Джеймс Дашнер - Дневник загадочных писем
— У меня для тебя рождественский подарок, Тики Фиггинботтом, — сказал Билли, и натянутый смех приятелей оборвался. — Сиди в шкафчике всего три минуты вместо десяти, а потом сходи в туалет и сунь голову в унитаз. Сделай это, и мы от тебя отстанем до конца рождественских каникул. По рукам?
Желудок Тика куда-то провалился: он знал, что Билли явно пошлет кого-нибудь убедиться, что он сделает все, что было приказано:
— С мокрыми волосами я могу схватить простуду.
Билли протянул руку и стукнул Тика о шкафчик, посылая по коридору эхо металлического лязга:
— Тогда, думаю, тебе повезло, что мы две недели не учимся. — Он отпустил Тика и отступил. — Пошли, парни.
Когда они ушли, Тик опустил голову и встал в шкафчик, закрывая за собой дверцу.
Через несколько минут он одиноко стоял в мужском туалете и смотрел на свое искаженное отражение в старом грязном зеркале. Он отогнул двумя пальцами шарф и осмотрел свою родинку, выглядевшую, как обычно, уродливо. Он почувствовал, что погружается в то депрессивное состояние, в котором он часто оказывался до того, как перестать позволять хулиганам портить ему настроение.
Но тут он подумал о Нафталин и Рутгере, письмах и подсказках, о том, как все это заставляло его чувствовать себя кем-то значимым. Он прогнал прочь тоску и улыбнулся своему отражению.
«Плевать на них на всех. Я не собираюсь окунать голову в унитаз, шпионят они или нет».
На отражении его лица вдруг появилось движущееся пятно, как разрастающаяся по зеркалу черная плесень. Растерявшись, Тик потрогал его пальцем, но ощутил только твердое холодное стекло. Через несколько секунд все зеркало было черным. Тик попятился, начиная паниковать.
Чернота распространялась, занимая стену и раковины, разрастаясь во всех направлениях. Она становилась плотнее, распухая, как черная вата, поглощая весь туалет. Тик обернулся и увидел, что все стены и потолок были покрыты черным дымом. Комната выглядела так. Как будто здесь разгорелся нешуточный пожар, но Тик не видел огня, и кашлять ему тоже не хотелось.
Затем странная дымообразная субстанция с громким сосущим звуком устремилась к выходу из туалета и собралась в огромный шар черного дыма. Сердце Тика едва не остановилось, когда он понял, что именно преграждало ему выход.
Трепетный Дух.
Тик собрался убежать, но тут же остановился. Бежать было некуда. Дух закрыл единственный выход из туалета, и дым уже складывался в знакомое старое бородатое лицо. Тик вспомнил то, что об этом говорила Нафталин, и передернулся.
«Если мужчина, женщина или ребенок будет слышать Смертельный вопль на протяжении тридцати секунд, его мозги превратятся в кашу. Неприятная смерть».
Тик принялся искать другой способ выбраться. Крошечное окошко впускало внутрь немного света, но кроме этого здесь были только кабинки и унитазы. Он подбежал к окну и схватился за металлическую ручку, чтобы его распахнуть. Он повернул ручку по часовой стрелке, и с ужасным металлическим скрежетом оно медленно открылось наружу.
Где-то в глубине сознания он чувствовал, что Трепетный Дух скоро начнет издавать смертельные звуки. Он посмотрел через плечо и увидел образующуюся на месте рта дыру.
Тик ускорился, толкая и толкая окно. На середине своего движения стекло застряло. Он жал и жал на ручку, но ничего не сдвигалось с места. Он бил по стеклу кулаками, но только разбил костяшки. В отчаянии он попытался протиснуться через окно, но, уже просунув туда руку, убедился, что затея была безнадежной. Отверстие было слишком маленьким.
Он бросился к кабинкам и вспрыгнул на один из унитазов, чтобы попытаться выдавить потолок кабинки и вскарабкаться по стенкам. Но это было слишком высоко.
А потом он услышал худший звук из всех, что когда-либо проникали в его барабанные перепонки, эту какофонию кошмарных стонов. Умирающих на поле битвы. Мать, скорбящую о потерянном ребенке. Преступников в петле виселицы. И все это в одном звуке.
Смертельный Вопль.
Тридцать секунд.
Пока вопль Духа становился громче и громче, Тик вскарабкался на стенку кабинки, с трудом удерживая равновесие под скрип и стон пластмассы. Он держался одной рукой, другой пытаясь достать до потолка. Он дотянулся до него кончиками пальцев, но и только.
Он спрыгнул на пол и выбежал из кабинки, обегая туалет по кругу в поисках выхода.
Смертельный Вопль с каждой секундой становился все ужаснее. Тик закрыл уши руками, пытаясь приглушить звук, но так было еще страшнее. Он знал, что его время почти закончилось, что его мозг вот-вот превратится в кашу.
Он посмотрел прямо на Трепетного Духа. Глядя в это туманное черное лицо, такое длинное, старое и грустное, со ртом, зашедшимся в жутком крике, Тик понял, что вариант был только один.
Он отнял руки от ушей, зажмурился и побежал прямо на призрака.
Тик выставил перед собой руки, как таран, и припустил. Он пересек помещение за две секунды и коснулся Духа обоими кулаками. Не зная, чего ожидать, и почти уже потеряв рассудок от страха, Тик изо всех сил бросился вперед.
Холодный, кусачий трепет окутал его руки, а потом и все тело, когда он пробежал сквозь Трепетного Духа. Смертельный Вопль изменил тональность, став ниже и мрачнее. Тику казалось, что он нырнул в Северный Ледовитый океан.
Но он уже прошел сквозь тело Духа и стукнулся о стену с другой стороны. Почти бессознательно Тик распахнул дверь и бросился в коридор, захлопнув за собой дверь туалета.
Тишина наполняла школу, но он все еще слышал приглушенный звон в ушах, похожий на колокола.
Глава 18. Мудрый Эдгар
Тик скрючился на полу коридора и несколько минут просто тяжело дышал, неспособный сдвинуться ни на дюйм. Он сверлил взглядом щель под дверью туалета, ожидая, что Трепетный дух будет преследовать его, но оттуда ничего не появлялось. Нафталин говорила, что Духи не очень-то подвижны после того, как образуют лицо. Смертельный вопль — их оружие.
Он наконец встал, уже почти успокоившись и чувствуя облегчение. Тик был уверен, что создание исчезло. Потрясся головой, чтобы прогнать воспоминания о том, как он пробежал сквозь Духа, мальчик направился домой, понимая, что ему нужно сделать.
Настало время кое о чем поговорить с папой.
Следующие несколько часов, кажется, тянулись вечно. Тик старался вести себя, как обычно: принял душ, чтобы смыть ощущения, оставшиеся после Трепетного Духа, шутил с мамой и Лизой, играл с Кэйлой, читал. Когда папа наконец пришел с работы, Тику хотелось сразу позвать его к себе в комнату и излить на него рассказ обо всем произошедшем. Он больше не справлялся в одиночку. Ему нужна была поддержка, а София была просто слишком далеко.
Но ожидание Тика не закончилось, потому что после ужина отец вызвал его на партию в «Скрэббл», который он обычно любил, но сейчас это тянулась дольше, чем когда-либо. Чтобы немножко оживить дело, он сложил слово «Каэф». Отец его оспорил и потребовал бросить жребий. Тик сдержал смешок, когда ему пришлось убрать слово и уступить ход отцу, меж тем как он все еще выигрывал с отрывом в сорок три очка.
Наконец, когда они убирали все в коробку, Тику удалось непринужденно попросить отца зайти к нему в комнату на минуту.
— Что такое, сынок? — спросил папа, усевшись на кровать Тика и подвернув под себя ногу. — В последнее время ты вел себя немного необычно.
Тик подождал с ответом, в последний раз все взвешивая. Другого шанса отступить не будет. Он не может сегодня все рассказать, а назавтра заявить, что это была шутка.
Все или ничего, сейчас или никогда.
Он выбрал все и сейчас:
— Пап, у меня есть веская причина вести себя странно. — Тик наклонился и вытащил «Дневник загадочных писем» из-под кровати, куда он засунул его с утра. — Помнишь письмо, которое я получил несколько недель назад? Ну, с Аляски?
— Да. Дай-ка угадаю, оно было от хорошего друга с того сайта?
— Нет, оно было от незнакомца, заявившего, что он пошлет мне кучу подсказок в надежде, что я пойму кое-что очень важное, что как-то поможет спасти сколько-то жизней. — Он остановился, ожидая реплики отца, но получил в ответ только любопытный взгляд. — Сначала я относился к этому, как к шутке, но потом начались разные странные события типа Осокрыса, я начал получать подсказки и встретил несколько очень интересных людей. И я верю, что это правда, папа. Я знаю, что это правда.
Он ожидал смеха, наказания, лекции о том, что в тринадцать лет уже не положено оправдываться таким образом. Но следующие слова отца заставили его воспрянуть духом:
— Расскажи мне все с самого начала.
Тик повиновался.
Это заняло полчаса, и Тик показал отцу каждую страничку дневника, ничего не скрывая, повторяя все, что помнил, из своих разговоров с Нафталин и Рутгером. Он рассказал все и, закончив, почувствовал, что с его плеч упала целая гора.
