Анатолий Арамисов - Французская защита
Окинув глазами собравшихся людей, быстро прошел к отдельному от зрителей ряду стульев на сцене, предназначенных для участников.
Риты там не было.
«Может, пошутил Вовка или что-то переиграли?», — я почувствовал, что если бы это случилось, острое разочарование было бы главным впечатлением первого дня турнира.
На сцену к микрофону взгромоздился какой-то партийно-спортивный деятель и затянул скучную речь о торжественности данного момента.
Я не слушал оратора, искоса поглядывая на вход в турнирное помещение….
«И, благодаря неустанной заботе нашей родной Коммунистической партии и советского пра…»
Она вошла, и зрительный зал разразился аплодисментами.
Оратор прервал свою речь и недовольно покосился на Риту. Чемпионка Москвы была великолепна. Она изменилась, превратившись из девушки в красивую молодую женщину. Неторопливо пройдя мимо кресел зрительного зала, она поднялась на залитую ярким светом сцену. Великолепный костюм оранжевого цвета, как всегда, прекрасно сидел на ее фигуре. Я старался сохранять невозмутимое выражение лица, но, как потом поведал мне Володя, внимательно наблюдавший за моими вазомоторными реакциями, — лицом заметно побледнел.
— Ну, женщине простительно опаздывать, тем более, — такой привлекательной! — повернул к ней свое упитанное рыло партийный деятель. — Садитесь, мы Вас заждались чуть.
На сцене был лишь один свободный стул в самом конце ряда, и она прошла к нему, обдав по пути игроков ароматом французских духов. Все, словно по команде, поворачивали головы ей вслед, лишь я один, как констатировал потом мой дружок, внимательно изучал контуры последнего ряда зрительного зала.
— Начинаем жеребьевку! — громогласно провозгласил с небольшим акцентом судья из Вильнюса Владас Марюнас.
Все зашевелились.
— Первой приглашается Маргарита Мальцева, Москва!
Она подошла к длинному столу и выбрала одну из шестнадцати больших матрешек, стоящих на нем. Судья открыл деревянное изделие, вытащил небольшую бумажку и провозгласил:
— Номер два!
Рита улыбнулась, и, чуть размахивая небольшой дамской сумочкой, проследовала на свое место. Я внутренне напрягся в предчувствии чего-то неизбежного…
«Только бы не номер четырнадцать мне… только бы не четырнадцатый…» — с этой мыслью через пару минут шагал я к столу выбирать свою матрешку…
«Так., вот она… моя игрушечка… третья справа… Бог любит Троицу… только бы не четырнадцать…» — я взял расписную деревяшку и сам открыл ее. Белый листок выскользнул оттуда и, немного покружившись в воздухе, упал на сцену.
Я посмотрел вниз.
Главный судья, наклонившись, подобрал его у моих ног, и провозгласил: — Номер четырнадцать!
…Наши глаза встретились. Рита уже через секунду после судейского объявления тоже знала: она играет со мной в последнем, пятнадцатом туре…
…Мерный тик шахматных часов казалось, совпадал, со скоростью мыслей, непрерывно проносившихся в моей голове. Вот уже больше двух недель, отрешившись от внешнего мира, я шаг за шагом шел к своей Цели. Это был пока главный турнир жизни, и я сумел, как никогда, настроиться на гигантскую по объему работу мозга.
С Ритой я не разговаривал.
При встречах в турнирном зале, которые, естественно, были неизбежны, я лишь первым здоровался с ней, но и только.
После каждой партии, вечером за Ритой приезжала машина и увозила ее в столицу. Все остальные участники жили в гостинице в пяти минутах ходьбы от места игры…
Рита выступала не очень удачно. Женщине трудно играть в мужских соревнованиях, там все по-другому, все сложнее и самое главное — отсутствует непредсказуемая логика милых созданий…
У меня получалось всё.
Прекрасные атаки чередовались с длительными, технично разыгранными эндшпилями, по ходу турнира удалось применить давно лежавшие в багаже интересные дебютные новинки. К тому же «катил фарт», — так выражаются игроки, когда в игре с равными по силе соперниками сопутствует везение.
В итоге перед последним, пятнадцатым туром я набрал 11 очков и мне оставался сделать только один шаг к гроссмейстерскому званию — выиграть черными фигурами.
В последнем бою. С Ней. Моей бывшей любимой…
Сказать, что я нервничал перед последней игрой — это значит, — ничего не сказать. Всю ночь я не сомкнул глаз, часто вставая с постели, и быстро ходил по своему просторному номеру. Я два раза принимал горячую ванну, чтобы уснуть, но ничего не помогало.
«Мне нужна только победа! Только… не думай о ней… нельзя… я физически ощущаю эту гору на плечах… ты сможешь… лучше бы с каким гроссом вместо нее играл… вот Судьба… нарочно так не придумать… какая она… плюнь! Забудь… она — не твоя!.. Она оказалась, в самом деле не той, какой я вообразил когда-то… неужели я люблю ее до сих пор?… Нет… не может быть этого!..Завтра размажешь ее, как будто по стенке…она играет интересно, но немного легковесно… ты же мужик… мать твою! Что она в дебюте избирает? Да какая сейчас подготовка к черту! Рита… Рита… Маргарита… Рита… Ритка…маргаритка… почему я так волнуюсь?… Спать… да какой сон?…Уже сегодня… через семь…, нет через шесть часов сорок пять минут… мы начнем эту партию…»
Рита, стоя, ждала меня за шахматным столиком. Я подошел и она, улыбнувшись, протянула мне свою узкую ладонь:
— Ну, здравствуй… наконец…
— Здравствуй, — я пожал ее руку, кисть была холодной, как будто Рита только пришла с мороза.
Она привычно поправила фигуры, длинными пальцами пробежавшись по ним с быстротой пианиста. Потом, немного подумав, двинула вперед на два поля королевскую пешку и переключила часы.
Игра началась.
Рита прекрасно вела партию. Она уже в дебюте захватила инициативу, в привычном для себя стиле пожертвовав пешку. Я часто погружался в длительные раздумья, а она, сделав ход, вставала из-за столика и медленно прогуливалась вдоль сцены около ряда демонстрационных досок. Зрителей было много, и среди них мелькали знакомые нам обоим лица.
Моя позиция ухудшалась.
Ценой невероятных усилий мне удавалось пока гасить грозную инициативу белых. Во время размышлений я кожей чувствовал ее пристальный взгляд, — то со стороны, то прямо перед собой, когда она присаживалась на свой стул.
…«Так… спокойно… сейчас вроде полегче стало… а она — какая молодец!.. играет с душой… еще не хватало мне сегодня пропереть… но впереди намечается эндшпиль… а там женская логика нередко дает сбои… так… очень приятно пахнет от неё духами… надо же… как будто специально задела мой ботинок под столом…»
Я поднял голову, а Рита, улыбнувшись, змеёю выскользнула из-за столика…
Я проводил взглядом ее обтянутую костюмом фигуру, тонкую талию, стройные ноги и внезапно вспыхнувшее Желание заставило меня вздрогнуть.
Усилием воли я подавил его, приказывая себе сосредоточиться на позиции.
Через несколько ходов игра уравнялась, главные атакующие фигуры белых были разменяны, и партия катилась к ничейному, на первый взгляд, исходу.
Рита задумалась.
Теперь я пристально смотрел на ее красивое лицо, на глаза, направленные вниз на доску, на губы, что-то неслышно нашептывающие во время размышлений. Игровое время подходило к концу. Вдруг Рита подняла руку и потянулась пальцами к своему королю.
Я не поверил своим глазам!
Она делает ход, который явно ошибочен!! Я сидел потрясенный, до тех пор, пока Рита, переключив часы, не посмотрела на меня.
Я все понял…
Она специально сделала ход в пропасть! Кровь мгновенно бросилась мне в лицо. На сленге игроков это называется «слив партии»!
«Как?? Она хочет… она хочет специально проиграть мне?? Она…?? Рита… Риточка… маргариточка…»
…Стрелки шахматных часов гэдээровской фирмы «Гардэ» сближались, но я не делал очевидного хода. Мерный тик времени цейтнота, мчащегося со скоростью экспресса, не волновал меня. Краем глаза я смотрел на красный, изогнутый крестик пульсирующего секундомера, на медленно поднимающийся роковой флажок и не мог разжать скрещенные до боли пальцы рук, опущенные на колени.
Я смотрел на свои застывшие в причудливом орнаменте шахматного боя черные фигур, и вспоминал… Передо мною сидела Она, и я прекрасно знал, чувствовал ее недоуменный немой вопрос: «Ну что ты медлишь? Почему?? Стоит тебе протянуть руку, сделать этот последний, 40-й ход перед контролем времени, как партия — самая важная в жизни — будет решена в твою пользу… Ну же… ну!! Что ты застыл? Я же пошутила, быть может, только что…, не понял разве?»
Пятью минутами раньше она «пошутила». Придвинувшись животом вплотную к кожаному прямоугольнику шахматного столика, на который обычно игроки кладут локти, она, сбросив с легким стуком маленькую туфельку, неожиданно тронула меня своей ступней между широко расставленных ног.
