Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне
Следствием этой передачи явилось объявленное правительством Испании расследование по делу об убийстве генерала. Правительство сочло это необходимым, так как преступление произошло на испанской территории.
Привлекли и меня, героя, и Луизу, учительницу жертвы, бесстрашную журналистку и возлюбленную героя, и Оливию, дочь героя и дизайнера того самого галстука, который стал главной уликой.
И наконец, были опубликованы документы, касающиеся происхождения золота, в результате были немедленно заморожены все активы «Банку де Осеану и Роша». Были проведены обыски во всех офисах банка, включая старое помещение на Руа-ду-Оуру в Байше, где во встроенном в старую стену сейфе были обнаружены два золотых бруска. Полиция обрадовалась случаю сделать себе рекламу, и на первых страницах газет появилась моя физиономия рядом с фотографией этих золотых брусков. В одной из статей я назывался Inspector Dourado — Золотой инспектор. В результате всего этого власти санкционировали полномасштабное расследование деятельности банка с момента его учреждения.
Мне казалось, что жизнь моя отныне уже мне не принадлежит и я не волен ею распоряжаться, но вскоре разразился финансовый скандал, связанный с компанией, строившей павильоны Экспо-98 и элитные гостиницы для гостей. Внимание общественности и прессы переключилось, но Zeitgeist[37] не переменился, пафос статей остался прежним — пригвождались к позорному столбу зажравшиеся толстосумы.
В конце июня я получил повышение — не новую должность, потому что на данный момент вакансий не оказалось, но увеличение оклада, которое мне было совершенно не нужно: вот уже сколько недель мне не давали заплатить самому ни за обед, ни за выпивку. За меня платили другие — еще одно свидетельство бескорыстной любви.
Ко мне на время был прикомандирован секретарь, в результате чего по телефону я общался лишь с журналистами и телевизионщиками. Прочие звонки отсекались. Я был нарасхват. От текущей работы я был освобожден. Полиция снимала сливки с моего успеха. Коллеги мне завидовали, зато я был принят в кругах начальства.
Наконец, к великому моему облегчению, после всей этой суматохи в положенный срок, в середине ноября, начался судебный процесс. Прокуратура подошла к нему со всей основательностью: меня неустанно инструктировали и репетировали со мной мое выступление.
Адвокат строил защиту, основываясь на личности Катарины, которая, будучи школьницей, воспитанной в приличной семье, фактически была проституткой и наркоманкой. Защита особенно напирала на то, что в машину она села добровольно и с готовностью согласилась на половой акт (так как никаких следов насилия обнаружено не было), а также на отсутствие орудия убийства и мотива преступления; не было и свидетелей, которые могли бы подтвердить, что обвиняемый убил девушку, а потом, погрузив тело в багажник, сбросил его на пляже Пасу-де-Аркуша. Защита превозносила добросердечие Мигела Родригеша, его благотворительную деятельность, то, какой он примерный семьянин и хороший отец, прекрасно воспитавший дочь своего брата.
Заключительная часть речи прокурора была посвящена вопросу, в извращенной форме или нет совершил половой акт подсудимый. Представленные мной доказательства и результаты допроса не оставляли сомнений в том, что это было именно так. Поскольку орудие убийства не было найдено, следовательно — убийца задушил жертву руками. У убийцы обнаружена одежда девушки. Никто не видел, как он сбрасывал тело, однако было доказано, что в Пасу-де-Аркуше он был и задержался там допоздна, а следовательно, возможность это сделать у него была. Все это не оставило от защиты камня на камне.
В понедельник, 23 ноября, в четыре пополудни судья огласил вердикт: Мигел да Кошта Родригеш, известный также как Мануэл Абрантеш, признается виновным в убийстве и приговаривается к пожизненному заключению.
Министр внутренних дел пригласил меня в Жокейский клуб отпраздновать окончание процесса в компании нескольких журналистов, редакторов журналов, телевизионщиков, видных общественных деятелей и высоких полицейских чинов. Когда я отклонил это приглашение, за мной был послан Нарсизу. Именно тогда я понял, почему он выбился в начальство. Тут он был в своей тарелке. Я же чувствовал себя белой вороной. Сфотографировали меня с Луизой за бокалом шампанского, и спустя еще полчаса Нарсизу подал мне знак, что мы можем ретироваться.
Мы двинулись в направлении Пасу-де-Аркуша. Оливия уже поужинала у моей сестры и сейчас смотрела там телевизор. Я привел Луизу в «Красное знамя», и радостный Антониу Боррегу угостил нас своим коронным блюдом — телячьими ребрышками по-алентежански. Он открыл бутылку красной «борбы» девяносто четвертого года и оставил нас.
Мы выпили вина, поели сыра и маслин, но настроения поддерживать беседу не было. Луиза дулась на меня за то, что я увез ее с праздника.
— Может быть, ты все-таки объяснишь, в чем дело, — сказала она.
— У меня депрессия.
— Это что, постсудебная депрессия полицейского, похожая на ту, что бывает у женщин после родов?
— Вряд ли.
— Может быть, это оттого, что приходится вернуться к нормальной жизни?
— Нет, я только и мечтаю к ней вернуться!
— Неужели мне надо перечислять причины, почему ты не должен пребывать в депрессии! Ты получил повышение, достиг пика своей карьеры! Преступник упрятан за решетку и просидит там до конца своих дней!
— Это все не важно. Вечеринки с шампанским в обществе всякой шушеры не для меня. Важно то, что мы здесь, уплетаем ребрышки и запиваем их красным вином. И что я здесь с тобой. Это самое главное.
— Самое-самое?
— Хорошо, и еще то, что мы…
— Успокойся, Зе, я просто шучу.
Я обсосал несколько ребрышек, выпил еще вина. Антониу убрал со стола грязную посуду и принес две рюмки агуарденте и два кофе. Мы курили. Луизе надоело отвлекать меня от мрачных мыслей. Бар опустел. Антониу включил посудомоечную машину. С Маржинал доносился шум проносившихся автомобилей. Сильный ветер раскачивал деревья в парке.
— Он не делал этого, — сказал я.
— О чем ты? — осведомилась Луиза.
— В депрессию я впал потому, — сказал я, — что Мигел Родригеш, он же Мануэл Абрантеш, не убивал Катарину Оливейру.
— И давно ты так решил?
— Тебя интересует правда или версия для прессы?
— Не глупи, Зе.
— Ладно. Я догадался, что убийства он не совершал, когда обнаружил у него в кабинете вещи девушки.
— То есть то, что явилось самой неопровержимой уликой?
— Именно.
— Ты полагаешь, что одежду ему кто-то подбросил?
— Меня смущали два обстоятельства. Первое — это то, что Мигел Родригеш, как я думаю, постоянно ставил мне палки в колеса. Дорожная полиция отказалась дать мне информацию. Меня отстранили от расследования. Отдел по борьбе с наркотиками провел у меня обыск. Меня толкнули под трамвай. Если он чувствовал опасность, почему не избавился от такой улики? А второе — почему трусы девушки не были вместе с…
— Вместе с чем? — переспросила Луиза и тут же добавила: — Почему ты так смотришь на меня?
— Как я на тебя смотрю?
— Так, как будто хочешь узнать, что у меня внутри.
— Да нет, ерунда, я даже забыл, о чем подумал.
Это было неправдой. Я помнил, о чем думал. А думал я о том, что следствию мешали до тех пор, пока я не пришел к выводу о виновности Родригеша и мне не пришлось искать поддержку общественного мнения. И что же? Моя возлюбленная, которую я знал всего неделю, оказывается специалистом по экономике салазаровского периода, и ее уже давно интересует деятельность «Банку де Осеану и Роша». От нее я впервые узнаю имя Клауса Фельзена. Ее отец — журнальный магнат, которому нужна сенсация для запуска нового издания. И вот сенсация находится, и все идет как по маслу. Нарсизу внезапно становится нежным, как пирожное, а мне остается только плыть по течению.
Таково уж свойство паранойи: вещи, еще недавно казавшиеся вполне естественными, внезапно начинают внушать подозрение. Кто дал мне телефон Луизы Мадругады? Доктор Акилину Оливейра.
Но как хинин против малярии, так и средством от паранойи является только истина — полная и чистая. Истина сфабрикованная, какой бы она ни казалась убедительной, надолго не поможет и не принесет облегчения.
Я был болен и нуждался в этом единственном лекарстве.
Я взглянул на Луизу. Антониу Боррегу, единственный человек, еще позволявший мне самому платить за еду и напитки, принес счет.
42
Вторник, 24 ноября 199…
Управление полиции, Руа-Гомеш-Фрейри, Лиссабон.
Я сидел за столом и мучил компьютер. Ввел фамилию Лоуренсу Гонсалвеша, чтобы узнать, не отыскался ли его след, но фамилии его в памяти компьютера не было. Я взглянул в солнечную синеву за окном, и меня передернуло.
