Йен Макдональд - Будь моим врагом
— Вот еще! Это ты его обдурил. Бона трюк! Кто бы мог подумать, что ты откроешь портал прямо в рубке! Фантабулоза.
— И все-таки он победил, Сен. Я пришел за мамой и сестрой. Он знал, что я приду. Откуда? Потому что он — это я. Он поступил бы так же. Я пришел за ними, а ушел с пустыми руками. И теперь они не дадут маме и Виктори-Роуз жить спокойно. А знаешь, Сен, он не особенно старался. Ему ничего не стоит стереть с лица земли весь Стоуки. Он сделает нас одной левой.
Эверетт ощущал тепло и тяжесть Сен, ее волосы щекотали лицо.
— Я никогда об этом не думала. Не думала, что значит быть тобой. Странником между мирами. Раз — и в дамках, невероятно круто и все такое, но у меня всегда был корабль, мама, команда. Семья.
— Я верну их, — голос Эверетта окреп. — Всех. Маму, папу, всех. Ты спрашиваешь, зачем я вас сюда притащил? Потому что здесь все началось. Хватит убегать, хватит прятаться от дирижаблей, истребителей, Шарлотты Вильерс и моего двойника-убийцы. Мы найдем то, что я ищу, и больше никогда не будем ни от кого убегать. Мы дадим им отпор.
— Больше нет халвы, Эверетт Сингх? — спросила Сен.
Он протянул ей кулек. Сен откусила и одобрительно кивнула.
— Видно, попался плохой кусок, зато этот бона. — Она встала и запахнула одеяло. — На твоем месте, Эверетт Сингх, я бы не рассиживалась, если не хочешь оставить на платформе свои дилли-долли ножки.
Люк начал закрываться. Эверетт подтянул ноги. Громкий лязг — и ночь, звезды и холод остались снаружи.
— Ты идешь? — окликнул ее Эверетт с винтовой лестницы.
— Ты иди, я скоро, — отозвалась Сен снизу.
— Сен, это был всего лишь сон.
— Нет, не сон. И я не хочу, чтобы он снова мне приснился. Иногда я остаюсь в трюме на ночь. Просыпаешься в Амексике, а щека нагрелась от обшивки, пахнет зеленью и океаном. Останься со мной, Эверетт Сингх.
— Что?
— Ты не думай, я не стану к тебе приставать. Просто ляжем рядом. Не хочу возвращаться к себе. Не хочу оставаться одна.
Сен свернулась калачиком на полу, словно котенок.
— Я замерзла, Эверетт Сингх.
Эверетт осторожно опустился рядом и накинул на нее свое одеяло. Сен была права: вдвоем теплей и уютней. Он прижался к ней, гадая, правильно ли поступает, и что вообще правильно внутри «Эвернесс», одинокого дирижабля, затерянного на чужой враждебной территории. Но мир «Эвенесс» был единственным, доступным ему здесь и сейчас, и его правила лежали прямо перед ним. Он обвил рукой плечи Сен.
— Эверетт Сингх?
— Что? — Эверетт отдернул руку, словно его укусила змея.
— Когда ты постучался…
— Да.
— Когда ты услышал…
— Да, ты…
— Заткнись, Эверетт Сингх, и запомни: ты больше никогда этого не услышишь. Никогда и ни за что.
15
После ночи на жестком полу тело онемело. Проснувшись, Эверетт сначала не мог вспомнить, где находится, потом — как сюда попал. Затем вспомнил все разом: Сен болтает ногами над бездной, кусочек халвы падает во тьму; Сен кричит посреди ночи, Сен свернулась у него под боком, словно котенок.
Она ушла, и Эверетт продрог. Он вскочил на ноги — суставы скрипели, голова болела. У него еще ни разу в жизни не болела голова. Прогоняя остатки сна, Эверетт протер глаза и заметил Макхинлита, который удивленно разглядывал его поверх кружки с чаем. Механик налил вторую кружку и кивнул Эверетту.
— Давно ты здесь? — спросил Эверетт.
Крепкий чай обжигал нёбо. Эверетт сжал окоченевшими ладонями кружку с «Тоттенхем троджнс».
— Порядочно, — ответил Макхинлит.
— Ей приснился дурной сон. Она не хотела оставаться одна, боялась возвращаться в лэтти.
— Мне-то не рассказывай! Эта палоне чуток многовато о себе мнит, потому что мы команда, а не семья. Все ей кажется, будто она старше, чем на самом деле. Думает, будто сама со всем справится. Как бы не так! Вот мы все за ней и приглядываем. Саби, мистер Сингх?
Порывшись в одеяле, Макхинлит швырнул через верстак гаечный ключ.
— Раз уж забрел сюда, не поможешь маленько с электричеством? Может, на что сгодишься.
Однако клевавшему носом Эверетту никак не удавалось продемонстрировать свою полезность. Скорее наоборот. День выдался солнечный, а он был хмур, небо сияло чистотой, а его голова гудела, легкий морозец бодрил, а Эверетт засыпал на ходу. Когда он в третий раз уронил ключ, Макхинлит не выдержал:
— Ну и дырявые у тебя руки, малый! А ну-ка клади ключ на место и валяй, проветрись, походи по твердой земельке. Проку от тебя сегодня все равно ноль.
Еще одна фигура мелькнула в отверстии загрузочного люка, взметнулись полы длинного плаща, качнулось перо на шляпе: Майлз О'Рейли Лафайет Шарки собственной персоной.
— Принеси на обед чего-нибудь посытнее, — крикнул ему вслед Макхинлит, — а то подустал я маленько от сааг чанна, не в обиду кой-кому будет сказано.
Шарки легко спрыгнул на землю, отбросил трос, одним движением выхватил дробовик и бросил Эверетту.
— Не впервой с таким управляться?
Эверетт ловко поймал дробовик — разве мог он допустить, чтобы Шарки держал его за растяпу? — заправски передернул затвор и изящно разместил на сгибе руки, словно какой-нибудь Винни Джонс из фильма «Карты, деньги, два ствола».
Шарки коснулся края шляпы.
— Ваша расторопность на кухне выше всяких похвал, сэр. Ибо сказано: «И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы». Однако мои воззрения на этот предмет таковы: не называйте себя настоящим поваром, пока не приготовите то, что убили своими руками. Мужскую еду. А теперь на охоту!
Вдоль хребта в ряд высились ветряки. Кучки известняка белели посреди дерна рядом с кроличьими норами. Тощие овцы разбегались при виде Шарки. Ветер, за которым охотились лопасти ветряков, разогнал дрему. День выдался погожий, местность просматривалась на мили вперед. Длинный хребет переходил в поросшую кустарником равнину. На юг тянулись параллельные гряды холмов, на север простирались фермерские земли — или то, что от них осталось. Очертания полей еще просматривались, однако изгороди заросли дерном, а открытые пространства покрывал слой прошлогодней жухлой травы. Над заброшенными садами возвышались трубы и крыши. Некоторые крыши провалились, являя взгляду бревна перекрытий, словно ребра гниющего скелета. Вокруг стояла мертвая тишина: ни рева моторов с шоссе, что вилось вдоль холмов, ни пыхтения тракторов, ни мычания коров, лишь над головой свистел ветер в лопастях ветряков да каркали вороны.
— Кролик, — сказал Эверетт. Ярдах в двадцати кроличий дозорный потягивал носом воздух под бетонной опорой ветряка.
— Моя душа жаждет чего-нибудь более изысканного, — молвил Шарки. — Сюда.
По овечьей тропе они спустился в узкую долину. Шагах в двадцати обзор загораживали старые кусты и побеги сикомор. Их сучья торчали на фоне ясного январского неба. Шарки поднял руку, и Эверетт замер. Американец знаком велел ему оставаться на месте. В спутанных ветках мастер-весовщик заметил что-то, чего Эверетт не видел, как ни всматривался. Шарки поднял короткостволку и шагнул вперед. Что-то рванулось вверх у него из-под ног и закружилось над головой. Шарки дважды выстрелил, и на Эверетта обрушился душ из перьев. Шарки осклабился. Дымок еще вился над стволами.
— Вот такая манджарри мне по вкусу, — заметил Шарки. — Принесите, мистер Сингх.
Эверетт нашел птицу в кустах, где пышная зелень влажной низины уступала место тощей растительности холмов. Грудку фазана разнесло дробью, тельце обвисло, но еще хранило тепло и сочилось кровью. Перед тем, как засунуть птицу в карман своего необъятного плаща, Шарки внимательно осмотрел ее и остался доволен.
— У моего отца была одна теория, скорее, философия, или жизненное правило. Когда мы росли, мы ели только то, что отец убил собственными руками. А когда стали взрослыми — лишь то, что убивали сами. Все Лафайет Шарки рождались с удочками в руках, а как только переставали ходить под стол пешком, начинали охотиться. Добывали и готовили все, что летало, кралось или плыло. Отец верил, что, забирая жизнь живого существа ради его мяса, ты должен быть готов отдать свою. А если ту покупаешь мясо в лавке, это не просто позор для бессловесного создания, чью жизнь отобрали, чтобы ты набил свою утробу, а элементарная трусость.
— Мы часто готовили вместе с отцом, — сказал Эверетт.
— Мужчина должен уметь прокормить себя и друзей.
— Я готовил мидии. Мелко режешь и слегка припускаешь в сливочном масле лук-шалот, добавляешь чеснок и вино, опускаешь мидии, а они только что не пищат. Когда створки откроются, блюдо готово.
— Вы схватили суть, мистер Сингх, — улыбнулся Шарки.
— Еще я думаю, что, если ты что-то убил, ты обязан это съесть. Еще позорнее убивать ради убийства.
— Немало живых существ убивают ради убийства, — заметил Шарки и перезарядил дробовик.
