Джон Гришем - Камера
Под потолком медленно и беззвучно вращались лопасти вентилятора. В напряженной тишине прошла минута, затем другая. Сев прямо, Гарнер Гудмэн уперся локтями в стол.
— Мистер Холл, приветствую ваш интерес к работе pro bono и спешу уверить: ее у нас очень и очень много. Рекомендую только найти другой проект. Тот, что вы выбрали, не подходит для спектакля, который ставят студенты-старшекурсники юридических факультетов.
— Я не студент.
— Сэм Кэйхолл категорически отказался от наших услуг. Боюсь, вы этого так и не поняли.
— Я хочу встретиться с ним.
— Для чего?
— Думаю, он все же разрешит мне представлять его интересы.
— Неужели?
Набрав в грудь воздуха, Адам поднялся и, лавируя меж стопками папок, подошел к окну. Еще один глубокий вдох. Хозяин кабинета терпеливо ждал.
— Раскрою вам секрет, мистер Гудмэн. На сегодняшний день о нем знает лишь Эммит Уайкофф, да и то потому, что у меня не было выхода. Пусть это останется между нами, хорошо?
— Я весь внимание.
— Вы даете слово?
— Я даю слово, — отчетливо выговорил Гудмэн.
Раздвинув полоски жалюзи, Адам бросил взгляд на озерную гладь, по которой скользила белоснежная яхта, и спокойно произнес:
— Сэм Кэйхолл приходится мне родственником.
Гудмэн и бровью не повел.
— Ясно. Далеким?
— У него был сын, Эдди Кэйхолл. После ареста отца Эдди, чтобы избежать позора, перебрался в Калифорнию, сменил имя и постарался забыть прошлое. Однако рок настиг его и на побережье. Узнав в восемьдесят первом году, что отца приговорили к смерти, Эдди покончил с собой.
Заинтригованный пожилой юрист сместился на самый краешек кресла.
— Я — сын Эдди Кэйхолла.
Гудмэн едва слышно присвистнул.
— Выходит, Сэм Кэйхолл — ваш дед?
— Да. До семнадцати лет я ничего об этом не знал. По дороге с похорон отца о деде рассказала мне его родная сестра, моя тетка.
— Уфф!
— Вы дали слово.
— Можете не напоминать. — Пересев на стол, Гудмэн пошевелил мысками ботинок, уставился взглядом в наглухо закрытые жалюзи. — А Сэму известно?..
— Нет. Я появился на свет в округе Форд, Миссисипи. Городок называется Клэнтон, не Мемфис, хотя мне всегда говорили, что родился я в Мемфисе. Звали меня тогда Алан Кэйхолл, но и это я выяснил много позже. Когда мне исполнилось три года, родители уехали из штата и никогда больше не вспоминали о нем. Мать уверена, что со дня отъезда контакт между Эдди и Сэмом так и не был восстановлен. Она написала о смерти мужа в тюрьму, но ответа не получила.
— Черт, черт, черт! — неслышно шептал Гудмэн.
— До конца еще далеко, мистер Гудмэн! Наше семейство — не подарок.
— В этом нет твоей вины, сынок.
— По воспоминаниям матери, отец Сэма являлся активным членом Клана, принимал участие в судах Линча. Наследственность у меня, видите ли, не из лучших.
— Но отец-то был другим!
— Отец наложил на себя руки. Не хочу углубляться в детали, но это я обнаружил его тело и успел до прихода домой матери и сестры убрать самые неприятные свидетельства свершившегося.
— Вам было тогда семнадцать лет?
— Почти семнадцать. Восемьдесят первый год, то есть девять лет назад. А потом, после похорон, тетка рассказала правду. Мрачная история Сэма Кэйхолла запала мне в душу. Я часами просиживал в библиотеках, листал подшивки газет, журналы. Информации в них было с избытком. Я выучил наизусть приговоры всех трех судов, слово в слово вытвердил каждую апелляцию. Поступив в юридическую школу, стал собирать материалы о том, как вела дело Кэйхолла ваша фирма. На мой взгляд, работа, которую вы проделали вместе с Уоллесом Тайнером, может считаться эталонной.
— Лестно слышать.
— Я прочитал сотни книг и тысячи статей, посвященных Восьмой поправке[5] и применению смертной казни. Четыре книги были написаны вами, со статьями сложнее, не помню. Конечно, в этой фирме я лишь новичок, но в данном вопросе подкован, кажется, неплохо.
— Полагаете, Сэм доверится вам как юристу?
— Не знаю. Но он — мой дед. Я просто должен увидеть его.
— Вы говорили, никаких контактов?
— Никаких. Лица Сэма я абсолютно не помню. Много раз намеревался написать ему, но письма оставались неотправленными. Не могу сказать почему.
— Это и так понятно.
— А вот мне ничего не понятно, мистер Гудмэн. Не понимаю, для чего я пришел сейчас в этот кабинет. Я мечтал стать летчиком, но начал изучать юриспруденцию — потому что слышал некий внутренний зов. Будто кто-то молил меня о помощи. Наверное, этим «кем-то» и был мой свихнувшийся дед. Мне сделали пять заманчивых предложений, а я выбрал вашу фирму. У нее одной хватило мужества представлять интересы осужденного на казнь и не требовать за свой адский труд гонорара.
— Об этом следовало сказать еще до того, как вас приняли.
— Да, пожалуй. Но никто и не спрашивал, является ли мой дед клиентом фирмы.
— И все же не стоило быть таким скрытным.
— Что же, теперь меня уволят?
— Сомневаюсь. Чем вы занимались последние девять месяцев?
— Девяносто часов в неделю проводил в этих стенах. Спал на рабочем столе, обедал в библиотеке, грыз сборники постановлений Верховного суда, готовясь к экзамену по адвокатуре. Словом, проходил обкатку, которой вы подвергаете каждого новичка.
— Считаете ее идиотской затеей?
— У меня крепкий хребет. — Адам вновь приник глазом к щелочке в жалюзи. — А почему бы вам не поднять их? Отсюда открывается отличный вид.
— Я любовался им не раз.
— За такой не жалко отдать и душу. В моей каморке вообще нет окна.
— Работай, сынок, аккуратно подбивай счета, и в один прекрасный день этот кабинет станет твоим.
— Только не моим.
— Собираетесь нас покинуть, мистер Холл?
— Очень может быть… как-нибудь потом. Но пока пусть это тоже останется моим секретом. Пару-тройку лет поработаю здесь, а затем надеюсь открыть собственную контору. Знаете, где не нужно будет смотреть на часы. Меня больше привлекает бескорыстная деятельность на благо общества. Типа той, что заняты вы. Pro bono.
— Значит, проведенные в стенах «Крейвиц энд Бэйн» девять месяцев вас разочаровали?
— Нисколько. Однако разочарование неизбежно. Не хочу тратить жизнь на то, чтобы защищать состоятельных мошенников и изворотливые корпорации.
— В таком случае вы явно ошиблись с выбором места работы.
Приблизившись к столу, Адам в упор посмотрел на Гудмэна:
— Именно так. Поэтому прошу вас о переводе. Уайкофф согласится отпустить меня на несколько месяцев в Мемфис, где я вплотную займусь делом Кэйхолла. Будем считать это отпуском, но с полным содержанием, конечно.
— Что еще?
— В общем-то ничего другого нет. Неплохой выход, согласитесь. Ведь здесь я — новичок, всего лишь один из многих. Но у вас полно бойких юношей, готовых работать по восемнадцать часов в сутки и закрывать своими счетами целых двадцать.
Гудмэн расслабился, на лице его появилась мягкая улыбка. Качнув головой, юрист негромко заметил:
— Признайся, сынок, ты все спланировал заранее. Я имею в виду, ты выбрал нашу фирму потому, что она защищала Сэма Кэйхолла, потому, что у нас есть офис в Мемфисе.
Адам повел плечом:
— Так сложилось. Я не знал, когда наступит этот момент, но план у меня действительно имелся. Только не спрашивайте, каким будет мой следующий шаг.
— Сэму осталось всего три месяца, если не меньше.
— Я в любом случае должен что-то делать, мистер Гудмэн. Не позволит мне фирма взять его дело — что ж, тогда я, наверное, уйду и попробую действовать на свой страх и риск.
Гарнер по-юношески ловко спрыгнул со стола.
— Не спешите совершить глупость, мистер Холл. Проблема вполне разрешима. Но мне потребуется известить обо всем Дэниела Розена, управляющего. Думаю, он согласится.
— Репутация у него пугающая.
— И все-таки обещаю переговорить с ним.
— Он может согласиться — с вашей подачи.
— Я в этом не сомневаюсь. Перекусить не желаете? — Гудмэн снял со спинки кресла пиджак.
— Самую малость.
— Пошли.
* * *Народу в крошечном ресторанчике за углом почти не было. Мужчины уселись за небольшой столик у окна, выходившего на проезжую часть. Поток машин едва двигался, между ними суетливо лавировали озабоченные пешеходы. Официант принес Гудмэну увесистый кусок жирного паштета из гусиной печенки, Адам заказал чашку куриного бульона.
— Сколько сейчас в Миссисипи человек осуждены на смертную казнь? — спросил старший.
— Месяц назад их было сорок восемь. Двадцать пять чернокожих и двадцать три белых. Последний раз приговор приводился в исполнение два года назад. В газовую камеру вошел тогда Уилли Пэррис. На очереди Сэм Кэйхолл, и спасти его может только маленькое чудо.
Гудмэн торопливо прожевал толстый бутерброд, вытер салфеткой губы.
