Алексей Слаповский - Пропавшие в Бермудии
17. История Элвиса Пресли
Пятница проводил Настю к нему, постучал.
– Войдите! – неподражаемым голосом отозвался певец.
Настя вошла.
Элвис сидел за столиком и пил коричневую жидкость из стакана.
– Извините, – сказал он. – Я сейчас освобожу гримерку. Вы танцовщица?
– Да. Нет. Я… А вы – Элвис Пресли? – спросила Настя по-английски, стесняясь своего произношения.
– Да. И говорите, как вам удобно. На родном языке.
– А вы поймете? – удивилась Настя по-русски.
– Легко, – ответил Элвис – как ей показалось, тоже по-русски.
– Вы – настоящий Элвис Пресли?
– Настоящий, что дальше?
Элвис, похоже, не понимал, почему эта женщина так волнуется.
Но, вглядевшись, он спросил:
– Живая?
– А какая же!
– Я тут всех знаю, вас не видел. Новенькая?
– Да.
– А… Вот почему вы удивляетесь. Другие привыкли.
– Но – как вы здесь? Почему? Значит, слухи о том, что вы живы, не преувеличены?
– Нет.
– Расскажите, очень вас прошу! Я никому не скажу!
– Естественно, не скажете. Тут и так все знают, а туда информация не проходит.
И Элвис рассказал свою историю.
Когда он понял, что стареет, толстеет, не может сопротивляться своим болезням и, главное, что от него уходит талант и он больше не может сочинять таких песен, как раньше, и так петь, как раньше, Элвис с ужасом осознал: ему придется жить дальше и видеть угасание своей славы. То есть в каком-то смысле умереть при жизни. Он пришел к выводу, что есть два способа сохранить славу: либо привести себя в норму и срочно сочинить несколько гениальных песен, либо умереть. Привести себя в норму еще можно, хоть и с большим трудом, а вот сочинить несколько гениальных песен – проблема. Проще умереть. Способ проверенный, к нему прибегали многие знаменитости – та же Мэрилин Монро. Умерла молодой и навеки осталась прекрасной. Но умирать по-настоящему Элвис не хотел даже ради славы. И он придумал. Он договорился, чтобы врачи зафиксировали его смерть от сердечного приступа, а сам накануне сделал вид, что горстями пьет таблетки, потихоньку выкидывая их в унитаз. Все удалось как нельзя лучше – когда его хоронили в Мемфисе в закрытом гробу, он был далеко от дома. Он летел в Европу – один в самолете, который зафрахтовал на чужое имя. То есть не совсем один, с пилотом, ветераном, совершавшим свой последний полет: у него кончалась лицензия и он точно знал, что ему ее не продлят, здоровье уже не то. Он не пройдет врачебную комиссию. Пилот злился на врачей, на свой возраст, на свои болячки, на свою судьбу.
– Неужели я теперь всю оставшуюся жизнь буду ходить пешком? – горевал он. – Да лучше сдохнуть! Ты понимаешь, босс? – обращался он к Элвису, который был в парике и в усах, чтобы его не узнали. – Я не знаю, чем ты там занимаешься, но думаю, что спокойно обойдешься без своей работы, как и большинство людей, потому что люди только и думают, как бы не работать! А у меня другой случай! Если я не буду летать, мне незачем жить!
– Мне тоже, – негромко ответил Элвис. И добавил еще тише – не для ветерана, а для себя: – В самом деле, если не летать, то есть не сочинять и не петь новых песен – зачем жить?
Он собирался поселиться где-нибудь в глуши Европы и жить там обычным человеком, наблюдая издалека, как все горюют об утрате великого человека, как разрастается его посмертная слава. Но сейчас, после слов пилота, он понял – не надо ему никакой славы. Он хочет сочинять и петь новые песни. Но этого ему уже не дано.
Зачем же длить агонию?
– А что, друг, – сказал он пилоту, – не нырнуть ли нам в океан? Для нас обоих это будет лучшим концом!
Пилот недоверчиво посмотрел на него, но, увидев веселую и отчаянную решимость в глазах странного пассажира, тоже развеселился и воскликнул:
– Полный вперед!
– И вниз! – закричал Элвис.
Пилот резко дернул штурвал – и самолет свалился в пике, быстро набирая скорость.
Еще немного – и…
И тут они оба пропали.
Освоившись и узнав, в каком месте он оказался, Элвис первым делом потребовал дать ему гитару.
И тут же сочинил новую песню. Он сам знал, что это замечательная песня, ему не нужно было чьей-то оценки. Окружающим, правда, понравилось – но не более того. С тех пор Элвис счастлив. Он сочиняет примерно одну хорошую песню в месяц, поет ее, потом сочиняет новую…
– Почему никто в мире об этом не знает? – спросила Настя.
– Потому что здесь односторонняя связь. Мы всех видим и слышим, а нас никто.
– Но это же ужасно! – Настя даже рассердилась немного на Элвиса. – Мир не слышит ваших лучших песен!
– Не уверен, что это нужно миру, – усмехнулся Элвис. – Мне – не нужно.
И Настя поняла его. Конечно, приятно, когда тобой восторгаются, когда тебя хвалят. Но самое лучшее – когда ты сам доволен тем, что делаешь.
– А летчик? – спросила она. – Чем он занимается?
– Летает, – ответил Элвис, взял гитару и начал перебирать струны. Возможно, рождалась новая песня.
Настя тихонько вышла, а у двери ее подстерегали поклонники и поклонницы. Они протягивали диски с ее песнями – для автографа. Настя взяла один из них и с размаху швырнула об стену.
– Отстаньте от меня! И дайте дорогу!
Обескураженные фанаты расступились.
18. Нелегкая жизнь звезды продолжается. История Пятницы
Пятница ждал Настю на улице возле лимузина.
– Всё! – сказала Настя. – Мне надоело! Где мои дети?
– Счастлив сообщить вам, что Бермудия не способна осуществлять много желаний сразу. Вы хотели быть знаменитой, вам это устроили. Но и вы должны до конца играть роль. Иначе Бермудия запутается, и вы не получите ни славы, ни детей.
– Хорошо. Что еще нужно по роли звезды?
– Мы еще немного поездим.
– Зачем?
– Потому что после клубов звезды возвращаются под утро. Иначе в отеле подумают, что вы никому не понадобились.
– Пусть думают! У меня муж, в конце концов!
– Это не считается. Поверьте, чем ближе вы будете придерживаться программы, тем быстрее увидите своих детей.
– Какой еще программы?
– Вообще-то вашей. Потому что Бермудия не придумывает, она выполняет.
– Но вы-то откуда знаете про мою программу?
– Опыт, – скромно ответил Пятница.
Пришлось Насте сесть в лимузин и бесцельно ездить по каким-то улицам.
Пятница, видя, что она скучает, рассказал ей свою историю.
Восемнадцать лет назад он был довольно унылым, обыкновенным человеком. Жил в маленьком городке, работал при администрации этого самого городка, семья, дети, все как положено. А вот радоваться не умел. Да и не испытывал в этом необходимости. Жил и жил себе, без вопросов. Там все так жили: летом жара и пыль, зимой холод и опять-таки пыль. И вот однажды их семья выиграла в лотерею поездку во Флориду. Выиграли так выиграли, надо ехать. И они отправились. Пятница, у которого тогда еще были обычное имя и фамилия, загорал, купался, отдыхал. Опять-таки – все нормально. Ничего особенного. Приятно, но не более того. Однажды он проходил мимо объявления: владелец и пилот самолета предлагал за умеренные деньги сделать круг над заливом. Полчаса незабываемого удовольствия! Несколько минут пилотирования за штурвалом! Пятница прочел объявление, пожал плечами. Он и так видел залив с высоты – когда подлетал к Флориде. А подержаться за штурвал – зачем? Это и опасно, да и ни к чему. В общем, Пятница подивился мысленно тем чудакам, кто тратит деньги на такие глупости.
А через пару часов случилось неожиданное. Он шел мимо небольшого аэродрома, где стоял тот самый самолет, на котором предлагалось совершить прогулку.
Мотор уже работал, пропеллер крутился. Что-то словно подтолкнуло Пятницу, он подошел.
В самолете никого не было.
Пятница взял да и залез. Сам не понимал почему.
Посидел немного, начал трогать ручки. И вдруг самолет начал разбег. Но Пятница не испугался. Уверенно, будто он делал это сотни раз, взялся за штурвал, разогнал самолет и поднялся в воздух. Сделал круг над аэродромом, увидел внизу бегающие маленькие фигурки и, рассмеявшись, направил самолет в открытое море. То есть в открытое небо над открытым морем.
Он не помнит, сколько летел. Может, час. Или два. Или три.
Главное, он был счастлив – как никогда. Он пел, кричал, хохотал, подпрыгивал на сиденье. Он вопил пролетающим мимо птицам:
– Запомните этот день, пятница, тринадцатое, это самый счастливый день в моей жизни!
И даже когда стало тихо, то есть кончился бензин и заглох мотор, Пятница не испугался. Он все равно не хотел возвращаться. Потому что там такого счастья не было. Самолет, теряя скорость, скользил, а Пятница что-то пел (если бы он был русским, то пел бы «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны»), и ощущение счастья его не оставляло. Он не только не ужасался из-за того, что пропадает, он хотел пропасть – потому что прежней жизнью жить уже не смог бы.
Пятница рассказывал это Насте в машине, когда катались, рассказывал на обратном пути в отель, а закончил рассказ уже в отеле, в номере.
