душевная меланхолия выражалась в рисунках, все более детальных и разноцветных, — она рисовала на занятиях и вечерами, когда была одна. Мама Мистраль ездила по всему миру, создавала свои духи и практически не появлялась дома.
Тем временем в Нью-Йорке Гермес тренировал стаю почтовых голубей, занимаясь с ними в заледеневших садах Квинса. Затем он проводил целые дни на Бруклинском мосту, обучая голубей пересекать реку и улетать к небоскребам Манхэттена.
Теперь наконец он мог доверить им секретное послание.
Первое сообщение, которое полетело над крышами Нью-Йорка, на адрес Харви Миллера, было: «Привет, Харви. Давай встретимся, поедим пиццы».
Был март. В Нью-Йорке было все еще очень холодно.
Харви все время проводил в зале. Он приходил туда каждый раз, когда мог, и часто оставался допоздна.
Однажды Олимпия отвела его в сторону.
— Я наблюдала за тобой, когда ты работал с мешком.
— Ну и как, ужас?
— Нет. Ты работаешь намного лучше. Но ты испытываешь странный гнев. Я не хочу лезть в твои дела, но ты хочешь отчего-то избавиться?
— Нет, — ответил Харви, — я не сказал бы.
— Но это ненормально для парня твоего возраста.
— Я тебе регулярно плачу.
— Но ты здесь чаще, чем дома.
— Мне нравится. Мне здесь хорошо.
— Три раза в неделю. Час в день. Но не больше!
Харви напрягся и почувствовал боль в мышцах плеча.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь.
— У тебя есть братья, Харви?
— Больше нет.
Олимпия подняла обе руки, то ли прося прощения, то ли сдаваясь.
— Извини, я не знала.
— Ты здесь ни при чем.
— Считай, что мы об этом не говорили.
Харви обжег ее взглядом.
— Теперь понятно, — продолжала Олимпия. — Если хочешь, занимайся с мешком, пока он не порвется.
Дверь раздевалки открылась и закрылась. Вода в душе была ледяная, как в водопаде, Но Харви даже не попытался сделать ее погорячее. Стиснув зубы, он не обращал на это внимания.
Он может с этим справиться.
Позже Харви сел в метро и поехал в южную часть города. Было шесть часов. Когда поезд проехал «Центральный парк», вагоны наполнились, Харви продолжал сидеть на своем месте, съежившись, хотя и понимал, что должен уступить его кому-нибудь пожилому.
Никто не обращал на него внимания. Все погрузились в книги, ежедневники, цветные дисплеи своих айподов, тысячи незнакомцев, едущих, общественным транспортом. Слышалась приглушенная музыка из десятков наушников. Харви откинулся на спинку сиденья, покрытого граффити, и терпеливо ждал своей остановки «Кристофер-стрит», в самом центре Виллидж.
Голос Олимпии продолжал звучать у него в ушах: «Мне жаль… Занимайся с мешком».
Харви стиснул зубы, думая о том, как бы ему хотелось услышать еще раз, с той же ясностью, голос своего брата.
Но это невозможно. Тишина. И шум, миллионы ненужных звуков.
