Роберт Хайнлайн - Будет скафандр – будут и путешествия
– Ты должен. Ты обязан! Ты пойдешь! А если нет, то я… я больше с тобой не разговариваю!
– Если я пойду, то я сам перестану с собой разговаривать. Нет, Крошка, пойдешь ты.
– Ни за что!
– Да заткнись же ты хоть для разнообразия! Пойдешь как миленькая, а я останусь здесь охранять вход и сдерживать противника, пока ты не вернешься с подмогой. Только поторопи их.
– Я… – она заплакала, и вид у нее стал донельзя расстроенный и обескураженный.
Потом она бросилась к Материне, всхлипывая:
– Вы меня совсем больше не любите!
Что показывает, насколько она утратила способность мыслить логически. Материня запела ей что-то ласковое, а я подумал, что последние наши шансы на спасение убывают по мере того, как мы продолжаем спорить. В любое мгновение мог вернуться Черволицый, и, хоть я и надеялся успеть уложить его, когда он сунется в корабль, он почти наверное будет не один, и мне не устоять все равно. Так или иначе, нам не уйти. И, наконец, я сказал:
– Вот что, мы уйдем все вместе.
Крошка до того удивилась, что даже плакать перестала.
– Но как?
– Как, Кип? – пропела Материня.
– Я вам сейчас покажу, как. За мной.
Мы ринулись к скафандрам. В одной руке Крошка несла мадам Помпадур, другой наполовину несла Материню.
Ларс Эклунд, монтажник, первым носивший Оскара, если верить журналу, весил, должно быть, фунтов двести. Чтобы Оскар плотно облегал меня, мне пришлось его изрядно затянуть. Перешивать и подгонять его по фигуре я не стал, чтобы не нарушить герметичность. Руки и ноги по длине были в порядке, подгонять пришлось только живот.
Так что места найдется достаточно и для Материни, и для меня.
Я объяснял. Крошка глядела на меня во все глаза, а Материня пела вопросы и комплименты. Она согласилась, что вполне может висеть у меня на спине и не упадет, после того как скафандр будет загерметизирован и лямки затянуты.
– Ладно. Крошка, лезь в скафандр, живо! – Я побежал за носками. Вернувшись, я проверил датчики ее шлема. – Надо добавить тебе воздуха. Твой запас наполовину израсходован.
И здесь я попал в тупик. Запасные баллоны, найденные у этих вурдалаков, были на резьбе, так же, как и мои. Но баллоны на скафандре Крошки были со штырями, которые следовало вставлять в мембрану клапана. Вполне подходит для туристов, которых без няньки и на шаг не отпустят, и которые при необходимости сменить баллоны перепугаются до смерти, если их не заменят молниеносно, но для серьезной работы они не годятся.
В своей мастерской я бы соорудил переходник минут за двадцать. Здесь же, без инструментов… Н-да, для Крошки все равно, есть у нас эти баллоны, или нет. С таким же успехом они могли бы быть и на Земле.
Впервые за все время я подумал всерьез о том, чтобы оставить их здесь, а самому изо всех сил броситься за помощью. Но вслух об этом не сказал. Я решил, что Крошка предпочтет умереть в пути, чем снова попасть в его руки – и я был бы с ней полностью согласен.
– Малыш, – сказал я медленно, – воздуха у тебя немного. Вряд ли хватит на сорок миль.
Помимо шкалы давления ее индикатор имел и шкалу времени. Стрелка показывала, что воздуха осталось меньше, чем на пять часов. Сможет ли Крошка бежать рысцой как лошадь? Даже в условиях лунного тяготения? Вряд ли.
Она тоскливо посмотрела на меня.
– Этот объем рассчитан на взрослых. А я маленькая – я меньше расходую воздуха.
– Постарайся не расходовать его быстрее, чем нужно.
– Постараюсь.
Я начал застегивать ей рукава, но она воскликнула:
– Ой, забыла!
– Что такое?
– Забыла мадам Помпадур. Дай ее мне, пожалуйста. Она здесь на полу, у меня под ногами.
Я поднял эту идиотскую куклу и дал ей.
– А она сколько воздуха израсходует?
У Крошки вдруг появились ямочки на щеках.
– Я велю ей не дышать. – Она сунула куклу за пазуху.
Затянув ей скафандр, я залез в свои и сел в нем на корточки, не застегивая. Материня вползла мне на спину и свернулась клубочком, напевая что-то ободряющее. С ней было так хорошо, что я и сотню миль прошагал бы, чтобы только избавить их обеих от опасности.
Застегнуть мой скафандр оказалось делом нелегким, потому что надо было сначала распустить, а потом затянуть лямки, чтобы Материня устроилась, но и у Крошки, и у меня руки уже были в перчатках. С трудом, но все же справились.
Для запасных баллонов я сделал веревочную петлю и повесил их на шею. С ними, да с Материней за плечами, да с Оскаром на плечах я весил при лунном притяжении что-то около пятидесяти фунтов и впервые стал уверенно ступать.
Вынув из защелки нож, которым я заклинил дверь, я прицепил его к поясу Оскара подле нейлоновой веревки и геологического молотка. Затем мы вошли в шлюз и закрыли внутреннюю дверь. Я не знал, как выпустить воздух наружу, но мне подсказала Крошка.
– Вам удобно, Материня?
– Да, Кип, – она ободряюще потерлась об меня.
– «Крошка» «Майскому жуку», – услышал я в наушниках, – проверка связи. Альфа, браво, кока, дельта.
– «Майский жук» «Крошке», Слышу вас хорошо. Эхо, фокстрот, гольф.
– Слышу тебя хорошо, Кип.
– Перехожу на прием.
– Следи за давлением в скафандре, Кип. Он очень быстро у тебя раздувается.
Я нажал подбородком на клапан, следя при этом за датчиком и ругая себя последними словами за то, что позволил маленькой девочке поймать меня на неграмотности, как последнего сопляка. Но она ведь и раньше ходила по Луне в скафандре, а я только притворялся. Так что я решил, что сейчас не до гордости.
– Крошка! Поправляй меня на каждом шагу. Мне это все в диковинку.
– Хорошо, Кип.
Наружная дверь беззвучно открылась, повернулась вовнутрь – и я увидел перед собой яркую поверхность лунной долины.
Тоской по дому вдруг нахлынули воспоминания о детских играх в полет на Луну, и мне ужасно захотелось обратно в Сентернилль. Но тут Крошка прислонила свой шлем к моему.
– Кого-нибудь видишь?
– Нет.
– Наше счастье, что дверь смотрит в сторону от других кораблей. Слушай внимательно. Пока не уйдем за горизонт, радио пользоваться не будем за исключением чрезвычайных обстоятельств. Они прослушивают наши частоты, я точно знаю. Теперь смотри, видишь вон ту гору с седловиной? Да смотри же, Кип!
– Да, да, – Я не мог оторвать взгляд от Земли. Она была так близко… и так далеко, что, может быть, нам не суждено туда вернуться. Трудно представить себе, как прекрасна наша планета, пока не увидишь ее со стороны… – Да, я вижу седловину.
– Там есть проход, Я знаю, потому что Тим и Джек привезли меня той дорогой на краулере. Надо найти его следы, это облегчит дело. Но сначала мы направимся к этим холмам рядом с нами – чтобы корабль прикрывал нас от других кораблей, пока мы не сумеем выбраться с открытого места.
До земли было футов двенадцать, и я хотел спрыгнуть, потому что при лунном тяготении это ерунда. Но Крошка настояла на том, чтобы спустить меня на веревке:
– Перекувырнешься ведь через голову, Кип. Слушай лучше опытных людей. У тебя еще нет лунных ног. Поначалу будешь себя чувствовать, как первый раз на велосипеде.
Так что она спустила нас с Материней, а затем спрыгнула сама. Я начал было сматывать веревку, но она меня остановила, пристегнула конец к своему поясу и прислонилась своим шлемом к моему:
– Я поведу вас. Если пойду слишком быстро, или тебе что-нибудь понадобится, дергай за веревку, потому, что мне вас не будет видно.
– Есть, капитан!
– Не смейся, Кип. Дело серьезное.
– А я и не смеюсь. Сейчас ты у нас старшая, Крошка.
– Пошли. И не оглядывайся – толку никакого, еще оступишься и упадешь. Направление на холмы.
Глава 6
Мне бы наслаждаться небывалым романтическим приключением, но я был занят не меньше Элизы, пересекающей реку по льду[8], а твари, которые того и гляди погонятся за нами по пятам, были куда хуже ищеек рабовладельцев. Я даже оглянуться не мог, потому, что весь был занят тем, как бы удержаться на ногах. Я их не видел; я был вынужден смотреть вперед и шагать на ощупь. Ноги не скользили, потому что почва была достаточно шершавой – камни, покрытые пылью или мелким песком, – да и пятьдесят фунтов веса достаточно крепко прижимали ноги к ней. Но я нес триста фунтов массы, ни на йоту не уменьшившейся из-за ослабления веса; это сказывается на твердо усвоенных за всю жизнь рефлексах. При малейшем повороте приходилось тяжело наваливаться вбок, потом назад, замедляя шаг, потом вперед, чтобы набрать темп.
Как долго ребенок учится ходить? В данном случае новорожденному селениту приходится учиться ходьбе во время форсированного марша, полуслепому и на полной скорости, на которую он способен.
Так что времени на размышления и восторги у меня не оставалось совсем.
Крошка взяла хороший темп и продолжала его наращивать. Поводок то и дело натягивался, и я отчаянно старался шагать быстрее и не упасть.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Кип? – пропела Материня из-за спины. – У тебя очень озабоченный вид.
