Грег Диналло - Фиаско
— А ты все еще ее выписываешь? — не ответив, спросил я, хотя знал заранее, что он скажет.
— Нет. Я переключился на «Независимую газету», — ухмыльнулся Юрий, назвав беспартийную аналитическую газету, которая хотела быть похожей на «Нью-Йорк таймс», а стала сильно смахивать на «Нью-Йорк пост».
— О-о, как же так?
— Видишь ли, для меня «Новости» стали степенной респектабельной газетой. Они утратили свою независимость.
— А почему же ты решил, что я черпаю информацию у них?
— Мне кажется, эта газета больше отвечает твоему стилю.
— Степенная газета? Утратившая независимость?
— Тебе лучше знать, Николай. «Новости» отличаются зрелостью мыслей и содержательностью. Ну, а «Независимая» — она тенденциозна и злободневна. Хотя обе газеты по-своему интересны.
— Да, все тащат свои статьи именно в эти газеты. Образовался как бы рынок спроса.
— А где его нет? У «Коммерсанта»? «Аргументов и фактов»? У «Огонька»? — перечислял Юрий популярные либеральные издания.
— У «Правды» нет.
— У «Правды»? — переспросил Юрий, иронически хмыкнув. — Я-то считал, что «Правда» сошла с дистанции.
— Временно. Теперь она возвращается на беговую дорожку как сугубо политическая газета. Разоблачение скандальных происшествий придало бы ей характер поборника попранных прав. Да такой поворот уже сам по себе новость.
— И все же «Правда» — это истрепанная коммунистическая газетенка. Ее номерам место в унитазе.
— А это как раз и создает рынок предложений.
— Вовсе нет. Поэтому-то они и платят гроши.
— Ну, моя информация стоит дорого.
— Да, на тех страницах ее никто всерьез не воспринимает. Тебе лучше знать об этом. Недаром ведь шутили, что «Правда» означает истинную правду.
— Насмешки можно пресечь, лишь опубликовав в конце концов истинную правду. Другого варианта нет. Я намерен предложить им такой шанс.
— Если только ты прав. Если можно доказать существование этой недоказанной пока коррупции. Если ты сумеешь…
— Хватит. У меня насчет этого верные предчувствия, Юра. Очень верные. От этого перевернется вся моя жизнь.
— Или на этом и оборвется.
— А разве есть что-то новое? Мы годами имели дела с головорезами. С громилами Сталина, Хрущева, Брежнева. Они сошли со сцены, а мы все еще здесь.
— Верно говоришь, — задумчиво произнес Юрий. Эскалатор подвез нас к толпе покупателей, суетливо метавшихся из одной очереди в другую. — Но теперь распознать их намного труднее.
4
— Она так и не возвращалась, — проскрипела бабушка Парфенова, подметая холодный тротуар метлой из березовых прутьев.
— Спасибо, что предупредили. Сколько времени прошло, а я ничего о ней не узнал.
Она угрюмо кивнула, сметая сор со ступенек лестницы.
— Больше никто не приходил сюда? — на всякий случай спросил я.
— Вы имеете в виду тех людей, так ведь?
Я кивнул. Она прекратила орудовать метлой и буркнула, что никого не было. Затем глаза у нее затуманились.
— Вы еще не успели спросить, а я все еще не могу припомнить.
— Что? Что именно?
Она досадливо затрясла головой и ткнула метлой, показывая, чтобы я шел домой.
На этот раз не было запахов духов, кофе, не было никаких неожиданностей. Меня встретила холодная, пустая квартира. Несколько часов я обрабатывал полученную от Юрия информацию, сочиняя небольшой репортаж и пытаясь складно и завлекательно выстроить услышанное. Напечатав, я в нетерпении вытащил из каретки последнюю страничку, но не потому, что закончил работу. Нет, это не конец, а только начало ее. Копирку и копии репортажа я сложил отдельно, а оригинал, закрепив скрепкой, положил в плоский кожаный кейс.
Это был подарок моей жены. Я получил его лет двадцать тому назад, продав свой первый материал Французскому информационному агентству. Кейс хоть и потускнел и был весь в царапинах, но с тех пор я не расставался с ним никогда. А вот семья наша распалась: жена ушла от меня, когда мое диссидентство стало угрожать ее медицинской карьере.
Заперев потускневшие застежки кейса, я снова вышел на улицу. Мне не давали покоя исчезновение Веры и опасения Юрия по поводу головорезов.
Был еще день, но из-за смога и ранних сумерек Люблино уже погружалось во мрак. За спиной у меня загорелись фары автомашины, отбрасывая блики на бетонные фасады домов. Сердце начало отбивать частые удары, но машина проехала мимо. Нет, это не черный милицейский «воронок». И не кагэбэшная троица в «Жигулях», просто такси, рыскающее в поисках пассажиров. Нынче нет их и среди молодежи, толпящейся у газетного киоска напротив станции метро. Таких киосков становится все меньше — газеты теперь распространяются главным образом по подписке. Но этот киоск существует за счет повышенных цен на газеты и журналы, их разбирают постоянные клиенты, которые рано уходят на работу, не дождавшись почтальона и своей периодики.
По пути к редакции «Правды» в вагоне метро я внимательно просмотрел свежие газеты. Ни одна не сообщала об убийстве Воронцова. Шевченко держал слово. Эскалатор на станции метро «Белорусская» поднимал пассажиров на площадь, покрытую ледяной изморозью. Короткий переход под мостом, начало Ленинградского шоссе, еще чуть больше километра — и вот я у мрачного здания на улице Правды, где находятся редакции газет и журналов.
Лифтом пользоваться я не стал, предпочел лестницу. Все стены в приемной редакции были увешаны фотографиями, готовыми в любую минуту сорваться с крючков. Мебель, освещение, чугунные радиаторы отопления, треск механических пишущих машинок — все напоминало 50-е годы, все было старым. Кроме сотрудников и сотрудниц. Молодые, симпатичные, они внимательно вчитывались в тексты, усердно стучали по клавишам.
Я проскользнул в дальний конец большой комнаты, к стеклянной перегородке с табличкой «Редактор». Там сидел средних лет человек с зачесанными назад волнистыми волосами. Очки в круглой оправе, восседавшие на крупном носу, придавали ему вид взъерошенной совы. Кажется, удачное сравнение.
Я давно знал Сергея Мурашова, уважаемого журналиста. Как и многие партийные идеологические работники, он жил под страхом быть сосланным в лагеря ГУЛАГа, поэтому ни в какие дискуссии не ввязывался, писал по мелочам. После коренных перемен в политическом климате он расправил крылья. Изредка он обменивался с Юрием запрещенной литературой, а я тесно сотрудничал с ним на протяжении многих лет. И теперь Сергей Мурашов — главный редактор газеты.
Когда я появился в дверях, Сергей, углубившись в какую-то статью, даже не заметил меня.
— Могу я предложить захватывающую историю одного политического убийства вкупе с грандиозным скандалом, случившимся на нашей отечественной почве?
— Николай! — воскликнул он, вскакивая со стула и огибая стол, чтобы пожать мне руку.
— Вот уж кого пока не ожидал встретить здесь!
— А-а, это брак по расчету. Сюда долго никого не могли подобрать, а я без зазрения совести привык к хорошей пище, модной одежде и комфортабельному жилью.
На стене за его столом висели первые полосы последних номеров газеты. В типичной для «Правды» манере каждый заголовок и статья располагались ниже разработанной издавна «шапки» газеты с профилем Ленина на ордене и клише:
ПРАВДА
Газета основана 5 мая 1912 года по инициативе В.И.Ленина
Орган Центрального Комитета КПСС
— Немало удивлен, что люди у тебя все еще не разбежались.
— Еще как разбежались, да я их всех снова вернул.
— И чем же заманил?
— Просто решил вернуть все по-старому и хочу, чтобы чертовы пацаны это твердо знали, — пояснил он, кивнув на зал за стеклом. Затем спросил: — Ты действительно притащил какой-то материал?
Я кивнул и вынул из кейса отпечатанные страницы.
— Тут кое-что любопытненькое.
У Сергея даже брови вздернулись вверх.
Он уселся поплотнее на стуле, поднял очки на лоб и приступил к чтению. Глаза у него стали круглыми, зубы он крепко сжал и беспокойно заерзал. Минуты казались вечностью.
— Здорово, — изрек он, прочитав. — Сильно, в точку и потрясно.
— Спасибо за комплимент.
— Разве ты положительно относишься к такому замаскированному разбазариванию государственной собственности?
— Это Шевченко так относится. В самом деле, Сергей, ведь ни для кого не секрет, что Госкомимуществом заправляют коррумпированные элементы.
— Да, но ты же обеляешь и Воронцова, которого убили за то, что он собирался кое-кого вывести на чистую воду.
— Он руководил отделом МВД, осуществляющим контроль за Госкомимуществом. И он либо раскрыл махинации, либо сам был связан с ними. Речь идет о политическом скандале, а не о том, с какой стороны подходить к нему.
— Хорошо. Я не заинтересован в публикации материалов о рядовом уличном преступлении.
