Виктория Хенли - Замок целителей
Сара шагнула вперед. И, протянув руку, ощутила плетение прочной печати, показавшейся ей более надежной, чем та, которую на ночь накладывали на дверь спального корпуса.
— Попробуй же, — подстегнул ее Берн.
Вновь прищурив глаза, Сара ощутила в себе запылавшее серебристое солнце. Подождала, пока лучи его не обрели ослепительную яркость, представила, как свет этот превращается в пламенный нож, лезвие которого способно разрезать печать.
На плечо ее опустилась ладонь. Наугад шагнув вперед, Сара открыла глаза: «Прошла. Я прошла сквозь седьмое кольцо».
Услышала за спиной воркующий голос Берна:
— Вот видишь, справилась!
Сара огляделась. Листва у здешних деревьев казалась покрытой слоем перламутра. Тело ее покалывало, воздух наполнял негромкий гул. Впрочем, гул этот приходил к ней не через уши. Ей казалось, что поют сами струны ее сердца, которому хотелось петь и стенать, шептать и кричать, и плакать одновременно.
Она повернулась к Берну, заранее радуясь тому восторгу, который он должен был испытывать в этом удивительном месте. Однако с ним произошло нечто странное. Хотя уголки рта Берна по-прежнему складывались в улыбку, в ней читалась откровенная насмешка. В глазах его не было любви.
Сара удивленно посмотрела на него: «Неужели элловены установили цену за проникновение внутрь самого священного из их колец? И заклинание это преобразило Берна в злого обманщика. Мы не должны позволить им обратить нас друг против друга».
Насмешливо фыркнув, он повернулся на месте.
— Теперь мы находимся совсем рядом с тем местом, которое я хотел тебе показать.
Сара последовала за ним, дав себе обет не позволить целителям одурачить ее. Она знала истинного Берна, и никто не способен отобрать его у нее, придав совершенно несвойственный ему облик.
Тропы здесь не было, и Берн явно не знал дороги. Наконец он махнул ей из-под полога ветвей.
— Сюда!
Гудение вокруг сделалось только сильнее, когда Сара вышла на просторную прогалину. Посреди нее располагалась огромная клетка, в которой восседала покрытая жемчужными перьями птица. Заметив их, она взмахнула крыльями размахом в четыре человеческих роста. Солнце тысячами радуг заиграло в ее перьях.
— Вот зачем мы сюда пришли, — проговорил Берн. — Это теццарина.
Сара ступала на цыпочках. Она неторопливо направилась к клетке и припала лицом к прутьям. Когда птица обратила к ней свой ясный взгляд, Сара опустилась на колени, понимая, что теццарина видит насквозь все, чем была она или хотела быть. Клюв птицы открылся, из него полилась песня. Звук этот заставил Сару забыть обо всем, она зарыдала.
— Не плачь, — послышался рядом голос Берна.
«Какие глупые слова. Что еще можно делать рядом с этой птицей, как не плакать? И почему он мешает? Я должна была выслушать песню до конца». Однако песня смолкла, и Берн поднял Сару на ноги.
— Тебе не хочется выпустить ее на свободу?
О, как ей хотелось ударить его, заставить убраться подальше. Он прервал песню. Сара скрипнула зубами. Да ведь это Берн — тот, кого она любит сильнее всех. Нельзя поддаваться заклинанию, это оно пытается заставить Сару поверить в то, что ей хотелось бы никогда больше не видеть его.
— Как это — выпустить?
— Из клетки. — Берн взялся за один из прутьев. — Из-за этой решетки. Теццарина должна иметь право летать.
За восхищением в его голосе угадывалась ненависть к теццарине. И чувство это было совершенно неправильным — как можно ненавидеть столь величественную птицу?
— Элловены пленили ее. А мы должны сломать прутья и выпустить ее на свободу.
— Ты так полагаешь?
— Эти прутья ненастоящие, — проговорил Берн. — Они всего лишь иллюзия. Им никогда не остановить тебя, моя любовь.
Неужели он пытается льстить мне? Голова Сары раскалывалась. Она посмотрела на птицу, умолкшую и сложившую крылья, а потом на клетку, на которой не было ни дверцы, ни швов; верхом своим она почти доставала до нижних ветвей деревьев последнего из священных колец. Берн, должно быть, прав — прутья ее образованы чарами.
— Освободи же ее, Сара.
Ощутив внезапный прилив гнева, Сара закрыла глаза. Как посмели целители поймать такое создание и посадить в клетку? Как смеют они губить ее любовь к Берну? В крови ее вспыхнул жар, казалось, все жилы ее тела наполнились огнем.
— Ну же, — сказал Берн, и Сара бросила на клетку всю силу своего гена.
Послышался треск, словно бы разорвался сам воздух. Глаза ее открылись. Она стояла рядом с Берном на опустевшей прогалине. Клетка исчезла, а вместе с ней пропала и птица.
Разыскивая в Замке Сару и Берна, Ренайя успела не раз пожалеть, что древние элловены воспретили соединение Школы провидения и Замка целителей. Они решили, что при совместном обучении провидцы и целители будут испытывать слишком большое желание обратиться к пути эбромаля. Тот, кто способен прозревать будущее и исцелять хворых, легко может сделаться слишком могущественным. «Но я могла бы тогда прибегнуть к видению, чтобы узнать, куда подевались эти новички». Ренайя немедленно прогнала эту мысль. Если бы даже она имела возможность обратиться к провидице, та все равно не смогла бы ничего увидеть здесь, в Замке.
После своей полуночной беседы с Дорьяном, Ренайя еще более укрепилась в мысли, что права в отношении всех троих. Только подлинный геновен мог видеть и сделать то, о чем рассказал ей Дорьян. Однако ей еще предстояло наречь новичков перед Советом. «Как заставить Эстер прислушаться к моему мнению в отношении ее племянника? К тому же Дисак состоит в Совете так давно, что ему и в голову не придет, что он может в чем-либо ошибиться. Коварная мысль! Мудрый Дисак направлял жизнь Замка во все годы правления короля Ландена, когда целителям приходилось жить под покровом двойной невидимости. Однако боюсь, что нас ожидает такое сражение, которого Дисак даже представить себе не мог и уж тем более не участвовал ни в чем подобном».
Ей захотелось подняться на холм и усладить свой взор видом последней из теццарин. Однако на подъем к седьмому кольцу уйдет не один час, а время уже приближается к полудню.
Она обнаружила Дорьяна на скамейке возле травяного садика. Остановившись рядом, Ренайя спросила юношу, не видел ли он Сару или Берна.
— Да. Я видел их обоих. Рано утром.
— А знаешь, куда они могли подеваться?
— Они направились к кольцам. — Дорьян указал в сторону леса.
Ренайя постаралась справиться со своим волнением. «Фирана вместе с шармалем? Что, если Берн уже представляет силу Сары? И что случится со всеми нами, если дар ее будет совращен еще до того, как она успеет отточить его?»
— Они до сих пор не вернулись?
— Нет.
Ренайя посмотрела в сторону леса.
— Им придется повернуть назад от шестого кольца.
— При всем уважении к вам, элловена Ренайя, позвольте напомнить, что, хоть меня и не учили снимать ваши печати, ночью вы обнаружили меня за стенами корпуса.
Ренайя едва не задохнулась от этих слов. Она протянула руку, и Дорьян поддержал ее.
— Я должна отыскать их.
Только Дорьян во всем Замке останется невосприимчивым к ухищрениям шармаля. Она помедлила.
— Ты пойдешь со мной?
Он кивнул.
— Спасибо тебе, Дорьян. А по пути я открою тебе кое-что из того, что должен знать геновен.
Глава девятая
В отведенных лорду Морлену покоях Орло окружили люди, на скулах которых были шрамы в виде вложенных друг в друга квадратов. Лорд Морлен остановился прямо перед ним.
— Насколько я вижу, Орло, ты соблюдаешь некую непонятную для меня верность этой Маэве, которая работала под твоим началом. Никто не способен выше меня оценить подлинную преданность, но твоя верность обращена совсем не туда, куда следовало бы. Раб должен быть верен своему господину, а я буду им, пока не найдется девчонка.
«После всех лет преданной службы лорд Индол швыряет меня этому чудовищу, как обглоданную кость. Зачем я нужен Морлену? Он говорил, что войдет в сны Маэвы, чтобы узнать, где ее искать».
— Где она может прятаться?
— Не знаю, лорд Морлен. — Орло напрягся, пытаясь подыскать такой ответ, который удовлетворил бы Морлена, при этом ничего ему не открыв. — Она не знает городских улиц.
— Ей хватило ума, чтобы одеться подобающе. И она знала, как надо говорить, чтобы ей поверили и отдали мальчишку.
— Должно быть, этому научила ее мать.
— А ты не знал, что она собирается бежать? Платье за один вечер не сошьешь.
— Нет, господин. — Орло был рад сказать правду. Маэва сочла за лучшее ничего не говорить ему. Иначе она конечно же попрощалась бы с ним.
— А были у этой девицы какие-нибудь подруги среди благородных?
— Я о таких не слыхал, господин. — Орло хотел добавить, что где это видано, чтобы благородные водились с рабами, однако предпочел промолчать.
