Джон Гришем - Камера
Затем место свидетеля занял одетый в скромную полотняную рубашку Джереми Доган. Со смиренным лицом он поведал присяжным о том, как вступил в преступный сговор («с сидящим во-о-н там мистером Кэйхоллом»), целью которого являлась установка бомбы в офисе юриста Марвина Крамера. Ловя каждое слово, Сэм не сводил с говорившего глаз, однако Доган упрямо смотрел в угол небольшого и уютного зала. Адвокат Кэйхолла более трех часов гневно обличал свидетеля и под конец вынудил его признаться в заключенной с властями сделке. Но для подзащитного урон от показаний Джереми оказался невосполнимым.
Даже если бы Кэйхолл вспомнил о Уэдже, вновь вскрывшиеся обстоятельства нисколько не укрепили бы его позиции. Пришлось бы пояснять, что в Гринвилл Сэм прибыл уже с динамитом, что являлся фактическим соучастником, а значит, виновен был ничуть не меньше исполнителя. Подобный оборот дела шел вразрез с интересами защиты. Сэм не выдержал бы перекрестного допроса. Если одна ложь будет покрывать другую, на поверхность неизбежно всплывет истина.
Да и кто в последний момент поверит сказке о мифическом, прямо-таки с потолка упавшем специалисте по взрывам? Кэйхолл хорошо понимал, что даже в качестве соломинки Уэдж никуда не годится. Он ничего не сказал адвокату о Ролли.
* * *Когда Дэвид Макаллистер поднялся со своего места, чтобы произнести заключительное слово обвинения, в битком заполненном зале воцарилась мертвая тишина. Начал прокурор с воспоминаний о тех временах, когда мальчишкой бегал по улицам Гринвилла с ватагой приятелей. Многие были родом из еврейских семей, а подросток и не подозревал, что между ними существуют какие-то различия. Иногда общался с кем-то из Крамеров. Ему врезались в память их доброта и трудолюбие. Эти люди не только брали, они привыкли с радостью и щедро давать своим согражданам. Он часто играл с чернокожими ребятами и знал, какие преданные из них получаются друзья. Непонятно лишь, почему он ходил в одну школу, а его лучшие товарищи — в другую. Никогда не забыть ему и дня 21 апреля 1967 года: ощутив под ногами толчок, мальчик подумал, что началось землетрясение, бросился в центр города, откуда к небу поднималось облако дыма. Три часа он простоял за спинами полицейских, вглядываясь в развалины офиса. Вот мимо пронесли носилки с Марвином Крамером, а чуть позже «скорая» увезла завернутые в белые простыни крошечные тельца близнецов.
По щеке прокурора скатилась одинокая капля. Белоснежными платками утирали глаза присяжные.
* * *В предъявленном Сэму Кэйхоллу 12 февраля 1981 года обвинении фигурировали два умышленных убийства и попытка непредумышленного. Через сутки жюри присяжных вынесло вердикт: виновен. Требуемое наказание — смерть.
Кэйхолла перевезли в Парчман, где и по сей день находится главный тюремный изолятор штата. 19 февраля 1981 года Сэм опустился на скамью смертников.
Глава 4
Под крышей расположенной в Чикаго юридической фирмы «Крейвиц энд Бэйн» мирно и с пользой для общества ладят меж собой около трехсот сотрудников. Точнее говоря, двести восемьдесят шесть, хотя назвать абсолютную цифру довольно трудно: дюжина человек всегда отсутствуют по неотложным делам, а в коридорах неловко переминаются с ноги на ногу две дюжины вышколенных, рвущихся в бой новичков. Однако, несмотря на многочисленный персонал, «Крейвиц энд Бэйн» не спешила дать полновесный отпор соперникам, не захотела глотать мелких конкурентов и сманивать к себе чужую клиентуру. Вот почему в Чикаго ее считали всего лишь третьей по величине. Услугами ее отделений пользовались жители шести городов, но, к неловкому смущению молодых партнеров, лондонский адрес на официальных бумагах фирмы не значился.
Хотя со временем стиль работы высочайших профессионалов несколько смягчился, «Крейвиц энд Бэйн» по-прежнему была известна как весьма въедливый участник любого судебного разбирательства. Безусловно, фирма занималась вопросами недвижимости, налогами, вела дела по антитрестовскому законодательству, и все же главный доход она получала, раз за разом выигрывая изнурительные судебные тяжбы. Новых и перспективных сотрудников кадровики присматривали среди студентов третьего курса, тех, кто отличался умением вести дискуссию и убеждать оппонента в собственной правоте. Предпочтение отдавалось юношам (конечно, от случая к случаю на работу приглашали и молодых женщин), способным за короткое время овладеть искусством мгновенного перехода из обороны в атаку — искусством, отшлифованным поколениями ветеранов фирмы.
Часть сотрудников занимались имущественными исками. В качестве гонорара фирма получала пятьдесят процентов отыгранной суммы, великодушно оставляя клиенту другую половину. Дотошные специалисты вели уголовные дела, и услуги адвоката из «Крейвиц энд Бэйн» обходились подзащитным недешево. Два самых крупных в фирме отдела разрешали споры между предпринимателями и выкручивали цепкие руки страховых компаний. Но основной доход «Крейвиц энд Бэйн» приносили не гонорары, а высокие ставки оплаты изворотливых мозгов ее юристов. Двести долларов в час за работу, связанную со страховыми полисами. Триста — за участие в уголовных процессах. Четыреста платили крупные банки, интересы которых представляли знатоки финансового законодательства. Богатые корпорации раскошеливались даже на пять сотен.
Деньги не ручейком, а полноводной рекой текли в кассу фирмы. Главный ее офис, комфортабельный, но не отмеченный безвкусной роскошью, располагался на последних этажах третьего по высоте небоскреба в Чикаго.
Как и большинство действительно солидных юридических компаний, чьи доходы выражались астрономическими цифрами, «Крейвиц энд Бэйн» имела небольшую секцию pro bono[4] — ведь надо же было возвращать моральные долги обществу! Фирма гордилась своим полноправным партнером, несколько эксцентричным альтруистом Гарнером Гудмэном. Его просторный кабинет, где в приемной сидели две секретарши, находился на шестьдесят первом этаже. Рекламный проспект фирмы особо подчеркивал значимость, которую руководство придавало бескорыстной заботе о благе сограждан. В частности, там упоминалось, что за один лишь 1989 год сотрудники «Крейвиц энд Бэйн» пожертвовали шестьюдесятью тысячами своих поистине бесценных рабочих часов в пользу неимущих клиентов. Сердобольные юристы опекали оставшихся без родителей детей, осужденных на смерть бедолаг, нелегальных эмигрантов и бездомных. На снимке в проспекте представали двое молодых адвокатов: без пиджаков, узлы галстуков расслаблены, под мышками пятна пота, они стоят в окружении бедно одетых детишек на фоне трущоб. Наши юристы спасают общество!
Одна из таких брошюр лежала в тоненькой папке Адама Холла, неторопливо шагавшего по коридору шестьдесят первого этажа к кабинету Гарнера Гудмэна. Остановившись, Адам заговорил с молодым коллегой: раньше он того в фирме не видел. Перед Рождеством всем сотрудникам выдали нагрудные значки с именами. Люди могли долгие годы работать бок о бок и не знать друг друга — непорядок! Две-три приветственных фразы, и Адам уже входил в приемную. Сидевшая за компьютером секретарша лучезарно улыбнулась:
— Мистера Гудмэна? Будьте добры подождать. — Она кивнула в сторону ряда кресел.
До назначенной на десять утра встречи оставалось пять минут. «Какое это имеет значение? — подумал Холл. Сейчас его ждет работа pro bono. — Забудь о ставке, выбрось из головы премиальные». В своем рвении творить добро мистер Гудмэн отказывался смотреть на часы.
Адам пролистал папку, усмехнулся, глядя на коллег с фотоснимка, еще раз перечитал собственное резюме: колледж в Пеппердайне, юридическая школа Мичигана, редакторская работа в профессиональном журнале, статьи по вопросам неоправданно жестоких наказаний, заметки о нескольких смертных приговорах. Резюме, конечно, скромное, но для двадцатишестилетнего специалиста он смотрится неплохо. В фирме «Крейвиц энд Бэйн» Адам Холл успел проработать всего девять месяцев.
За резюме настал черед комментариев Верховного суда страны относительно применения смертной казни в Калифорнии. Пробежав бумаги глазами, Адам сделал несколько выписок.
Секретарша поинтересовалась, не хочет ли он кофе, но предложение ее было вежливо отклонено.
* * *Кабинет Гарнера Гудмэна вечно выглядел так, будто по нему только что пронесся смерч. Папкам с делами уже не хватало места на стеллажах, пыльными стопками они высились по углам, валялись, распахнутые, на полу. Груды бумаг покрывали огромный стол. Ковер под ним пестрел скомканными разноцветными конвертами. Если бы не опущенные жалюзи, из окна открывался бы великолепный вид на озеро Мичиган, но хозяин кабинета не располагал временем, чтобы любоваться дивным пейзажем.
Мистер Гудмэн был уже достаточно пожилым мужчиной с пышной седовласой шевелюрой и аккуратной белой бородкой. Туго накрахмаленная рубашка, казалось, скрипом отзывается на каждое его движение. Темно-зеленый галстук-бабочка находился там, где ему и положено, то есть точно по центру между уголками воротника.
