Олег Коряков - Формула счастья
— Это во Владивостоке?
— Да. И ещё где-то есть филиал. Дед задумался.
— Что ж, — молвил он наконец, — отправляйся. Кстати, и наши там недалеко, может, повидаешься с ними.
— Если бы папа взял меня на глубоководную станцию!.. — Это была давняя мечта Ярослава.
Юрий Игоревич был настроен более деловито.
— Когда летишь?
— Наверное, завтра. А Рано и Анд — на Памир. Мне тоже очень хотелось туда, но архив важнее, верно?
— Смотри сам, — небрежно бросил дед; он был бы недоволен, если бы Яр отступил от задуманного.
— На Восток, уже решено, — весело сказал Ярослав: он и без слов бы понял деда.
— Ну ладно. — Юрий Игоревич задвинул самописец в стенную нишу и уселся в своё любимое кресло. — Поболтаем? Все равно заканчивать сейчас статью я не буду. Пообедаем — и я повезу тебя в гости. Ярослав взглянул вопросительно.
— Позднее узнаешь, — успокоил дед, — не бойся.
— Я не боюсь, — усмехнулся внук, — я ведь весь в тебя.
Они были большие друзья, эти два человека. И напрасно Иван поджидал своего племянника. Ярослав с дедом настолько увлеклись разговором, что не заметили даже, как мимо, приветственно помахав им, по садовой тропке прошла Анна Александровна.
Дед любил разговаривать с внуком. С ним он мог толковать на любую тему. Но чаще всего они рассуждали об истории человечества, и мудрая, неприметная снисходительность деда к чересчур категоричным, от незнания, высказываниям внука вполне уживалась с почти мальчишеской страстностью, с которой Юрий Игоревич мог доказывать свои полуфантастические гипотезы. В кабинет заглянула Анна Александровна. — Даже питекантропы старались обедать каждый день, — напомнила она.
Дед крякнул и смешливо почесал затылок… За обедом Иван поглядывал на отца и племянника хмуро: ему так и не удалось показать Ярославу свою коллекцию бабочек. А Юрий Игоревич, поддразнивая жену, толковал о возможностях регуляции состава земной атмосферы. Поддразнивая — потому что это было близко к предмету их постоянных споров на тему, заводить ли в доме установку для кондиционирования воздуха. Юрий Игоревич был против.
Он вообще был одним из наиболее ярых и последовательных сторонников всего естественного. Громадное наслаждение доставлял ему дом, в котором они жили, — его сухие просмоленные стены из сосны, не тронутой ни краской, ни штукатуркой, источали, казалось, все ароматы девственного леса. Тут, впрочем, Крылов не открывал Америки: недавно Высший совет гигиены и здоровья рекомендовал строительство всего жилья в стране, за исключением необходимости, вести из дерева. Накопление лесных ресурсов и полная замена дерева в промышленности искусственными материалами позволяли то, что ещё несколько десятилетий назад считалось роскошью…
— Да, Анна, — вдруг вспомнил дед, — Яр летит на Восток.
— К родителям? — живо повернулась Анна Александровна к Ярославу.
Он объяснил ей цель поездки.
— Мы не можем не искать, — сказал он. — Теперь это важно не только для Андрея — для всех нас… И ещё у нас спор… — Ярослав взглянул на бабушку смущенно. — Рано говорит; их дружба, Инги и Даниила, порвалась окончательно. Она говорит, у неё интуиция. А я не верю в это. Я считаю, юношеская дружба самая прочная.
— Ну, уж это выясняйте друг с другом, — усмехнулся дед.
И Ярослав покраснел.
Анна Александровна взглянула на внука светло и грустно.
Ярослав сказал сердито:
— А этот чудик Анд говорит: «Давайте я заложу все данные об Инге и Данииле в анализатор — он даст ответ».
— Для этого в анализатор надо заложить человеческие сердца, — улыбнулась Анна Александровна.
После обеда, полюбовавшись бабочками Ивана, они приготовили посылку на океан — ту удивительную водоросль, жарким из которого угощала их однажды Анна Александровна.
— В море их, на простор! — сказал Юрий Игоревич. — Только копию дневника наблюдений пусть высылают мне. Мы эту штуку ещё улучшим, есть кое-какие мысли…
Солнце уже покатилось на закат, когда Ярослав с дедом подъезжали к городскому центру. К удивлению Ярослава Юрий Игоревич свернул к их дому.
— Недогадливый ты парень. — Дед смешно сморщил нос.
— К Рано? — вспыхнул Ярослав.
Она ждала их: с Юрием Игоревичем была договоренность — он хотел познакомиться с её новыми музыкальными миниатюрами. Рано принарядилась: тонкая нитка старинного ожерелья матово переливалась на шее. Высокая ваза на столе была наполнена фруктами.
— Будете слушать? — робко спросила Рано у Крылова. Он кивнул. Она нажала кнопку — широкое, во всю стену, окно зашторилось, комната погрузилась в полумрак.
— Так лучше, — сказала Рано и подсела к электроле.
Она казалась поникшей, взгляд её тихо блуждал по клавиатуре.
Потом возникли первые, неуверенные, какие-то встопорщенные звуки. Экран над электролой дрогнул и отозвался неровными всплесками густо-сиреневого цвета. Музыка, казалось, нащупывала русло. Звуки становились более плавными и быстрыми, сквозь синкопические аккорды пробивалась мелодия; на экране заструилась бегучая волна цветовых гамм. Теперь от него уже трудно было оторвать взгляд. Казалось, цвет пел. Смутное беспокойство и грусть завладели Ярославом.
Рано преобразилась, она уже вся отдалась музыке и жила в том, своем мире.
Ярославу что-то мешало, комната стала тесной. Меж стен громоздились и рушились то исступленно-горячие, то нежно-озорные, то нежданно меланхолические звуки. Цветовой каскад на экране кричал и пел. Что-то грозное грянуло вдруг; экран взвихрился. Тяжкой поступью грохотало неведомое. Звуки стали багрово-черными. Лишь слабая трепетная струйка голубого чуть слышно звенела и билась. Но постепенно она ширилась и наливалась силой. Грохот откатывался все дальше, как гроза в изменчивом июльском небе. Величаво-раздольная мелодия раздвинула стены. Ярославу стало легко, словно птице. Светлый прозрачный аккорд завершил всё.
Они долго молчали.
— Что это? — тихо спросил Юрий Игоревич.
— Не знаю, — сказала Рано. — Просто так — этюд. Что-то о жизни.
И они снова замолчали.
— Сыграй это… ну… ты знаешь.
Все повернулись на голос. Оказывается, Андрей был тут же. Он стоял, прислонившись к стене у двери.
— Ты растерял слова? — прищурилась Рано и передразнила: «Это, ну, знаешь».
— Играй, играй, — миролюбиво сказал Андрей.
Рано опять замерла над клавиатурой, потом начала. Теперь Ярослав не спускал глаз с неё. Она была по-настоящему прекрасна. Движения рук, едва уловимые повороты тела, взгляд — все было исполнено мысли и чувств, все было одухотворено. И это её состояние неведомыми путями передалось Ярославу, весь он словно бы пронизался торжеством духа, воплощенным в музыку…
Таким, чуточку отрешенным от окружающего, он вслед за дедом вышел через час на улицу. Рано пошла с ним. Андрей остался дома — колдовать над своими любимыми математическими формулами.
Город уже отдыхал. На улицах было пустынно; светло-шоколадный лоснящийся каупласт на движущихся тротуарах бежал привольно и освобожденно, без людей. Зато ожили и стали многолюдными парковые секции и открытые эстрадные павильоны. У фонтанов уже включили вечернюю подсветку, и они вспыхивали и горели, словно громадные неземные цветы.
— Двинемся на Озеро? — сказала Рано. Ярослав взглянул на неё и рассмеялся:
— Я только что подумал об этом.
Из электролета они вышли в парке.
Невесомые волнешки умиротворенно плескались о берег. Скрытая от солнца прибрежная вода казалась синей, а вдали, убегая к невысоким пологим горам на том берегу, была белесой и искрилась.
Они присели возле самой воды.
Рано задумчиво склонила голову.
— Теперь я, как только приду сюда, всегда вспоминаю их. А ты?
— А я их просто не забываю, — сказал Ярослав.
— Ну ещё бы! Ты же влюбился в Ингу.
— Ага… Как в сестру.
— А я в Даниила — нет. И правильно, что они поссорились.
— Ты мне это уже говорила…
— Постой. Вслушайся… Тише дыши!.. Слышишь, какой многотонный перезвон в шуршании волн? У них какой-то свой разговор.
«Это у тебя свой разговор с ними», — ласково подумал Ярослав.
— Ты знаешь, — Рано осторожно прикоснулась к его руке, — я несколько дней билась… Мне захотелось написать что-то о будущем. И ничего не получается. Совершенно ничего.
Ярослав смотрел на неё выжидательно.
— Я думала, это от моей тупости. А потом решила, что нет… Вот ты как представляешь людей будущего?
— Я о них думал, — сказал Ярослав. — Они будут лучше нас. Светлее душой. Умнее. Сильней духом… И все, конечно, будут музыкальны.
Она улыбнулась его самокритичной шутке, но тут же досадливо махнула рукой:
— А! Это слова. Общие понятия. Логика. Для музыки этого мало. Изобразить будущее в музыке я не могу, потому что передаю свои, сегодняшние эмоции и мысли. А какие они будут потом, у людей будущего? Светлее, гармоничнее — да, это я тоже понимаю. Но понимать — недостаточно, надо чувствовать.
