Виктор Пронин - Ошибка в объекте
— Намек понял,— усмехнулся Демин.
— Никаких намеков.— Рожнов показал Демину раскрытые ладони.— Установленные события объясняют поведение всех действующих лиц, соответствуют их характерам, их судьбам, их прошлому. И задержанные, и оставленные на свободе неплохо вписываются в события, которые тебе известны. Но золото, Демин! Оно никуда не лезет, ни к кому не прикладывается, оно стоит особняком и освещает все события зловещим желтым светом, если позволишь мне выразиться так красиво.
Демин и сам понимал, что если найдены три человека, которые с равным успехом могли совершить преступление, то, вполне возможно, его не совершал ни одни из них. Нет, золото еще молчало. Заговорили строительный раствор, кое-что выболтали брюки Тетрадзе, что-то прошептал шарф, злобно хмыкнул молоток, оставшийся на месте пожара, оказался весьма разговорчивым напильник, которым заперли пострадавших… Но золотая свирель молчала.
— Ты отдавал кулончик на эскпертизу? — неожиданно спросил Рожнов.
— А как же… Ребята подтвердили, что это золото, проба, говорят, невысокая, пятьсот с чем-то… Цена около двухсот рублей.
— Это цена нового кулона? — уточнил Рожнов.
— Дело в том, что он как раз новый, Иван Константинович.
— В каком смысле?
— Неношеный. Если он и принадлежал кому-то, то хозяин берег этот кулон, держал в шкатулке, в сафьяне, в ватке. Но в последние дни кулону досталось больше, чем за всю предыдущую жизнь,— он побывал в небрежных, чужих, грубых руках.
— Это все можно узнать по его внешнему виду? — усомнился Рожнов.
— Ничего сложного, Иван Константинович. Кулон неношеный, потому что на нем нет потертостей, смазанных линий, мелких царапин, которые возникают даже при самом бережном отношении. Достаточно положить его на стеклянную полку, опустить в шкатулку, где есть брошки, кольца, цепочки, и на кулоне возникают мельчайшие царапины. Здесь же их нет. Зато есть глубокие, свежезазубренные. Такое впечатление, что этот кулон какое-то время болтался в кармане вместе с мелочью, ключами… Понимаешь? Вот его увеличенная фотография, на ней все видно.— Демин вынул из папки большой снимок, сделанный Савченковым. В сильном боковом свете кулон выглядел очень выпукло. Фигурка Водолея пересекалась глубокой царапиной, которую можно было сделать разве что гвоздем. Зато остальная поверхность кулона оказалась совершенно чистой, а если и просматривались какие-то вмятины, то они были скорее всего фабричного происхождения. Кулон сказал еще не все, но он уже не молчал. Из темноты событий Демин слышал его тихий прерывающийся голос.
— Какие мысли вызывает у тебя этот кулон? О чем ты думаешь, глядя на него? — с улыбкой спросил Рожнов.
— Прежде всего, Дергачевы — это не те люди, которые запросто могут иметь золото, хранить его, носить. А если учесть, что Дергачев продавал его по цене ниже государственной, вывод напрашивается до неприличия простой — золото краденое. Помня о том, что оно неношеное, что у Дергачева видели чуть ли не дюжину подобных вещиц, украли это золото не у частного владельца. Где-то витрину ребята пообчистили.
— Не слыхал,— Рожнов озадаченно вскинул брови, полистал папку с ориентировками.— У нас больше года не было. Надо спросить у соседей. Вокруг пять областей, первые запросы к ним.
— Уже разосланы,— сказал Демин.
— Молодец. Да, почти все твои приятели называют высокого молодого человека, молодого и красивого, который тоже принял посильное участие в торжествах.
— Называют,— подтвердил Демин.— Кроме того, у забора возле лаза на соседнюю улицу найден след в снегу, наши знатоки утверждают, что след оставил человек высокого роста, где-то под сто девяносто. Сорок четвертый размер.
— Может быть, я заблуждаюсь,— не спеша проговорил Рожнов,— но, по невежеству, сдается мне, что люди молодые и красивые, а если высокие, то вообще… Сдается мне, что у них вырабатывается повышенное требование к жизни, к окружающим… Заметь, я говорю не вообще о человечестве, а о наших с тобой клиентах. Если заморыш может спокойно пребывать в тени и не чувствовать себя при этом уязвленным, то человек высокий стремится занять в своей группе положение, соответствующее его росту, его заметности… Это идет еще с мальчишеского возраста — самый высокий, значит, самый сильный, самый умный.
— Наверно, здесь есть какая-то закономерность,— задумчиво проговорил Демин.— Высокие утверждаются внешностью, поступками заметными, а коротышки берут реванш не видимыми миру усилиями, если не хитростью, то четкостью, грамотностью поведения.
— Все это и правильно, и условно, и растяжимо,— сказал Рожнов, снова укладывая ладони на стекло и тем как бы прекращая свободное течение беседы.— Как бы там ни было, меня тревожит этот долговязый. Сам он не появляется, не находит нужным, может быть, у него есть основания опасаться нас с тобой, а?
— Будем искать, Иван Константинович. Его никто не знает в этой компании. Не исключено, что он приезжий. И вполне возможно, сейчас уже где-нибудь на южных берегах или на лыжных курортах…
— Ты слишком хорошо думаешь о нем или же выдаешь собственные заветные желания,— усмехнулся Рожнов.
— Это все, что мне остается, Иван Константинович.
— Подобная публика не стремится на лыжные курорты, они даже не знают, где находится Бакуриани и как туда добираются. Их образ красивой жизни иной… Все проще, Демин, все куда проще.
— Бывают исключения.
— Они подтверждают правило. Нужен словесный портрет. Займись. Нужен хороший, добротный, подробный портрет. Причем в популярном исполнении, чтобы его можно было зачитать дружинникам, участковым, соседям. И это… Не может быть, чтобы твои герои ничего не знали о золоте. Поспрошай у них настойчивей, найди покупателей Дергачева — боюсь, что события золотишком заверчены… Кстати, почему ты не носишь обручальное кольцо, молодишься?
— Да все не соберусь! Купить сразу два кольца… Хлопотно! — Демин рассмеялся.— Вот ставку повысят, тогда поговорим. А ты тоже без кольца, Иван Константинович?
— Знаешь, не могу привыкнуть… Мне душно в нем,— смутился Рожнов.
13
Демин положил перед собой чистый лист бумаги и написал на нем два слова «словесный портрет».
Надо же, каждый день пользуемся словесным портретом, даже не сознавая того. Описываем друзей, знакомых, продавцов, с которыми поругались, девушек, с которыми познакомились, описываем обидчиков и благодетелей, самих себя описываем, договариваясь о встрече по телефону. И настолько поднаторели в этом, что по двум-трем словам безошибочно узнаем человека в тысячной толпе. Достаточно бывает сравнить кого-либо с птицей, с погодой, предметом домашнего обихода, и мы уверенно находим его в чужих коридорах, приемных, кабинетах…
Итак, кого ищем? Ищем молодого человека высокого роста, весьма уверенного в себе, учитывая, что в незнакомой компании он вел себя, можно сказать, нагловато. Одет по нынешней моде, как он ее понимает, джинсы, черная куртка, непокрытая голова. За всем этим выстраивается не только внешность, но и некие представления о его духовном мире, вкусах и привязанностях. Он пришел в дом, где у него нет друзей, нет ровесников. Дергачев старше его лет на пятнадцать, их могут связывать только деловые интересы. Ни Борисихин, ни молодой Жигунов его не знают. В тот день, когда они встретились, Дергачев продавал золото, а его жена проглотила золотую вещицу. Значит, играли, играли золотые страсти. Возвращаемся к долговязому. Он и внешне отличается — если все остальные уже потеряли желание приодеться, выглядеть достойнее, то у него джинсы, куртка, прическа… Смеясь, он заявляет мужу, что берет на ночь его жену… Чтобы пойти на это, надо быть готовым отстоять силой право так себя вести. Значит, он знал, что Борисихин чужак и с ним можно так разговаривать. Выходит, был в близких отношениях с Дергачевым. Но тот убит. Получается, это сделал не долговязый? Борисихин? И в больницу он приходил, хотя упорно это отрицает… Тетрадзе? Жигунов?
Телефонный звонок прервал его раздумья. Звонил дежурный.
— Валентин Сергеевич, здесь женщина… Хочет пройти. Ее фамилия Борисихина.
— Пусть идет.
Войдя в кабинет, Борисихина улыбнулась Демину, как хорошему знакомому. Глядя на ее оживленное лицо, трудно было представить, в каком состоянии она была недавно.
— Разрешите?
— Всегда вам рад! — искренне ответил Демин.
— Надо же… Никогда не знаешь, куда тебе нужно стремиться, где тебе рады, а где только терпят!
— Садитесь. Внимательно вас слушаю.
— О, Валентин Сергеевич, если бы вы знали, какие жестокие слова произносите! Внимательно вас слушаю… Дежурное начало, правда?
— Не совсем,— смутился Демин.— Я сказал это от всей души.
— Так привыкаешь к этим… «Привет, старуха! Стакан хильнешь? Ну, ты и жрать здорова…» Так привыкаешь, что, когда слышишь нормальную человеческую речь, охватывает оторопь, не верите? Плакать хочется. Начинаешь понимать, что мимо проходит что-то важное, даже не то чтобы важное… Настоящее.
