Сергей Смирнов - Тайна Спящей Охотницы
- Я и сам мало знаю, - ответил Кит, покусав губы, когда предок напирал на него, допытываясь…
Ему самому страшно хотелось допытаться, кто же всё-таки приходил к предку, из какой реальности.
- Но откуда мы родом, откуда мы такие взялись, тебе уже известно? – прямиком спросил Петр Андреевич.
Такая тяжесть легла на сердце Киту! Не говорить же прямо сейчас, весной сорок второго года, предку – простому москвичу, рабочему человеку с редким даром, - что по отцовской линии… то есть чуть ли отец его родной – не кто иной как, быть может, самый злодейский на свете немец… ну, после Гитлера и прочих страшных гадов в мундирах с черепами и молниями.
- Ну, вроде бы мы от какого-то… типа, великого изобретателя, - неуверенно проговорил Кит. – Только он скрывался от всех. У него самый большой… ну это, талант был, и он боялся, что его заставят создавать оружие. Какое-нибудь самое страшное.
- Так это мне знакомо, - с облегчением заметил дед и даже немного отстранился от Кита, как будто был очень доволен его ответом. – Только скрыться некуда, далеко не убежишь…
Он подумал немного… и стал стучать по сундуку пальцами другой руки, правая устала.
- Чует мое сердце, что я и есть его родной сын, - вдруг с воодушевлением и чуть ли не в полный голос проговорил Петр Андреевич.
Гулко и пугливо бухнуло сердце у Кита, и мурашки пробежали по спине: вот он, что ли, еще один момент истины…
- Я ведь подкидышем рос, - признался Петр Андреевич. – Меня ведь подкинули, вообрази, прямо на паровоз под парами… да, отцу моему новому Андрею Никифорычу. Машинистом он был… С запиской какой-то загадочной… и, подумай, с пачкой ассигнаций, тех еще. Это ж в самом конце еще прошлого века случилось, в последний год… вот считай когда. И от Москвы далече. Под Ревелем. Это уж мне отец на смертном одре признался. А только, что в той записке было, и почему он меня в приют не отдал, так и не открыл… Правда, они до меня с матерью бездетными были. И деньги потом из разных мест долгое время приходили… я уж вырос на них. Видать, от того изобретателя, как разумеешь?
- Наверно, от него, - кивнул Кит и не выдержал. – У нас еще легенда есть…
Кит замолк, заколебался…
- Ну! – строго велел прапрадед.
Теперь Кит наклонился ближе к недальнему родичу, сглотнул всухую и сказал:
- Вроде из Германии он родом был…
Петр Андреевич совсем не удивился и не отшатнулся. Только собрался весь, свел брови.
- Так и думал, - мрачно и мужественно кивнул он. – Вот оно. Сходится. Немец, значит… Только матери потом копились одна за другую наши, да?
И вздохнул, опустил плечи.
- Ох, какая война у нас, Никита… - с болью вздохнул он. – Ох, какая большая. Тройная война!
- Как это, «тройная»?! – изумился Кит.
- Одна вот здесь. Сам видишь. Огромная. Народная… с немцами нынешними бьемся, – железно чеканил Петр Андреевич. – И нам с тобой – это особо тяжкий груз. А другая-то – еще огромнее… хоть, может, без таких страданий и крови, как ныне… да только огромнее, понимай как знаешь. Там она вся! В ней, как понимаю, смысл и судьба не то, что страны нашей… и даже шара земного, а всего мироздания решается.
И обоими указательными пальцами указал вверх и немного в стороны, как бы охватывая этим простым углом весь невидимый сейчас небосвод.
- …и разобраться в ней, кто враг, а кто свой, немыслимо живому человеку, никакого размаха ума не хватит, - добавил Петр Андреевич, поводил взглядом по дощатому потолку, словно выискивая что-то, и шумно, безнадежно выдохнул.
Там, на потолке, как бы секретничали огромные тени прапрадеда и праправнука…
- Это точно, - искренне и безоговорочно согласился Кит.
- …Не разберешься, пока в третьей войне врага не отыщешь и не победишь его, - подкинул предок новую загадку.
- Это какого? – осторожно спросил Кит, видя, что прапрадед ждет вопроса.
- Какого – сам должен определить, - вроде как и не ответил прапрадед, хотя и сказал свои слова очень веско. – А война-то эта – здесь.
И побарабанил пальцами не по сундуку, а по груди своей… получалось, по сердцу.
Уже бывали у Кита такие приливы злости – в минуты всяких непонятностей и неразберихи. И всяких непоняток, от которых крыша едет.
- Я вам нашего общего предка сдал, а вы мне хоть это… намекните, кто к вам приходил оттуда. – И Кит повторил жест двумя указательными пальцами. – Мне тоже разобраться надо.
Петр Андреевич помрачнел, потяжелел, нахмурился.
- Не «к вам», а ко мне… Это ты мне, что ли, прапрадеду родному, как чужому выкаешь? – наехал он на потомка.
Кит понял ошибку… Одного своего деда он не помнил – мамин папа жил в Краснодаре и умер, когда внуку его было пять лет, а другого деда, особо важного, папиного папу, он и вовсе не застал.
- Ну, дед! – взмолился он. – У меня тоже такая война - мозги на вынос. Не знаешь, от кого бежать. Может, от того, что ты сейчас скажешь, что-то прояснится. А то нас за зомби держат, злость берет, честное слово!
- Это еще что за снедь, бомби-жомби эти?! – изумился прапрадед.
И Кит со смаком рассказал, кто такие зомби, с чем их едят и как с ними бороться. Кратенько рассказал, но впечатляюще.
И предок впечатлился…
- Надо ж какая зараза еще на свете заведётся! – хлопнул он себя по колену…
…но не поддался.
- Однако не похоже, чтоб те нас за кукол держат, - покачал он головой и снова поводил взглядом по потолку. – Иначе серой бы от них воняло, как от чертей.
- От кого? – подловил предка Кит.
Петр Андреевич еще хорошенько похмурился, пожался, повздыхал прежде, чем решиться.
- Ладно, двум смертям не бывать, а на семь бед – один ответ, - махнул он рукой, оцепенел на миг, огляделся опасливо и… что?
Что-что! Снова застучал ногтями по сундуку.
- Расскажешь – сказка выйдет, - начал он с предупреждения. – Я ведь, как немец попёр на нас прошлым летом, так голову сломал. Извелся весь в мыслях: раз у меня ложки… а то и ломы в руках гнутся, коли рассержусь, и иголку патефонную я безо всякого станка пальцами, как цигарку, слепить способен, так должен же я что-то такое придумать, чтоб и мессеров да хенкелей без зениток валить… чтоб крылья у них обвисали на дистанции и винты плавились на лету. Да ведь руками до них не дотянешься… И тут однажды словно заснул на работе, заготовку испортил, зато, как есть, озарение нашло! Прямо увидел, как древние говорили, на воздусях перед глазами эту самую браслетку. И как сделать её и из чего. Такой сплав свинца, почти как в типографиях для шрифтов… Эх, недаром алхимики в древности чуяли, что из свинец в золото можно перелить!
Я и попробовал. Рискнул, можно сказать. Сварганил образец по руке, пошел на задний двор, где у нас ЗИС, развороченный фугасом, ржавеет. А дальше что? Вообразил, что не ЗИС это, а танк немецкий… фрицами погаными нашпигованный. И прёт он меня и на мою Отчизну. Да только руку поднял. Сверкнуло – чуть глаза не выжгло. А грузовичок-то даже не разлетелся. А что с ним стало, догадайся-ка?
Кит недолго думал.
- Испарился, да?
Прапрадед даже как будто расстроился от такой догадливости потомка, но тут же сообразил:
- А ты на чём пробовал?
- Не я, - честно признался Кит. – Папаня. Он на бутылках…
- На бутылках? – свел брови предок. – Пьёт, что ли? Таким манером с пьянством борется?
- Не, давно не пьёт, - гордо ответил Кит. – Он это, минералку испаряет.
- Надо же, баловство какое! – все равно осуждающе усмехнулся предок. – Что с художника взять-то… А мне тогда за мои художества… Завскладом стукнул на меня тут же. У него глаз завидущий, он за мной потащился глянуть, чего это я на задний двор намылился. А как полыхнуло-то, так он, обделамшись, побежал. Меня уже через час прямо от станка забрали. Куда, смекаешь?
- На Лубянку, что ли? – не долго думая, догадался Кит.
- Откуда знаешь?! – даже отшатнулся прапрадед.
- Читал… - слегка растерялся Кит. – Ну, вообще-то, мы это теперь в школе проходим… Про прошлое.
Петр Андреевич поразмышлял чуток.
- Да, изменятся времена… может, и к лучшему, - сделал он вывод и продолжал: - Вот и меня в обработку взяли. Что да как. Ну, пару зубов для начала выбили, оставшуюся ногу пообещали из задницы выдернуть. А я как есть говорю им: не знаю, само вышло. Потом меня в одиночке… в каменном мешке оставили – и всё, тишина. Час проходит, два. Вечер там, наверху, миновал, и ночь, видать, пошла. А за мной больше не приходят. Только в ушах звенит да во рту саднит и дергает – вот все развлечения.
Сначала думал, что они мою браслетку изучают по науке, чтобы уж потом ко мне со знанием дела подкапываться. Потом стал думать, что ничего в ней не нашли и теперь только злость на меня копят. А потом уж настоящий страх пробрал. Подумал, что это еще хуже будет, если ничего не найдут. Прямо здесь и кончат. Короче, молиться я стал на голодный желудок. Оно ведь легко безбожником-то быть, пока всё в жизни путём идет, пока смерти вот так в глазки ее черные не посмотришь…
Петр Андреевич двумя пальцами показал на свои глаза – прямо в упор.
