Грег Диналло - Фиаско
Осушив стакан, он вытер губы ладонью и посмотрел на меня с любопытством: с чего это я тяну резину и не пью?
И я шлепнул свой стакан тоже. Черт возьми, меня же никто сюда не тащил. Что я жду? Одобрения от Веры? Может быть. На встрече с московскими алкоголиками, бросающими пить, настаивала она. Где же она сейчас, когда я так в ней нуждаюсь?
Я уже ехал домой, был в метро, как вдруг запищал мой бипер. Слава Богу, значит, она жива и не сидит на Лубянке, в Лефортово или в лагере ГУЛАГа. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, я уже на полпути уловил тонкий запах ее духов.
— Вера! — крикнул я и стремительно ринулся к двери, которая оказалась незапертой.
Как я и представлял себе накануне вечером, Вера свернулась калачиком на софе и читала. Ее светлые волосы мягко легли на одно плечо, нош были укутаны одеялом, но вместо книги она читала копию моего репортажа.
— Что случилось? С тобой все в порядке?
— Подонки хреновы! — с горечью воскликнула она, отложив страницы в сторону и протянув мне руки, чтобы обнять. Лицо ее порозовело от гнева.
— О ком это ты?
— О Шевченко и его подонках. Двое его болванов без стука вломились сюда и уволокли с собой.
— Шевченко? Что это с ним?
— Ему не понравилось, что я сообщаю тебе кое-что.
— Тебя похитили? Да как он посмел! Мы же…
— Забавного тут ничего нет.
— А я и не шучу. Мы же с ним договорились. Он предоставляет мне эксклюзивное право, а я, так сказать, содействую его продвижению по службе.
— Начальник следственного управления Шевченко, — по слогам, с чувством произнесла Вера. И, показав пальцем на страницы, лежащие на софе, добавила: — Если они не помогут, то и все другое пойдет коту под хвост.
— Написано ведь неплохо, правда?
— Здорово, черт возьми. — Она глубоко вздохнула и в недоумении пожала плечами. — Но я чего-то не понимаю.
— Я полагаю, Шевченко убежден, что мне известен человек, в кого стреляли, и что я об этом напишу.
— Ты всегда говорил, что у тебя есть обязанности, которые мне не по нраву. Теперь я убеждаюсь, что это действительно так.
— Он что, устроил все, чтобы тебя выгнали с работы?
— Нет. Но за два дня прогула мне не заплатят ни копейки.
— А я метался, звонил тебе домой, в милицию. Звонил даже в этот чертов КГБ.
— В директорат безопасности, — поправила она.
— Да как бы эту контору ни называли, для меня она всегда КГБ.
— И то, что меня арестовали, нигде не зафиксировано? Верно?
— Верно.
— Они запрятали меня в медвытрезвитель.
Это тоже была «примета» времени. Чтобы показать, как расширилась сфера личных свобод, изменилась прежняя государственная политика в лечении психических заболеваний, у милиции Москвы отобрали медицинские вытрезвители. Они сразу же стали идеальным местом, куда можно упрятать граждан и нигде не записывать, что они фактически пребывают под стражей.
— После бессонной ночи, когда у меня на глазах подонки общества выблевывали свои мозги, Шевченко битых два часа читал мне нотации по поводу того, что я не имею права раскрывать информацию посторонним лицам.
— Как я рад, что ты ее раскрыла.
Вера уже немного отошла и позволила себе удовлетворенно улыбнуться.
— Тебя радует моя последняя информация, Николай?
— Еще как. За ее счет смогу безбедно прожить целый год.
— Ты уже успел продать ее?
— Да еще с продолжениями.
— Ну давай, давай, говори. Кому же?
— «Правде».
— Неужто «Правде»? Да быть того не может!
— Не смейся. Там Серега теперь главный. Они обещали заплатить полмиллиона.
— Полмиллиона? Фантастика какая-то.
— Торговались упорно, — пояснил я, показав на газетную вырезку из «Нью-йорк таймс мэгэзин», приколотую к доске над столом.
— Знаю я, знаю, — вскричала Вера, отбрасывая мою руку. — Указывать журналисту заранее, как писать очерк или репортаж, — бессмысленная затея. Писать по план-проспекту — тоже ничего нужного не напишешь. Научная книга — это не художественное творчество. Рассказывать людям о своей работе — это не писать книгу. Писать — значит писать. Так вроде говорил литературовед Докторов?
— А ты все неплохо запомнила.
— В творческом деле талдычить как попугай — толку мало.
— Лучше скажи: «Коленька, давай займемся любовью», — шепнул я, прижимаясь к ее груди.
— Может, и скажу.
— Скажи еще: «Раздень меня, Колечка! Брр! Ну раздень». Можешь сказать?
Вера засмущалась и крепко прильнула своими губами к моим. Но вдруг вывернулась из объятий, отпрянула и с укором посмотрела на меня. Черт возьми! Проклятая водка! Она-таки унюхала ее!
— Ну выпил я «Столичной» у Сергея. Отказаться никак не мог.
Глаза у нее сузились и сердито сверкнули, словно драгоценные камни.
— Не мог же я отказаться и его обидеть. И выпил-то всего чуточку.
— Да и чуточку для тебя много.
— Не надо, Верунь. Сама видишь, ведь у меня ни в одном глазу.
— Да что ты говоришь? — игриво возразила она, прижимаясь ко мне своими бедрами. — А тут уж позволь мне судить.
И с этими словами она, запустив руки в мои волосы, заставила меня перевернуться и опрокинула навзничь на кровать, жадно ловя губами мои губы и сдергивая с меня одежду. Слава Богу, что Сергей отдал репортаж тому прыткому пареньку. Нас охватила и понесла на своих крыльях общая страсть. Мы сплелись на постели в единый клубок, словно диковинные змеи. Никогда прежде нам не было так хорошо. Нет, никогда в жизни я не ощущал ничего подобного. Никогда.
Я проснулся от запаха кофе и какого-то шуршания. Сколько часов проспал — понятия не имею. Рукой попытался дотянуться до Веры, но ее рядом не оказалось. Сквозь занавески пробивался лучик света.
— Вера?
В ответ молчание. Наконец я увидел ее в кресле около самого окна. Ока была одета и в лихорадочном нетерпении переворачивала листы газеты.
— Вера? Какого черта ты там что-то шуруешь?
— Нету ее здесь.
— Кого и где?
— В «Правде» ничего нет. Я не дождалась почты и помчалась на улицу, к газетному киоску. Не могу найти твой материал. На первой странице его нет, вообще нигде нет.
— Но ведь должен быть!
Я выскочил из-под одеяла и вырвал газету у Веры из рук — как будто, если я стану искать сам, репортаж обязательно появится. Но его не было. Ни на первой полосе, ни на второй напротив колонки редактора, ни на других страницах, где печатают важные материалы. Наконец, в самом низу колонки, где обычно помещают некрологи, я увидел маленький заголовочек: «ЗЛОДЕЙСКОЕ УБИЙСТВО В.И. ВОРОНЦОВА».
— Его убил злодей?! — воскликнул я в недоумении, не веря своим глазам. — Убил его не злодей, а М.И. Древний!
— Кто, кто?
— Заумный осел, который переписывал мой материал! — взорвался я и швырнул газету через всю комнату в угол.
5
Древний сидел за своим столом и что-то увлеченно печатал на машинке, когда я устремился к нему, угрожающе размахивая скатанной в трубку газетой.
— Что это такое… твою мать! — рявкнул я.
Он быстро крутанулся на вращающемся стуле и очутился прямо передо мной, лицом к лицу.
— Полегче, Катков, полегче. Договорились?
— Договоримся, когда объяснишь, что ты сотворил с моим репортажем.
Он крутанулся в другую сторону и встал, отодвинув стул назад.
— Послушайте, я, конечно, понимаю, отчего вы так обозлились, но…
— Обозлился? Да меня вряд ли можно разозлить…
— Эй, эй! — зарокотал сзади бас Сергея. Быстро лавируя между столами, он растолкал сотрудников, успевших столпиться вокруг нас. — Что тут, черт возьми, такое?
— Вопрос, конечно, интересный, — поддел его я.
— Вот его спросите, — кивнув на меня, сказал молодой наглец. — Распсиховался тут, понимаете ли.
— Ну ты, кусок дерьма! — набросился я на него, но Сергей стал между нами, свирепо зыркнув глазами. — Пойдем ко мне, разберемся.
Я просто кипел от негодования, жилы на шее дергались, как пожарные шланги.
Минутку я приходил в себя, затем нехотя кивнул и пошел вслед за Сергеем. Он прикрыл дверь и стоял, явно собираясь с мыслями. Л затем, словно учитель, вынужденный бранить ученика-отличника, стал выговаривать:
— Николай, я недоволен тобой. Ты же ведь порядочный человек, а ведешь себя безобразно.
— И ты не лучше. Ты хоть бы позвонил мне.
— Да я только что звонил!
— Да пошел ты на…
— Вера взяла трубку. Спроси у нее. Сейчас еще нет девяти. Что же мне, будить тебя среди ночи и предупреждать: эй, Коленька, у меня плохие новости.
— Какие еще новости? Воронцова угрохали, чтобы не вышел скандал с приватизацией. Откуда же выползла вся эта чепуха с ограблением?
— Послушай, Коля, ты, видно, склонен полагать, что все здесь подано не так, как ты замыслил.
— Ты не ответил на мой вопрос.
