Борис Орешкин - Четыре дня с Ильей Муромцем
— У вас что, татей развелось много? — выслушав мой рассказ, осторожно спросил Илья Муромец.
— В том-то и дело, что нет! — возразил я. — Воров у нас нисколько не больше, чем было. А вот заборов полным-полно.
Некоторое время мы ехали молча. Потом кузнец повернулся ко мне и, испытующе глядя прямо в глаза, спросил недоверчиво:
— Это что же выходит? У вас на заборы железо тратят?!
— Да у нас его много.
— Все одно, — осуждающе покачал головой кузнец. — Где это видано, чтобы железо на забор изводить? Безлепица!
И я понял, что мы, далекие потомки Кузьмы, многое потеряли в его глазах. Он долго еще вздыхал, огорченно чмокал губами и время от времени ворчал про себя:
— Это что же такое? Заборы из железа? Зачем это? Ну и ну!
Мы ехали теперь густым лесом. Телегу сильно трясло на обнажившихся из-под почвы корнях, и Зорянка соскочила на землю. Я предложил ей сесть на Орлика позади меня, но она только покачала головой, сорвала ромашку и стала на ходу отрывать у нее лепестки. Я слез с коня и пошел рядом с ней. Все девчонки одинаковые. Вот даже на ромашке она гадает как наши, то есть мои бывшие современницы.
Не знаю, на каком слове оторвала Зорянка последний лепесток ромашки, но, бросив желтую общипанную головку цветка, она весело улыбнулась и тут же, очень довольная, попросила меня что-нибудь рассказать о будущем. «Какое оно?» — спросила она, как спрашивают о городе, в котором еще не приходилось бывать. Со взрослыми я избегал говорить о нашем времени, а с ней, почти ровесницей, мне было легко и просто. И я начал рассказывать про многоэтажные каменные дома, про железные и асфальтовые дороги, про белоснежные теплоходы на Оке, про самолеты, про то, как установили на Луне телескоп и создали там жилища, как люди научились говорить и видеть друг друга, находясь в разных городах или даже странах.
Зорянка ахала, удивлялась, но верила, потому что я старался объяснить как можно проще, понятнее. Вот, например, говорил я, в их деревне улица у моста, где почва сырая, вымощена деревянными поперечными брусьями. А если на них положить железные ровные полосы, чтобы по ним могли катиться колеса? Ведь по ровной такой полосе с желобком можно будет быстрее ездить. Вот у нас так и сделали. По железным полосам-рельсам на железных колесах едут не телеги, а целые дома. Вагоны. И так быстро едут, что на ходу даже спрыгнуть нельзя — разобьешься. В этих домах-вагонах есть скамьи и постели. Вечером ляжешь спать в Муроме или в Рязани, а на другой день проснешься уже в Киеве или в Чернигове!
В общем, все шло хорошо, пока я не начал рассказывать о метро. Тут Зорянка забеспокоилась и стала меня отвлекать от бредовых, по ее мнению, разговоров. Она никак не могла понять, зачем людям понадобилось лезть под землю, прокладывать там дороги. Ведь так просторно вокруг. И лесов, и полей, и лугов видимо-невидимо на Руси. Живи, где захочется. Выбрал место получше, построил жилище на берегу речки, поле себе расчистил — и живи! А не понравилось, так и в другое место можно уйти. «Зачем друг на друга дома ставить?» — недоумевала она.
И как ни старался я объяснить ей преимущества городской жизни, она не соглашалась. И чем больше я горячился, тем тревожнее и заботливее смотрела она на меня. Нет, она верила, что я действительно пришел к ним из будущего, верила многому из того, что я говорил, но в то же время по ее лицу было видно, что на моем примере она убедилась: в будущем тоже бывают не совсем психически здоровые люди. Во всяком случае, она вдруг стала во всем со мной соглашаться и все настойчивее старалась перевести разговор в другое русло. Она сорвала у дороги вьющееся растение, понюхала его и передала мне.
— Это как у вас называется?
— Вьюнок! — сердито ответил я.
— А у нас «вязель»! А вот это? — показала она на красный с белыми крапинками мухомор.
— Мухомор! — довольно резко сказал я и, вскочив на Орлика, пустился догонять уехавшего вперед Илью Муромца.
Солнце припекало так, что даже сквозь кроны деревьев жгло голову. Илья Иванович, сняв кольчугу и шлем, ехал теперь в одной холщовой рубахе. Его темные, с проседью волосы растрепались, капельки пота блестели на загорелом лице. На губах застыла задумчивая улыбка, словно забыла сама о себе среди зеленых кустов, запаха сена и птичьего щебета.
Дорога шла теперь уже не сплошным лесом, а лугами и перелесками. Вскоре она вывела нас на простор Окской поймы. Среди волнующегося моря некошеной, высокой травы были разбросаны озерки и старицы, окаймленные зарослями кустарника. Над нами с жалобными криками кружились чибисы. Важно вышагивали по берегам озер серые журавли и белогрудые аисты. Хлопали крыльями по воде утки и гуси.
На один из пригорков, совсем близко от нас, выбежали две большие серые собаки, высунув красные языки. Они остановились, подняв торчком короткие треугольные уши. Мой Орлик заволновался, всхрапнул и подвинулся поближе к Чубарому.
— Илья Иванович, посмотри-ка — собаки! — показал я Муромцу.
— То не собаки, — спокойно сказал он. — То волки. Он, как ни в чем не бывало, продолжал ехать. И мне тоже совсем не было страшно. Я привык уже чувствовать себя в полнейшей безопасности рядом с Ильей Муромцем. Совсем так, как мой Орлик рядом с могучим, спокойным Чубарым.
Когда я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на настоящих диких, а не в зоопарке, волков, их уже не было. Они исчезли, растворились как призраки. Между тем Илья Муромец, приподнявшись на стременах; стал пристально вглядываться в даль. Я тоже из-под руки посмотрел вперед, в это знойное травяное море. Но ничего примечательного, кроме самого обыкновенного дымка от костра, не увидел. Странно, но, как оказалось, этот дымок и пасшиеся неподалеку от него лошади, беспокоили Илью Ивановича. Он оглянулся на телегу и сказал, чтобы я держался подле нее.
Нас уже заметили. Человек, поднявшийся от костра, надел сверкнувший на солнце посеребренный шлем и накинул на плечи плащ красного цвета. Когда мы подъехали ближе, я узнал в нем Волчату.
— Вы чего это, аки волки, в лугах шастаете? — строго спросил его Илья Муромец, положив руку на рукоять своей булавы.
— А что же нам, сирым, делать? — нехорошо улыбаясь, возразил Волчата. — Мужичков трогать ты не даешь, а есть-пить надо. Вот мы и надумали на охоту съездить, — подмигнул он своим ратникам, больше смахивающим на бандитов. — Вот завалим одного матерого зубра, глядишь, и разбогатеем.
— Давно бы так! — простодушно согласился Илья Муромец. — Эвон сколько зверя вокруг. Только ленивый без мяса сидеть станет. А хлебушка и купить можно. Деньги у вас водятся, знаю.
— Куда теперь путь держишь, Илья Иванович? — уже серьезно и внешне вполне уважительно (что-то уж больно быстро он переменил интонацию) спросил Волчата.
— Да вот на черниговскую дорогу хотим выбраться, — ответил Муромец. — Перевоз-то стоит еще у Долгого переката?
— Стоит. Так ты там хочешь через Оку переправиться?
— Там. Вишь, с телегою мы. Без перевозу не обойдешься.
Пока они обменивались этими, как мне казалось, малозначительными фразами, я с интересом рассматривал живописное воинство Волчаты. У костра сидели около десяти человек. Физиономии у них, мягко выражаясь, были не очень-то привлекательные. У одного под глазом темнел здоровенный синяк, у другого на давно не бритых щеках торчали пучки рыжей щетины, третий, в коричневой с большим белым пятном меховой безрукавке, глядел на меня так, словно примеривался, как бы половчее проткнуть меня своим коротким копьем. Его рыжевато-коричневая безрукавка с белым пятном мне показалась знакомой. Не ее ли я видел в лесу на том человеке, что мелькнул в кустах, когда я ходил за водой для оленухи? Если так, то эти люди выслеживают нас. И здесь они тоже совсем не случайно. Не зря они перемигиваются, не зря смотрят на меня как на лакомую добычу. Наверное, они проведали, кто я такой. И решили меня похитить, захватить человека из будущего. Иначе зачем им преследовать нас?
Мне стало страшно. Но ведь рядом со мной был сам Илья Муромец! Чего мне бояться какой-то кучки бандитов? Они не решатся на нас напасть. И я, успокоившись, снова стал с любопытством рассматривать этих сухопутных пиратов. Одеты кто во что. И оружие у них было самое разное — луки со стрелами, копья, кистени, дротики и рогатины, большие ножи в деревянных чехлах, привязанных к поясам. У одного в руках была всего лишь тяжелая, узловатая дубина. «Уж не с ней ли он собирается охотиться на зубра?» — хотел я спросить у Муромца, но он уже утратил интерес к этой компании.
Мы не спеша поехали дальше. Илья Иванович на всякий случай, прикрывая нас от возможного нападения, немного приотстал, но потом, еще разок оглянувшись и окончательно успокоившись, снова занял свое привычное место во главе небольшого отряда.
К середине дня дорога в последний раз пересекла клин соснового бора, вдававшийся в пойму реки, и вывела нас к Оке. Здесь, под тремя старыми ветлами, стояло крытое дерном жилище. На берегу лежала перевернутая вверх днищем большая просмоленная лодка. На воде, у пристани, сколоченной из бревен и досок, стояла еще одна. А к ней, как детеныш при матке, притулился маленький долбленый челнок.
