Грег Диналло - Фиаско
— Не надо, Катков, не переходите на личности.
— Да это вы переходите на личности. Вы хотите, чтобы я признал, будто у этого убийства нет никакой политической подоплеки, только потому, что вы так утверждаете.
— Нет, не поэтому. А потому, что факты не подтверждают такой версии.
— По вашим словам, эти факты будто бы говорят о том, что некий убийца выследил, как жертва, на груди которой сверкали ордена и медали, вышла из подъезда дома, верно? И последовал за ним? И выстрелил? И утащил все награды?
— Да, я так и заявляю. Жертва, между прочим, была под мухой, — заметил Шевченко и вынул из портфеля листок бумаги. — Таков предварительный анализ на алкоголь, — пояснил он торжественным тоном. — У Воронцова в крови обнаружили алкоголь на достаточно высоком уровне. Он был пьян.
— Как почти вся Москва в такой поздний час.
— Водка сделала из него легкую жертву.
— Если бы он надел свои награды. Об этом сказала его дочь, но ее слова вовсе не значат, что так и было.
— Искренне надеюсь, что вы докажете это и опровергнете мои выводы.
— Да уж постараюсь, будьте уверены.
Шевченко самодовольно ухмыльнулся, сгреб свои бумажки и бодро зашагал прочь. Я пошел вслед за ним по коридору и вниз по лестнице. В нос ударил едкий запах мочи и хлорки. Он исходил из уборной в подвальном помещении, где обычно оправлялись арестованные и свидетели.
Рядом за проволочной сеткой была камера хранения, на стеллажах там лежали всякие коробки, пакеты, папки и прочие вещи с привязанными ярлыками. Шевченко заполнил бланк заявки и протянул его угрюмому дежурному кладовщику. Тот принес большой бумажный пакет. Расписавшись и получив пакет, Шевченко положил его на стоящий поблизости стол и с каким-то торжеством вынул окровавленный спортивного покроя пиджак Воронцова.
— Надеюсь, дочь заявила о пропавших вещах отца?
— Разумеется, заявила. А как бы иначе мы узнали про награды? Она лишь глянула на пиджак и сразу же спросила, что мы с ним сделали. Поэтому я и взял его в качестве вещдока, иначе поступить не мог.
— И по нему видно, что убитый носил медали?
Хитро улыбнувшись, Шевченко сунул пиджак мне в руки.
— Сами смотрите.
Пиджак был сшит из прекрасной шерсти. Я внимательно осмотрел все места около лацканов и не нашел никаких признаков того, что к нему когда-нибудь прикалывали хоть одну медальку: не было ни потертостей, ни дырочек, ни разрывов, никаких следов.
— Извините, — сказал я, — но за вещдок пиджак принять не могу.
Тогда Шевченко открыл ящик стола и вынул оттуда увеличительное стекло.
— Посмотрите повнимательнее на подкладку. Вывернув пиджак наизнанку, я стал разглядывать подкладку из саржи, особенно там, где были нагрудные карманы. На складках и морщинах подкладки в ровный ряд вытянулись точечные проколы.
— Ну, видите? — не вытерпел Шевченко.
Посмотрев на него, я с унылым видом согласно кивнул.
— Дочь Воронцова говорила, что он с гордостью носил свои награды: три золотые звезды Героя Советского Союза, два ордена Красною Знамени, орден Ленина и другие боевые и гражданские награды статусом пониже, которые обычно носила половина депутатов Верховного Совета.
Пустота внутри меня начала расширяться, но тут мне в голову пришла одна мысль.
— А я так не считаю. Эти проколы вовсе не доказывают, что Воронцов носил награды в тот момент, когда его убили. Их могли снять с пиджака давным-давно.
— Браво, Катков. Очень хорошо. И я задавался тем же вопросом. Но у Татьяны Чуркиной на это был убедительный ответ — пиджак был совсем новый. По ее словам, всего несколько дней назад она сама помогала отцу перекалывать награды с одного костюма на другой.
Внутри у меня снова стало пусто и холодно, все заныло. Хотя Воронцова и убили, скандал, затрагивающий правительственных чиновников, похитивших государственную собственность на миллиарды рублей, обернулся заурядным разбоем. И ведущий репортаж, и серия продолжений, и продажа авторских прав иностранным информационным агентствам, полумиллионный гонорар, честолюбивые замыслы — все это рухнуло в одночасье. Но как сказал бы старший следователь, один конец все же не сходится с другим.
— А как насчет тех документов?
— Каких? Воронцова?
— Ага. Документов из Комитета по госимуществу. Их-то ведь тоже прорабатывали?
Складывая аккуратно пиджак, Шевченко ответил:
— Без всякого сомнения. Но вы неверно их истолковали.
— А как насчет вашей версии, что его застрелили, потому что он собирался кое-кого вывести на чистую воду?
— Я ошибался.
— Да нет, вы были правы, черт побери. Вы же сами говорили, что он был контролер, и он был им на самом деле.
— Верно, говорил, но к делу, которое я расследую, это не относится. Факт остается фактом: когда Воронцов выходил из дома, он надел ордена и медали, а когда его нашли мертвым, их уже не было. В моем докладе отмечается, что совершено преступление, убийство. Его застрелили из пистолета, 9-миллиметрового «стечкина». Мотив убийства — ограбление. Ну что, разве я не прав? Разве тут что не ясно?
— Тут ясно только то, что эти документы должны были попасть в руки тех молодчиков, которые и заварили всю эту кашу.
Шевченко злобно зыркнул на меня и стал укладывать сложенный пиджак в пакет.
— Ладно, кончим с этим. Мне известно, что здесь имеется отдел, который…
— Послушайте, Катков, — Шевченко не хотел замечать моего шага к компромиссу, — несмотря на мою привязанность к старой гвардии, я вовсе не собираюсь выдвигать обвинения против новых чиновников, в частности, против сотрудников министерства, где я работаю, или же против людей из Госкомимущества, связанных с программой приватизации, которые, должен признаться, — он остановился, помолчал, — будут вытаскивать для других каштаны из огня. А как вы считаете?
— Так и считаю. Но лишь если все они будут коррумпированы.
— А у вас есть какие-то доказательства?
— Нет, к сожалению. Но я знаю, что будут, — язвительно подчеркнул я. — И с удовольствием дам им ход, как только они попадут мне в руки.
Глаза Шевченко метали молнии. Он прекрасно понял, чего я добивался.
— Я могу это устроить, — пообещал он.
— Разумеется, можете. Мы поднимаемся в ваш кабинет. Вы, якобы по забывчивости, оставляете на столе документы и выходите в туалет, а я в это время быстренько прочитываю текст, заложенный в машинку.
— Нет, не пойдет. Это не тот случай.
Взяв пакет со стола и передав его в окошко дежурному кладовщику, он отошел от камеры хранения.
— Ну хорошо. Давайте подойдем к вопросу с другой стороны. Если не вы, то кто же?
— Не понял, скажите яснее, — бросил он, ускоряя шаг.
— Какой отдел в вашей конторе занимается борьбой с коррупцией в высших эшелонах власти?
— Отдел по борьбе с экономическими преступлениями.
— Благодарю вас. А почему бы не передать бумаги им?
— Потому что расследованиями всяких нарушений в Госкомимуществе в установленном законом порядке занимается МВД. Если начальство Воронцова решит, что его подозрения обоснованны, тогда они предпримут соответствующие меры, направленные на…
— Да вы же сами не верите в эти сказки.
— Да нет, верю. Может, документы уже там, — сказал Шевченко и стал подниматься по ступенькам лестницы, закуривая на ходу сигарету.
Я шел вслед за ним по пятам, думая о том, что он знает больше, знает, что Воронцова обложили со всех сторон и что нельзя бюрократам контролировать самих себя. Кроме того, он увиливает от ответов, имея скрытые побудительные мотивы, и я догадывался какие.
— Кстати, кто сейчас возглавляет отдел по борьбе с экономическими преступлениями? — как бы между прочим спросил я.
— Да есть такой мужик по фамилии Годунов, — ответил Шевченко, преодолев еще пролет лестницы.
— А он не забил в колокола?
— Его прислали из министерства с полгода назад.
— Не станет ли он следователем Годуновым?
— Будет кем-то вроде этого, — кивнул Шевченко. — Недаром здесь его прозвали Крематорием.
— Крематорием?
— Ага. В его ведении расследования валютных махинаций на черном рынке. Все, что конфискуется у мошенников, он сносит в санузел и там сжигает. Всякие иски и претензии мурыжит. Позер херов — вот кто он такой, если меня спросите.
Мы поднялись еще на несколько ступенек, и я спросил:
— Так он, стало быть, старший Крематорий? Или, может, главный?
— Старший, — как-то опасливо произнес Шевченко, оглянувшись.
— А сколько старший Крематорий Годунов прослужил в милиции?
— Мы с ним были на одном курсе в МШМВД.
— Где? Где?
— В милицейской школе МВД.
— Ну тогда понятно, вы, стало быть, давние соперники.
Шевченко лишь пожал плечами.
— Он честолюбивый мужик?
