Бернар Миньер - Лед
Повода для паники не было: Марго Сервас спокойно шла в толпе впереди. Венсан на ходу включил аппарат и убедился, что тот работает.
Марго свернула на площадь Эскироль. Деревья и старые фасады домов оживляли ярко освещенные витрины и гирлянды огоньков. За несколько дней до Рождества на улицах было полно народу. Его это вполне устраивало: меньше риска, что обнаружат. Вдруг он увидел, что девчонка резко остановилась, огляделась вокруг, развернулась и зашла в пивную папаши Леона. У Эсперандье включились сразу все сигналы тревоги. Те, кому нечего скрывать, так себя не ведут. Он замедлил шаг и прошелся мимо двери, за которой она исчезла. Перед ним встала дилемма. Венсан уже с полдюжины раз встречался с Марго. Как она отреагирует, если увидит, что он вошел сразу за ней?
Эсперандье заглянул в окно как раз в тот момент, когда она уселась на стул, а перед тем поцеловала в губы человека, сидевшего с другой стороны столика. Марго просто сияла. Эсперандье увидел, как радостно она рассмеялась в ответ на какую-то реплику своего визави.
Потом он взглянул на этого человека. Вот тебе и на!
В этот холодный декабрьский вечер он загляделся на мелкие семечки звезд над горами и на отражение огней мельницы в воде. Это означало, что внутри тепло и приятно. Ледяной ветер жег ему щеки, дождь перешел в снег. Когда дверь мельницы открылась, Сервас увидел, как застыло лицо ее владельца.
— Боже милосердный! Что это с тобой?
Сервас смотрелся в зеркало в больнице и знал, что его вид может напугать кого угодно. Черные расширенные зрачки и красные, налитые кровью глаза были достойны Кристофера Ли в роли Дракулы. Шея посинела до самых ушей, контуры губ и ноздрей пламенели, раздраженные пластиковым мешком, а на шее красовался глубокий лиловый шрам от впившейся веревки. Глаза слезились от холода и нервного напряжения.
— Я запоздал, — хрипло произнес он. — Можно я начну с того, что войду? Нынче вечером очень холодно. — Сервас дрожал всем телом.
В доме Сен-Сир с тревогой вгляделся в него.
— Господи! Иди скорее, грейся!
Старый следователь стал спускаться в большую комнату.
Как и в прошлый раз, стол был уже накрыт. В камине полыхал яркий огонь. Сен-Сир пододвинул ему стул, открыл бутылку вина и налил бокал.
— Выпей и приди в себя. Ты уверен, что в порядке?
Сервас кивнул и отпил глоток. Вино было темно-красное, почти черное. Очень крепкое, хотя и прекрасное на вкус, особенно для Серваса, который не очень-то разбирался в винах.
— «Сомонтано», — сказал Сен-Сир. — Я за ним езжу по ту сторону Пиренеев, в Верхний Арагон. Так что же случилось?
Сервас все ему рассказал. Разум его постоянно возвращался к лагерю, и каждый раз сильный выброс адреналина пронзал Мартена так же, как рыбья кость пронзает кошачье горло. Кто пытался его удавить? Он прокручивал весь день, как кинопленку. Гаспар Ферран? Элизабет Ферней? Ксавье? Но Ксавье пришел ему на помощь, разве что психиатр спасовал в самый последний момент, когда Сервас уже умирал. Чуть раньше его почти задушили, а позже Ксавье уже был рядом. А если это Ксавье его и душил? Нет, он слышал, как отъезжал «вольво»! Сервас пытался свести воедино события этого дня и дня вчерашнего, спешное бегство Шаперона, пустой дом, найденные плащ и перстень, коробочку с патронами на столе…
— Ты очень близок к истине, почти подобрался к ней, — озабоченно заключил Сен-Сир, взглянул на шею Серваса и продолжил: — Но то, что он с тобой сделал, это… неслыханное насилие. Теперь он уже ни перед чем не остановится. Надо будет — убьет и полицейского.
— Он или они, — сказал Сервас.
Сен-Сир бросил на него острый взгляд и заметил:
— Это плохо для Шаперона.
— У тебя нет идеи по поводу того, где он может прятаться?
Магистрат надолго задумался, потом ответил:
— Нет. Но Шаперон — фанатик гор и альпинизма. Он знает любую тропу и каждое укрытие как на французской территории, так и на испанской. Обратись-ка в горную жандармерию.
Конечно, как же Сервас раньше не додумался?
— Я приготовил кое-что легкое, как ты просил, — сказал Сен-Сир. — Форель под миндальным соусом. Это испанский рецепт. А ты мне расскажешь новости.
Он вышел в кухню и вернулся с двумя дымящимися тарелками. Сервас выпил еще глоток вина и взялся за форель. Тарелка вкусно дымилась, соус источал тонкий аромат миндаля, чеснока, лимона и петрушки.
— Так ты полагаешь, что кто-то мстит за ребят?
Сервас кивнул и поморщился. Каждый кусочек пищи болью отзывался в горле. Он очень быстро наелся и отодвинул тарелку.
— Прости, но больше не могу.
— Конечно, пойду приготовлю тебе кофе.
Вдруг, с неожиданной жестокостью, перед Сервасом возникло вырезанное на стволе дерева сердце с пятью именами из семи.
— Значит, слухи имели под собой почву, — сказал Сен-Сир, возвращаясь с чашкой в руке. — Невероятно, что мы пропустили дневник и нам не удалось найти ни малейшей зацепки в пользу этой версии.
Сервас его понимал. С одной стороны, Сен-Сир испытывал облегчение оттого, что истина наконец-то забрезжила впереди. С другой — он испытывал то, что чувствовал бы всякий, кто годами преследовал цель, а потом, уже смирившись с тем, что никогда ее не достигнет, вдруг видит, как ее достигает кто-то другой. Горькое это чувство: понять, что прошел мимо главного и впустую потратил время.
— В конечном итоге, интуиция тебя не подвела, — подчеркнул Сервас. — По всей видимости, члены квартета никогда не снимали капюшонов, идя на дело, и не показывали жертвам свои лица.
— Никто из пострадавших ни разу не пожаловался!
— Так часто бывает в делах подобного рода, ты это знаешь не хуже меня. Истина вскрылась много лет спустя, когда жертвы стали взрослыми, обрели уверенность в себе и уже не боятся своих мучителей.
— Полагаю, ты просмотрел список всех детей, когда-либо отдыхавших в лагере? — спросил Сен-Сир.
— Какой список?
Следователь бросил на него удивленный взгляд и пояснил:
— Тот, что я составил, установив имена всех детей. Он лежал в коробке, которую я тебе отдал.
— Там не было никакого списка, — отозвался Сервас.
Сен-Сир смутился, но стоял на своем:
— Да был же! Ты что, думаешь, у меня с головой непорядок? Я уверен, там были все документы, включая этот список. Я тогда пытался установить связь между самоубийцами и другими детьми, отдыхавшими в лагере, предположил, что до этого могли случиться и другие самоубийства, прошедшие незамеченными, поскольку они были одиночными. Может быть, и другие ребята из лагеря кончали с собой. Это подтвердило бы мою гипотезу, что самоубийства связаны с «Пиренейскими сернами». Я отправился в мэрию и составил список всех детей, отдыхавших в лагере со времени его основания до трагических событий. Этот список лежал в коробке.
Сен-Сир не любил, когда кто-то ставил под сомнение его слова, тем более — интеллектуальные качества. Он был уверен в себе.
— Сожалею, но в коробке не было ничего похожего на такой список.
Старик покачал головой, пристально на него посмотрел и заявил:
— То, что находится у тебя, — это фотокопии. В то время я был очень педантичен, не то что сейчас. Я снимал фотокопии с каждой странички досье и уверен в том, что список там был. — Он поднялся. — Пойдем со мной.
Они двинулись по коридору, облицованному красивым серым камнем. Следователь толкнул низкую дверь и повернул выключатель. Сервас очутился в настоящем хаосе. В маленьком кабинете в неописуемом беспорядке пылились книжные шкафы, стулья, столики на одной ножке, везде как попало валялись книги по юриспруденции, из стопок досье вывешивались листки, когда-то заботливо собранные вместе. Документы лежали повсюду, даже в углах и на полу. Ворча, Сен-Сир безуспешно порылся в стопке бумаг сантиметров тридцать высотой, лежащей на стуле, потом в другой. Минут через пять он выпрямился, держа в руках сшитую пачку листков, и торжествующе протянул ее Сервасу.
— Вот.
Мартен заглянул в список. Десятки имен, напечатанных в две колонки на трех страницах. Глаза его скользили по строчкам, но ни одно имя не заставляло остановиться. Потом появилось знакомое: Алиса Ферран. Он продолжил читать. Людовик Аслен, еще один из тех, кто покончил с собой. Еще дальше — Флориан Ванлоот. Сервас искал еще двоих ребят, отдыхавших в лагере, перед тем как покончить с собой, и вдруг его глаза натолкнулись на одно совершенно неожиданное имя.
Его здесь просто не должно было быть.
У Серваса закружилась голова, и он вздрогнул, словно его током ударило. На миг ему показалось, что это галлюцинация. Мартен закрыл глаза, потом открыл. Но имя осталось там, среди других, и никуда не делось. Ирен Циглер.
Черт возьми, но этого не может быть!
24
Сервас долго сидел за рулем «чероки», невидящими глазами глядя перед собой сквозь ветровое стекло. Он не замечал ни хлопьев снега, все гуще падавших с неба, ни снежной подушки, покрывшей шоссе. Под фонарем на снегу обозначался круг света. Огни на мельнице гасли один за другим, в конце концов остался только один. Светилось окно спальни. Наверное, старик читал, лежа в постели. Ставней он не закрывал, да это и не было нужно. Любому вору пришлось бы сначала переплыть ручей, а потом долго карабкаться до окон вдоль стены. Такая система была не менее эффективна, чем сторожевой пес или сигнализация.
