Диана Джонс - Год грифона
– Как вы думаете, может, мне стоит пойти к ней и попробовать поговорить? – спросил он у друзей.
– Ну, это зависит от того, что ты собираешься ей сказать, – ответила Клавдия.
«Ну, тогда не пойду, – решил про себя Лукин. – Она просто снова наорет на меня, да и все». Он совершенно не представлял, что ей сказать. Скорее всего, он просто начнет ныть и говорить Ольге, что она ему нужна, и все такое. Она только рассердится, и самому потом будет стыдно… Но когда он подумал о том, как ему нужна Ольга, он вдруг почувствовал, что Ольга ему действительно очень нужна и он без нее никак не может. Вот бы никогда не подумал, что такое бывает… И как только Лукин это осознал, он начал понимать, отчего Ольга так рассердилась. Да, действительно, можно сказать, что она ему не ровня… «Да плевать мне на ее гнусного папашу! – внезапно разозлился Лукин. – Я бы с удовольствием поставил ему личную мышеловку!» Но он понимал, что на самом-то деле проблема вовсе не в этом… Он вздохнул.
– Я не знаю, куда она убежала, – сказал он.
– Ты на волшебника учишься или как? – осведомился Рёскин.
Лукин непонимающе нахмурился.
– Рёскин имеет в виду, – пояснила Эльда, – что, если ты так или иначе связан с Ольгой, ты всегда можешь определить, где она.
Лукин немного подумал. Остальные продолжали выжидающе следить за ним. Наконец его нахмуренное лицо немного просветлело и он улыбнулся.
– На крыше Дома заклинателей, – сказал он. – Примерно там, где отлеживалась Эльда.
Ольга в самом деле была на крыше. Она взбежала наверх по узенькой деревянной лесенке, ведущей к люку рядом с трубой. Слезы капали у нее с подбородка и терялись в волосах. Ольга чувствовала себя точно так же, как в детстве, когда взбиралась на мачту после того, как Олаф ее избивал. «Да, – подумала она. – Точно так же. И снова я одна. Как всегда». Она свернулась комочком рядом с трубой, прячась от холодного ветра, и плакала, плакала, плакала навзрыд. О себе, и об отце, и о Лукине. Лукин! Он казался таким добрым, ласковым, понимающим, несмотря на свой мрачноватый вид. А оказался совсем не таким! По крайней мере, на Ольгу у него доброты и понимания не хватило. Она поняла, какой он на самом деле, когда он изображал наследного принца перед гномами. Аристократичный, высокомерный, ужасно вежливый. И очень учтивый с низшими. Ну конечно, ведь большинство людей ниже его по рождению. А Ольга еще ниже, чем большинство из них. Не укради тогда Олаф этот корабль после смерти Ольгиной матери, была бы сейчас Ольга обычной портовой шлюхой.
И вот она сидела и рыдала. Холодный ветер налетал со всех сторон, загоняя в рот влажные пряди волос, а она рыдала, не обращая на него внимания.
«Ну, в чем дело? – вскричал ветер. – Поговори с нами! Пожалуйста, поговори с нами, как раньше!»
Ольга открыла мокрые, опухшие глаза и уставилась на воздушные стихии, оплетавшиеся вокруг нее. То были прозрачные существа, похожие на длинные шелковые шарфы с тревожными птичьими глазами. «У Эльды глаза как у них, – подумала Ольга. – Наверно, поэтому она мне так нравится».
– Что случилось? – воскликнула она. Голос у нее был ужасный – глухой и сиплый. – Я вас снова вижу! Я вас снова слышу! Отчего же вы молчали все это время?
«Мы не молчали! – воскликнули они в ответ. Голоса их походили на тихое гудение ветра в проводах. – Мы говорили с тобой! Это ты нас не слышала. Ты ведь никогда не плакала…»
И в самом деле! Тогда, в первый раз, как Олаф избил ее до полусмерти, она твердо решила, что не издаст ни звука, не прольет ни слезинки. Почему-то это казалось ей очень важным. А после этого слезы ушли куда-то вглубь и затерялись в таком месте, что Ольга никак не могла их отыскать.
– Наверно, я сделалась слишком гордой, чтобы плакать, – сказала она стихиям. – Я не хотела показывать ему, что мне больно.
«А кто сделал тебе больно на этот раз?» – спросили они.
– Лукин, – всхлипнула Ольга.
«Хочешь, мы унесем его далеко-далеко и ты его больше никогда не увидишь?» – предложили они.
– Нет-нет, не надо! – поспешно сказала Ольга. – Я не хочу причинять ему зло. Наверно, это мне придется уйти из университета…
«Мы тебя не понимаем!» – сказали они.
Ольга подумала, что стихии часто не понимают мотивов тех или иных человеческих поступков, и едва не рассмеялась, вспомнив несколько таких случаев. Взять хотя бы тот страшный шторм, который занес их на другой конец Внутреннего моря, в Фарнес, потому что Ольга сказала им, что Олаф запретил ей одеваться мальчишкой. Стихии потом объяснили, что просто пытались сдуть Олафа за борт. Однако своего Ольга отчасти добилась: переодевание в женскую одежду пришлось отложить. В Фарнесе и еды-то не купишь, не то что юбку!
Люк рядом с трубой распахнулся, и на крышу вылез Лукин.
– О боги! – сказал он, увидев распухшую физиономию и мокрые от слез волосы Ольги. – Прости меня, пожалуйста!
Ему померещилось, что вокруг Ольги вьются какие-то длинные прозрачные создания. В следующий миг он убедился, что ему не померещилось: существа взмыли в воздух и закружились вокруг его головы. Глаза у Лукина заслезились от ветра, и ему показалось, что его волосы вот-вот оторвутся и улетят.
– Ух ты! – сказал он. – Ты снова можешь говорить со стихиями? Вот здорово! Не могла бы ты их отозвать?
– Зачем ты сюда пришел? – спросила Ольга. – А ты что, их видишь?
– Еще бы мне их не видеть! – воскликнул Лукин, отмахиваясь от назойливых существ. Стихии, казалось, не замечали его взмахов. – Их трудно не заметить! Отзови их, а? А пришел я сюда… ну… потому, что я тебя люблю.
– Они не всегда меня слушаются… Что ты сказал?!
– Я тебя люблю, – повторил Лукин. Произнося это во второй раз, он окончательно осознал, что это так и есть. – Мне все равно, кто твой отец, будь он даже одним из императорских слонов или самой толстой жабой в Болотах. Я все равно тебя люблю, потому что ты – Ольга. И я принес тебе твой плащ. Вот, держи.
Он вытащил из люка тяжелый мех и накинул его на плечи Ольге. И как-то так получилось, что, окутывая ее плащом, Лукин закутал Ольгу и в свои объятия. Они довольно долго стояли так, а воздушные стихии плели вокруг них замысловатый радостный узор. В конце концов Лукин сказал, положив подбородок на шелковистую макушку Ольги:
– Имей в виду, если бы он сейчас пробежал по крыше, я бы его задавил!
Ольга содрогнулась.
– Не надо. Я все еще… ну… можно сказать, люблю его, хотя и какой-то странной любовью.
– Да, я тебя понимаю, – сказал Лукин, вспомнив своего собственного отца. И решил не упоминать о своих планах насчет мышеловки.
«Новости! Гости! Радостные вести!» – завопили стихии, мечась от трубы к парапету и обратно.
– Они всегда знают, когда происходит что-то необычное, – сказала Ольга, высвобождаясь из объятий Лукина. – Пошли посмотрим.
– Если это опять сенаторы или новый отряд гномов, я предпочел бы не знать, – сказал Лукин, но подошел к парапету следом за ней.
Первое, что они увидели внизу, во дворе, была Мелисса. Мелисса бегала вокруг статуи, спасаясь от стайки мышей.
– Спаси-ите! – визжала Мелисса.
Ее призыв не остался без ответа. Из всех дверей во двор хлынуло множество студентов, и не все они были мужского пола. Они принялись топать и кричать, чтобы спугнуть мышей. Кто-то из студентов метнул в них пламя, но другой студент все испортил, попытавшись их утопить. Лукин было понадеялся, что тут зловредным грызунам и конец, но все мыши сумели уйти целыми и невредимыми.
– Вот придурочная девица! – сказал он.
– Вовсе нет, – возразила Ольга. – Мелисса, правда, не очень умная, но она не виновата, что уродилась такой. К тому же она это понимает и пытается как-то исправить. Я ее за это уважаю. И те девушки, которые выбежали, чтобы ей помочь, тоже уважают ее за это.
Это было уже больше похоже на Ольгу, какой привык ее видеть Лукин. Он повернулся было, чтобы улыбнуться ей, но тут же пригнулся: огромная тень пронеслась у них над головами. Маховые перья громко затрещали, когда огромные крылья выгнулись перед приземлением и из-под них, визжа от восторга, вырвалась целая стая воздушных стихий.
– Вот видишь! Они все знают заранее, – сказала Ольга, и они с Лукином снова перегнулись через парапет, глядя, как огромная бурая грифонша мягко опустилась на землю рядом со статуей волшебника Поликанта и аккуратно сложила широкие, бурые в кремовую полоску крылья поверх своей львиной спины.
Голова грифонши оказалась гораздо выше статуи.
– А это самый огромный грифон на свете, – благоговейно сказал Лукин. – Ее, кажется, зовут Калетта.
В следующий миг из концертного зала донеслись радостные грифоньи вопли. Дверь зала распахнулась, и Эльда понеслась через двор, вопя:
– Калетта! Калетточка! Ты вернулась! А все наши тоже вернулись? Это моя сестричка, Калетта! – крикнула она Рёскину, который бежал за ней следом со всех своих коротеньких ног.
