Джоди Пиколт - Последнее правило
— Мистер Макгуайр, вы только что сказали, что вас арестовали по подозрению в убийстве Джесс Огилви?
— Да, но полиция ошиблась.
— Тем не менее… некоторое время полиция считала вас виновным в этом преступлении, не так ли?
— По-видимому.
— Вы также не отрицали, что во время ссоры схватили и толкнули Джесс Огилви?
— Не отрицал.
— За что именно схватили?
— За плечи. — Он касается своих бицепсов. — Вот так.
— Вы ведь душили ее, не так ли?
Он становится пунцовым.
— Нет.
— Вам известно, мистер Макгуайр, что во время вскрытия на теле Джесс Огилви обнаружены синяки не только на плечах, но и на шее?
— Протестую! — восклицает прокурор. — Показания с чужих слов.
— Поддерживаю.
— Вы отдаете себе отчет в том, что сегодня даете показания под присягой?
— Да.
— В таком случае позвольте мне еще раз задать этот вопрос: вы душили Джесс Огилви?
— Не душил я ее! — утверждает Марк. — Я всего лишь… положил руки ей на шею. Всего на секунду!
— Во время ссоры?
— Да, — отвечает Марк.
Оливер вопросительно приподнимает бровь.
— Больше нет вопросов, — заявляет он и садится рядом со мной.
Я же втягиваю голову в плечи и улыбаюсь.
ТЕО
Мне было девять лет, когда мама записала меня в группу к психотерапевту на занятия для братьев и сестер аутистов. Нас было всего четверо: две девочки с лицами, напоминающими землю вокруг слива (у них была младшая сестра, которая кричала не переставая), и мальчик, чей брат-близнец был законченным аутистом. И я. Мы все должны были становиться в круг и говорить по очереди, что нам нравится в наших родных братьях-сестрах, а чего мы терпеть не можем.
Первыми говорили девочки. Они признались, что терпеть не могут, что малышка постоянно будит их по ночам, но им нравится, что первым словом, которое она произнесла, было не «мама» или «папа», а «Сиси». Потом настал мой черед. Я признался, что терпеть не могу, когда Джейкоб без разрешения берет мои вещи, и я совсем не против, когда он перебивает меня, чтобы сообщить никому не нужные сведения о динозаврах, но когда перебивают его, он злится и с ним случается припадок. Мне нравится, как он разговаривает, — иногда это кажется смешным, хотя речь идет о серьезных вещах. Например, психолог в лагере сказал ему, что научиться плавать «плевое дело», и с Джейкобом тут же случился припадок, потому что он подумал, что ему придется плеваться под водой и он обязательно утонет. Потом наступила очередь второго мальчика. Не успел он и рта раскрыть, как распахнулась дверь, влетел его брат-близнец и уселся ему на колени. Мальчишка перднул — да-да, перднул. Тут в дверь просунула голову их мама. «Прошу прощения, — извинилась она, — Гарри любит, чтобы подгузники ему менял Стивен».
«Не везет Стивену!», — подумал я. Но он абсолютно не смутился, как смутился бы я, и совершенно не разозлился, как разозлился бы я на его месте. Стивен только засмеялся и обнял брата. «Идем», — сказал он, взял брата за руку и вывел из комнаты.
Мы еще чем-то занимались в тот день, но я не мог сосредоточиться. Из головы не шел образ девятилетнего Гарри в огромном памперсе и Стивена, который его меняет. Вот еще одно, за что я люблю своего брата-аутиста: он умеет ходить на горшок.
Во время обеденного перерыва ноги непроизвольно привели меня к Стивену. Он сидел один, ел яблоки, которые лежали нарезанными в пластмассовом контейнере.
— Привет! — поздоровался я, забираясь на соседний стул.
— Привет!
Я оторвал соломинку и вставил ее в пакетик сока. Выглянул в окно, пытаясь разглядеть, что он там увидел.
— Ну и как тебе? — спустя минуту спросил я.
Он не стал делать вид, что не понял моего вопроса. Достал кусочек яблока, пожевал, проглотил.
— На его месте мог оказаться я, — ответил он.
Мама Спатакопулос не вмещается за свидетельской трибуной. Ей приходится протискиваться на место свидетеля, и судья в конце концов просит пристава принести более удобное кресло. Если бы я оказался на ее месте, то уже спрятался бы под этим дурацким стулом, но она, похоже, даже рада. Вероятно, она считает себя лучшим подтверждением того, насколько вкусная у нее еда.
— Миссис Спатакопулос, ваше место работы? — спрашивает Драконша, известная и под именем Хелен Шарп.
— Называйте меня Мамаша.
Прокурорша смотрит на судью, тот пожимает плечами.
— В таком случае, Мамаша, где вы работаете?
— Я хозяйка пиццерии «У Мамаши Си» на главной улице в Таунсенде.
— Как долго вы владеете этой пиццерией?
— В июне этого года будет пятнадцать лет. Лучшая пицца в Вермонте. Приходите, я вас угощу.
— Очень любезно с вашей стороны… Мамаша, вы работали днем десятого января две тысячи десятого года?
— Я работаю каждый день, — гордо заявляет она.
— Вы знали Джесс Огилви?
— Да. Она частенько ко мне наведывалась. Хорошая девочка, умная головка на плечах. Однажды после снежной бури она помогла мне посыпать дорожку солью — не хотела, чтобы я шлепнулась.
— Вы разговаривали с ней десятого января?
— Я помахала ей, когда она вошла, но в тот день был сумасшедший дом.
— Она была одна?
— Нет. Она пришла со своим женихом и мальчиком, с которым занимается.
— Вы видите сегодня в зале суда этого мальчика?
Мамаша С. посылает моему брату воздушный поцелуй.
— Пару раз он приходил с мамой за пиццей. У него проблемы с усвоением глютена, как у моего отца, царство ему небесное.
— Вы разговаривали в тот день с Джейкобом Хантом? — спрашивает прокурор.
— Да. Когда я принесла их заказ, он уже сидел за столом один.
— Вам известно, почему Джейкоб Хант остался за столом один? — спрашивает Хелен Шарп.
— Они все перессорились. Жених разозлился на Джейкоба, Джесс на своего жениха за то, что тот разозлился на Джейкоба, а потом жених ушел. — Она качает головой. — Потом Джесс разозлилась на Джейкоба и сама ушла.
— Вы слышали, почему они ссорились?
— У меня было восемнадцать заказов, я не прислушивалась. Слышала только последнюю фразу Джесс перед уходом.
— Какую именно, Мамаша С.?
Женщина поджимает губы.
— Она велела ему проваливать.
Прокурор возвращается на свое место, наступает черед Оливера. Я не смотрю полицейские сериалы, я практически не смотрю телевизор, за исключением «Блюстителей порядка», с тех пор как Джейкоб прибрал к рукам пульт. Но находиться в зале суда — сродни тому, как наблюдать за игрой в баскетбол: одна команда забивает мяч, потом мяч переходит к противнику, который уравнивает счет. И так по кругу. И совсем как в баскетболе, держу пари, все решают последние пять минут.
— Значит, вы не слышали, что стало причиной ссоры, — констатирует Оливер.
— Не слышала. — Она подается вперед. — Оливер, ты настоящий красавчик в этом модном костюме.
Он улыбается, но немного вымученно.
— Спасибо, Мамаша. Вы по-настоящему внимательны к своим клиентам.
— Нужно же зарабатывать на жизнь, верно? — говорит она, потом качает головой. — Похоже, ты похудел. Слишком часто питаешься вне дома. Мы с Константином беспокоимся за тебя…
— Мамаша, нужно покончить с заданным вопросом, — шепчет он.
— Ладно. — Она поворачивается к присяжным. — Ссоры я не слышала.
— Вы стояли за стойкой?
— Да.
— Возле печи?
— Да.
— Вокруг вас работали другие люди?
— В тот день еще трое.
— И было шумно?
— Звонил телефон, играли в пинболл, работал музыкальный автомат.
— Значит, вы не знаете, почему расстроилась Джесс?
— Нет.
Оливер кивает.
— Когда Джейкоб остался один, вы с ним разговаривали?
— Попыталась. Но он не очень-то разговорчив.
— Он когда-нибудь смотрел вам в глаза?
— Нет.
— Он делал что-нибудь угрожающее?
Мамаша С. качает головой.
— Нет, он хороший мальчик. Я просто оставила его в покое. Похоже, именно этого он и хотел.
Сколько я себя помню, Джейкоб всегда хотел быть частью компании. Именно поэтому я никогда не приглашал друзей домой. Мама стала бы настаивать, чтобы мы взяли играть и Джейкоба, а это стопроцентная гарантия того, что дружбе пришел бы конец. (Вторая причина моего нежелания — стыд. Я не хотел, чтобы посторонние знали, как я живу. Я не хотел объяснять все заморочки Джейкоба: несмотря на то что мама продолжает утверждать, что это всего лишь причуды, окружающим они покажутся чертовски смешными.)
Однако временами Джейкобу удавалось проникать в мою обособленную жизнь, отчего становилось еще хуже. Однажды я построил из пятидесяти двух карт домик, а Джейкоб решил, что будет смешно, если он потыкает его вилкой, — вот так и с жизнью.
