Владислав Крапивин - Дырчатая Луна
– Ах, пришли уже! – Бабушка Ашотика опять взмахнула костлявыми руками. – Скоро будут пирожки, поиграйте еще немного. – Она суетилась у плиты, от которой несло вкусным жаром.
– Бабушка, мальчика зовут Лесь, – сообщил Ашотик.
– Ай как хорошо! Спасибо тебе, Лесь!
Лесь не понял, за что спасибо, и за свитер потянул Ашотика назад. Бабушка окликнула:
– Лесь, дорогой, подожди, пожалуйста… А ты, Ашотик, иди, мальчик сейчас придет.
Лесь задержался – с новой непонятной тревогой.
– Лесь, ты хороший мальчик, – жарко зашептала бабушка. – Играй с Ашотиком. Только не спрашивай его про маму и папу, а то он опять начнет плакать…
Лесь насупился и быстро кивнул, догадавшись о беде, живущей в этом доме.
– Мама погибла в землетрясении, когда Ашотик маленький был. Папу убили весной, когда он ушел добровольцем на границу. В Ереване у Ашотика осталась только старшая сестра, мы забрали его сюда. Я здесь давно живу, я даже не родная его бабушка, а двоюродная, но мы его очень любим. Только он все время невеселый. Другие дети забывают горе, а он такой мальчик… ну, просто обо всем помнящий мальчик…
Лесь опять кивнул – со смущением незваного гостя, оказавшегося в доме, где большая печаль. Но бабушка, глянув на дверь, заговорила снова:
– Хорошо, что пришел. И еще приходи. Может быть, Ашотик станет веселее. Не бросай его… Ну, иди, играй…
В комнате Ашотик глянул пристально:
– О чем бабушка тебя спрашивала?
– Сколько мне лет, – нашелся Лесь. – В каком классе учусь и где живу… А живу я вон там! Смотри!
Французская слободка отсюда, из окна, смотрелась, как декорация к спектаклю «Приморская сказка» в местном Театре юного зрителя.
– Видишь, посреди склона два больших тополя?… Не там, а правее, недалеко от лестницы. А рядом с левым тополем – мой дом. Ну, такой, с пристройками и выступами…
– Вижу… А скажи, пожалуйста, зачем тебе наше окно?
– Вот я и объясняю! Раньше из моего дома был виден берег и маяк. И мне… понимаешь, для меня это было очень важно. А теперь ваш дом заслоняет и бухту, и мыс…
Ашотик сказал по-взрослому:
– Это досадно. Только тут уж ничего не поделаешь.
– Поделаешь! Если ты поможешь.
Он был умница, Ашотик. Догадался с полуслова!
– Знаю! Надо открывать почаще двери и окна!
– Часто можно и не открывать! Но один раз надо обязательно! Двадцать первого сентября, когда закат. Это день осеннего равноденствия. Солнце тогда заходит точно на западе. Из моего окна это знаешь как было видно! Будто оно прячется за горизонт и за фонарь маяка. Я каждый год на это смотрю…
– Я понимаю. Такая примета, да?
– Ну… в общем, да, примета. – Лесю нечего было скрывать от Ашотика. – Я в этот день должен попрощаться с летним солнцем и загадать, чтобы новое лето пришло скорее… Но это не только примета. У солнечной энергии есть всякие свойства, про которые еще никто не знает. Я их разведываю… И поэтому мне очень важно видеть заход, когда равноденствие. Это, между прочим, как раз мой день рождения…
– Как удачно, – заметил Ашотик.
– Да, но не только во мне дело. В нынешнем году это важно и для Кузи. Если не попрощается с летним солнцем, то может зимой заболеть и помереть от тоски. А нести его во время заката на берег я боюсь, он такой домосед…
– А он кто, этот Кузя? – слегка удивился Ашотик.
– Ой, я не объяснил! Это желтый кузнечик. Солнечный. Я его вывел в специальном инкубаторе.
– Ты умеешь выводить кузнечиков?! – У Ашотика в глазах впервые заискрился живой интерес. – Расскажи, пожалуйста.
Лесь разговаривал с Ашотиком свободно, даже слегка небрежно, однако внутри у него сидела виноватость. Потому что с ним, с Лесем, никаких несчастий в жизни не случалось, а этим мальчишкой – столько всего! Лесю казалось даже, что в этой яркой комнате, несмотря на свет и разноцветность, в воздухе растворен зеленоватый сумрак. Признак неуходящей печали.
И теперь, когда у Ашотика загорелись глаза, Лесь обрадовался: значит, можно его чем-то увлечь! Или даже развеселить!
– Давай расскажу! Это просто приключенческая история. – Он сел, притянул и усадил рядом Ашотика. – Ты читал такой рассказ: «Как я ловил человечков»?
– Конечно, читал! Про мальчика и про бабушку, у которой был на полке пароходик. И мальчик думал, что в этом пароходике живут человечки… – Он вдруг улыбнулся, впервые за всю встречу. – Но у моей здешней бабушки пароходика нет…
– А у нас дома есть. У дяди Симы. Только не пароходик, а модель парусного корабля. Дядя Сима ее очень любит. Но человечки там, конечно, не водятся… И вот один раз я решил сделать ему к именинам подарок.
– Маленьких матросиков? – засмеялся Ашотик.
– Нет, гномиков. Корабельных… Дядя Сима рассказывал, что раньше в трюмах водились гномы. Специальные, морские. А может, и сейчас кое-где водятся. Но они довольно крупные, с тебя ростом или даже с меня… А я решил сделать совсем крошечных, для модели…
– Из пластилина?
– Что ты! Живых… У дяди Симы есть сестра. Тетя Цеца. Такое вот имя у нее… И на ее столике много всяких старинных штучек. И есть там фарфоровый гномик, он как будто только что вылупился из яйца, еще не совсем даже вылез из него. Ну я и понял, что настоящие гномы тоже выводятся из яиц…
– И тебе пришлось собирать птичьи яйца! – подскочил догадливый Ашотик. Он шумно дышал рядом, и от него было тепло, как от чайника, укутанного мохнатой кофтой.
– Нет, – сказал Лесь, гордясь изобретением. – Я купил шарики для настольного тенниса. Они ведь похожи на куриные яйца, только поменьше и совсем круглые. Ну, я и подумал: пусть гномы будут толстячками… – Лесь вдруг опасливо замолчал: не увидит ли здесь Ашотик намека на себя? Но Ашотик сказал про другое, деловито и со знанием вопроса:
– Но ведь в шарике нет зародыша.
– Для гномов и не надо, они же сказочные! Я просто долго-долго смотрел на шарик и представлял гномика там, внутри.
– Значит, все равно был зародыш, только мысленный.
– Ты, Ашотик, все понимаешь! Да!.. Потом я положил шарик в солнечный инкубатор, я это устройство сам сконструировал.
– И вывелся гномик?
– Нет, – вздохнул Лесь. – Вылупился желтый кузнечик. Я же говорил…
– Но это же все равно замечательно!
– Да, неплохо… Тем более что он очень понятливый… Сперва я хотел сразу отнести его в траву, чтобы жил вольной жизнью, но жаль было расставаться. И мы привыкли друг к другу. Теперь он живет у меня, как домашний сверчок.
– С кормежкой, наверно, хлопоты…
– Никаких! Он же от света заряжается. Распустит крылышки, посидит на солнышке или под лампой – и сытый.
– Как замечательно, – опять сказал Ашотик. Верил он безоговорочно. – И это хорошо, что ты не отпустил его. Он ведь желтый, заметный в траве, птицы могли склевать.
– Пусть бы сунулись! У него электрическая защита! Дядя Шкип, кот наш, однажды подкрался, чтобы принюхаться, и такую искру в нос получил! Теперь он Кузю за пять шагов обходит.
Ашотик засмеялся громко, заливисто. Даже ногами взбрыкнул.
– Кузя – это его так зовут?
– Да. А потом вывелся Витька. Его я сразу в траву отпустил. Он теперь верховодит среди зеленых кузнечиков…
– А зимой Витька не замерзнет?
– Он же с электричеством! И себя, и других согреет.
– Лесь, можно посмотреть на кузнечиков? – сказал Ашотик тихо, уже без смеха.
– Витьку днем не сыщешь, он лишь утром на месте, когда я в школу иду. А с Кузей повидаться – это хоть сейчас.
– Бабушка! – Ашотик подскочил к двери. – Мы идем к Лесю смотреть желтого кузнечика!
– Ай, что такое! Какого кузнечика? Хорошо, пусть кузнечик, но сначала пирожки! Ашотик, мальчика надо угостить…
Лесь было заотнекивался, но тут же понял: проще сжевать пару пирожков, чем спорить с бабушкой Ашотика. Впрочем, пирожки были – объеденье. Ашотик нетерпеливо переступал у кухонного порога. Бабушка и радовалась, что он повеселел, и тревожилась:
– Лесь, а это далеко? Это надолго?
– Недалеко и ненадолго, – снисходительно разъяснил Лесь. – И вы не бойтесь, я провожу Ашотика обратно. – А потом добавил шепотом, ей одной: – Это ему полезно. Кузнечик солнечный, от него всегда у людей радость прибавляется.
Константин Васильевич Носов, дедушка Леся, умер, когда внуку было пять лет. Лесь хорошо помнил деда. И многие помнили. Константин Васильевич работал в какой-то конторе на канцелярской должности, но главное дело у него было не это. Дед изучал историю города и всего здешнего края. Написал об этом несколько книжек и собрал множество всяких исторических экспонатов. Его знали во всех музеях.
Кроме того, дед был мастер на все руки. Давным-давно, еще когда мама Леся была девочкой, дед на приморской свалке отыскал большущий часовой механизм. И сразу понял – он от тех часов, что до войны были на левой башне Корабельной библиотеки. Во время войны здание разрушилось, и его потом восстановили не полностью, без башен. А механизм, в котором главная шестеренка была размером с таз для варенья, каким-то образом оказался среди хлама на берегу Угольной бухты.
