Матс Ульссон - Наказать и дать умереть
Я должен был разговорить его и оттянуть время.
– Это та же, что в фильме?
– Из Глазго, – кивнул Бергстрём.
Он зажал трость между пальцами и заулыбался, любуясь ею.
Роджер прав: такое не купишь в магазине товаров повседневного спроса.
– В Нью-Йорк тоже ее брал?
Герт-Инге повернулся и пристально посмотрел мне в глаза:
– Что ты об этом знаешь?
– Ты наследил по всему миру.
Бергстрём раскрыл рот, но тут же его захлопнул.
– Помнишь Бренду Фарр?
Он не ответил.
– А она тебя помнит, – продолжал я. – Даже сравнила с генералом танковых войск Паттоном.
– Ты…
– Я был везде и со всеми встречался. Кто из них тебе больше понравился? Кто лучше удовлетворил? Бренда Фарр, Мария из Хальмстада, Анли из Капстадена? Сколько их было? И главное, как ты их выбирал?
– Ты ничего не докажешь.
– Почему? Думаю, Анли тебя опознает, как это сделала ирландка из Копенгагена…
– Так я и знал, – прошипел Бергстрём. – Мне следовало…
– Убить ее?
Бергстрём покачал головой, отставил трость и вышел в другую комнату.
Он принес оттуда кресло и поставил наискосок от скамьи Лизен. Потом поднял меня, подтащил и опустил на мягкое сиденье.
Я сидел как истукан.
– Итак, действие первое, – объявил Бергстрём. – Сейчас ты увидишь.
Он повернулся к граммофону, щелкнул тумблером. Послышался треск, механическое повизгивание, а потом из-под иглы полилось: «…got myself a crying, sleeping, walking, talking living doll…»[70]
Бергстрём встал у скамьи. Поднял над головой трость. Прищурился, словно прицеливаясь. В этот момент я вытолкнул себя из кресла, однако, не рассчитав силы, рухнул ничком и остался лежать на полу. Падая, я задел плечом ногу Бергстрёма, от неожиданности он потерял равновесие и отлетел к стене. В проигрывателе хрустнуло, игла со скрежещущим звуком побежала по пластинке, и Бергстрём рухнул на меня всем своим весом.
Я завопил от боли в правом подреберье.
– Черт, я-то думал, ты парализован! – закричал Бергстрём, вскакивая. Потом поднял меня за плечи. – Стоять можешь?
Но стоило ему отпустить меня, и колени мои обмякли. Бергстрём снова подхватил меня, усадил в кресло и повернулся к граммофону.
– Ты сломал ее, – заскулил он, осматривая пластинку. – Знаешь, как давно она у меня? Это от матери.
Если бы не боль в загрудине, я бы пожал плечами. Через пластинку пролегла трещина.
Бергстрём смотрел на меня мутными, без блеска, глазами. Потом медленно покачал у меня перед носом указательным пальцем и повернулся к Лизен:
– Она за это заплатит. Шесть дополнительных ударов. Это справедливость.
– Ты следил за мной в Копенгагене? – проговорил я.
– Не твое дело.
– А на бензозаправке в Сведале?
– И это тебя не касается.
– Зачем ты убил Юстину Каспршик?
Вопрос застал Бергстрёма врасплох. Он задумался.
– Ты уверен, что это сделал я?
– А Ульрику Пальмгрен?
Его лицо расплылось в улыбке.
– Она ведь нравилась тебе, так? Я читал чепуху, которую ты ей писал.
– А что насчет девушки с бензозаправки?
– Так, невинное развлечение.
– А Санделль, Грёнберг?
– Чертовы шуты!
– Как ты проник в номер Санделля?
В глазах Бергстрёма отразилось недоумение, будто он не понимал, почему меня это интересует.
– Ко всем комнатам отеля имеются дубликаты ключей.
– А где ты раздобыл снимок, который подложил в мой почтовый ящик?
Бергстрём покачал головой, он улыбался.
– Тебе не обязательно все знать.
– Оставь Лизен, она ничего тебе не сделала. Высеки меня, в конце концов.
– Ты болтаешь чушь, – усмехнулся Бергстрём. – Мне известно о тебе достаточно, чтобы ославить на всю Швецию. Сам удивляюсь, почему до сих пор не сделал этого. Но мы весело поиграли, правда?
Все мое тело словно кололи микроскопическими иголками. Я почти не сомневался, что теперь смог бы встать на ноги.
Бергстрём снова взял трость и ткнул меня ею в грудь:
– Я придумал, что с вами сделаю. Оставлю в твоей машине на Центральном вокзале.
– Как ты туда нас доставишь?
– Раггар поедет за мной на своей развалюхе.
– Но если ты это сделаешь, я всем расскажу, что видел.
Улыбка стала еще шире.
– А с чего ты взял, что я сохраню тебе жизнь?
Я не ответил.
– Тебе есть над чем подумать, – продолжал Бергстрём.
Я отвернулся.
– Жаль, у нас мало времени, получился бы отличный фильм.
– Кстати, о фильме, – вспомнил я. – Тебя опознали в кадре.
– Меня там не видно, – вытаращил глаза Бергстрём. – Но полька хороша.
Он снова встал возле скамейки Лизен и, примеряясь, приложил трость к ее ягодицам. Лизен поежилась. Бергстрём отступил на полшага.
– Вот так отлично. – Он повернулся ко мне. – Смотри внимательно, может, научишься чему-нибудь.
Он поднял трость над правым плечом и ударил, чуть подавшись в сторону. Раздался свист. Лизен напряглась и вскинула голову.
Бергстрём обернулся на меня:
– Мне все равно, что думает об этом фрёкен Карлберг, но я хотел бы знать твое мнение.
– Ты зашел слишком далеко, – отрезал я.
– А я надеялся, ты оценишь. Ты ведь тоже любишь такое.
– Оставь ее.
– Или тебе больше нравится дрочить перед монитором?
– Хватит!
Трость просвистела в воздухе.
– Фишка в том, что каждый новый удар должен быть сильнее предыдущего, – объяснил Бергстрём. – С таким инструментом это возможно.
– Откройте, полиция! – пробасил за дверью мужской голос.
Бергстрём словно пробудился ото сна.
– Какого черта… – только и успел промямлить он, прежде чем в комнату ворвался толстый мужчина.
Это было последнее, что видел Бергстрём. Мужчина обрушил ему на голову что-то тяжелое, в глаза Бергстрёма брызнул ослепительный свет. Угасал он постепенно, в то время как сам Бергстрём медленно летел в пропасть.
Наконец он повалился спиной на мои колени и на этот раз больше не поднялся.
Из его правого виска текла струйка крови.
Бергстрём, казалось, перестал дышать. Я не двигался.
– Что за черт? – услышал я собственный голос.
– Вот она, твоя благодарность, – отозвался Арне Йонссон.
Он стоял возле меня с клюшкой для гольфа в руке.
– Ты все же нашел ей применение, – заметил я.
Обернувшись, Арне снял с себя плащ и накрыл им Лизен.
– Нечего ей лежать в таком виде, бедняжке.
Я не двигался, придавленный телом Бергстрёма, все больше убеждаясь в том, что он не дышит. Однако проверить не решался.
Арне развязал ремни, освободил Лизен и заметил, что ее губы залеплены скотчем.
– Что за дрянь?
Арне потянул за край ленты, та отошла с хрустом.
– Вам помочь подняться? – спросил он.
Лизен, покачиваясь, встала на ноги. Арне поддерживал ее за плечо.
Ее нижняя губа кровоточила. На запястьях остались следы ремней. Лизен прокашлялась и сплюнула на пол.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался я.
– Бывало и лучше.
Голос Лизен звучал хрипло. Она пожевала губами, будто у нее пересохло во рту, и поплотнее завернулась в плащ Арне.
Он налил ей воды из крана и протянул стакан. Но Лизен пить не стала. Вместо этого прополоскала рот, шагнула вперед и плюнула Бергстрёму в лицо.
Арне придержал плащ и обернул его вокруг ее бедер.
Лизен наклонилась, подняла с пола клюшку для гольфа и, сжимая ее обеими руками, изо всех сил ударила Бергстрёма в грудь.
– Лизен, Лизен, успокойтесь! – попытался я урезонить девушку.
Но клюшка взметнулась снова.
Лизен била по животу, бедрам, шее, лицу…
Тело Бергстрёма вздрагивало, и каждый удар болезненно отдавался у меня в подреберье.
– Мы сможем вытащить его отсюда? – спросил я.
– А он действительно мертв? – засомневался Арне.
Лизен в ужасе расширила глаза:
– Нет! Оставьте этого ублюдка лежать здесь!
– Он мертв, Арне, – заверил я. – Не дышит. Займись лучше Лизен.
Я уселся в кресло. В бок вонзилось не меньше десятка мачете. Дышать было больно, правая лодыжка пульсировала.
«Придется разрезать сапоги, иначе я их не сниму», – подумал я.
– У вас есть какая-нибудь одежда? – спросил Арне Лизен.
Та кивнула, покачиваясь, побрела на кухню и вернулась оттуда с вешалкой, на которую Бергстрём аккуратно повесил ее черные брюки.
– Трусы он засунул в карман, но они все равно изрезаны, – прошептала она.
– Что он с вами сделал? – поинтересовался я.
– Не сейчас, – отмахнулась Лизен.
Она скорчила гримасу, натягивая брюки на бедра.
– Боже, как больно…
– Он приставал к вам?
– Нет, на это он не способен. В детстве мать прижгла ему член сигаретой, с тех пор он не может… Он сам так сказал… Это все, что я знаю.
– Вау! – вырвалось у меня.
Прозвучало по-дурацки.
– А что он еще говорил?
Лизен махнула рукой:
– Не сейчас, Харри. В другой раз.
В глазах у нее стояли слезы. Щеки покраснели и опухли.
– Он…
– Потом, Харри.
– О’кей.
Арне не отрывал взгляда от Бергстрёма.
