Марк Вайнгартнер - Месть Крестного отца
— Туш, Кливленд, — прервала женщина.
Вероятно, она имела в виду touche.
Затем рассказала, как пройти, и Ник, к собственному удивлению, попал, куда надо. Прибыл за час, слишком рано даже по его стандартам.
Дверь в забегаловку «Джерри» была заперта. Понедельник. Ник приехал рано.
Джерачи не хотел привлекать к себе внимание, разгуливая по кварталу или маяча перед входом в заведение, которое весьма смахивает на место, где постоянно проводят облавы, сажают людей в обезьянник и предъявляют им абсурдные обвинения. Напротив был бар, оттуда Ник не сможет увидеть, приехал ли Фрэнк Греко или телохранитель-сицилиец. Неподалеку находился книжный магазин, но Джерачи терял в книжных лавках чувство времени и даже пространства. Разлука с семьей длилась так долго, что в привычку вошло иметь в кармане кучу мелочи, которая умещалась в кожаном кошельке ручной работы, купленном в Такско.
Шарлотта подняла трубку.
— Прости меня, — сказал Ник.
— Что случилось?
— Я сожалею. Обо всем, что случилось. Об уроне, нанесенном нашей семье.
— Что-то произошло?
На заднем фоне работал телевизор. Передавали новости, а может, боулинг. Он не был там, дома, с… страшно подумать. Еще страшней представить, как скоро он окажется там снова.
— Ничего. — Джерачи боялся спугнуть удачу излишним оптимизмом. Никогда он еще не подбирался так близко к свободе. Ник прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза. — Все хорошо.
— Я горжусь тобой, — заявила Шарлотта. — Я люблю тебя.
— Я не хочу нарваться на комплимент, но «горжусь» — это уж слишком.
Повисла длинная пауза, тишину нарушала приглушенная музыка из телевизора. Реклама сигарет.
— Дело не в конкретных словах, — наконец произнесла Шарлотта.
То же самое она сказала, когда Ник дал ей почитать первоначальный вариант «Выгодной сделки Фаусто», и была права.
— Не жалей ни о чем, ладно? Делай свое дело и возвращайся домой. Если что будет не так, мы поправим. Я в порядке. Девочки тоже. Мы с тобой. Со всеми случаются неудачи. Не зря ведь говорят: назвался груздем — полезай в кузов.
— Только говорят, — возразил Ник, — но в большинстве сложных жизненных ситуаций так никто не делает.
— Зачем перечить. Мы такие, какие есть.
— Верно, — прошептал Джерачи.
— Что?
— Я тоже люблю тебя. Надо идти, согрей мою сторону кровати, ладно?
Он повесил трубку и уставился на телефон-автомат. Больше звонить не хотелось. Хорошо бы пойти в спортзал и отмутузить кого-нибудь, например выскочку, посмеявшегося над трясущимся стариком.
Джерачи гнал мысли об отце, покойном отце, о том, как он умер, о похоронах, на которые не посмел приехать. Однако не мог позволить себе забыть об этом.
Он нашел супермаркет и стал бродить между рядами, выглядывая время от времени на улицу. Не увидев никого, возвращался обратно, пару раз дошел дернуть дверь забегаловки «Джерри» — закрыто. Улица была торговой, и никто его не замечал.
Сначала приехал телохранитель. Он обменялся с Ником условными жестами, чтобы обозначить, кто есть кто. Затем Джерачи дал ему знак оставаться на расстоянии. Телохранитель, как и Ник, был белокожим, светловолосым сицилийцем. Модный костюм, туфли на скошенном каблуке и солнечные очки в золотой оправе, несмотря на сумерки. Под плащом едва выступал пистолет в кобуре. Ник не сомневался: парень подражает какому-то киноактеру. Сам он сто лет не был в кино.
Фрэнк Греко прибыл через несколько минут, как раз в тот момент, когда Ник дергал за дверь «Джерри».
— Заперто, — произнес Греко. Его сопровождали сопsigliere и телохранитель.
— Бог наделил вас незаурядной наблюдательностью, мой друг.
Они представились друг другу. Таракан был прав насчет одеколона.
— Должно быть открыто, — сказал Греко. — Ты звонил, проверял? — спросил он у consigliere.
Consigliere чуть не провалился сквозь землю.
— Хотите стать боссом? — обратился Греко к Нику. — Добро пожаловать в этот гламурный мир. — Греко сложил руки на груди, сделал глубокий вдох и кивнул на бар напротив, с фасадом из стеклоблоков.
Внутри заведение оказалось весьма тесным. Древний бар из резного дуба тянулся вдоль всей стены. Спереди два дешевых пластиковых стола рядом с музыкальным автоматом, из которого доносилось «Сап I Get a Witness» Марвина Гея. В баре был только бармен, толстяк а бейсболке «Янкиз».
Телохранители остановились в проходе.
— У вас есть задняя комната? — спросил Грек Фрэнк.
Бармен обвел рукой пустующие столы.
— Сегодня, блин, понедельник. Садись куда угодно.
— Следи за выражениями, — нахмурился телохранитель Фрэнка.
Стильный сицилиец Ника посмотрел поверх солнечных очков, и Джерачи покачал головой. Нет надобности реагировать болезненно. Да и вообще обращать внимание. Это всего лишь бармен, несчастный бедолага.
Consigliere сказал, что наведет справки о заведении напротив, и удалился.
— Нет задней комнаты? — повторил Греко.
— Есть туалет, — ответил бармен, пожимая плечами.
— Выпьем по коктейлю, — предложил Джерачи Фрэнку, — а когда откроют «Джерри», перейдем туда.
— «Джерри»? — переспросил бармен. — Откуда вы взялись? «Джерри» закрыт по понедельникам.
— Заткнись. Я не с тобой разговариваю.
Греко слегка напрягся и заказал скотч с содовой.
Джерачи попросил красного вина и сел рядом с музыкальным автоматом. Греко присоединился.
Заиграла «Having a Party» Сэма Кука — отнюдь не любимая музыка собравшихся, но их головы были отягощены более важными вещами. Зато музыка помешает подслушать разговор.
Греко сел. Они чокнулись.
— Салют, — произнес он.
— Салют.
— Ник Джерачи. Человек-легенда. У меня в гостях.
Телохранители заняли места и внешне расслабились. Момо поступил разумно, надоумив Ника взять с собой человека. И «М-12» — хороший гарант того, что они отсюда выберутся.
— А что я… — произнес Греко, покачивая головой. Кивнул на свое отражение в зеркале на стене. — Посмотрите на этого старика. В молодости я был похож на греческого бога. — Он глотнул виски. — А теперь смахиваю на убогого грека.
Джерачи вежливо усмехнулся. Они с Фрэнком были приблизительно одного возраста.
— Сколько раз приезжал в Нью-Йорк, — сказал Греко, — никогда не был на Стейтен-Айленде.
— Сюда никто не заглядывает.
— Будут, когда откроется подвесной мост. — Греко махнул в нужном направлении. Из бара были бы видны башни, если бы фасад сделали из зеркального стекла, а не стеклоблоков.
— Сомневаюсь.
Автомат заиграл «Walkin’ the Dog» Руфуса Томаса.
— Э-э. — Греко пожал плечами. — Кто его знает. Мы, итальянцы, создавали здесь историю. Меуччи изобрел здесь телефон. В школе учат, будто это сделал Александр Грэм Белл, но…
— Я знаю эту историю, — сказал Ник.
Греко удивился:
— Вы умеете читать мысли?
Джерачи сделал глубокий вдох, чтобы не выйти из себя.
— Просто знаю историю.
Греко кивнул.
— А вам известно, что Меуччи и Гарибальди жили вместе? Не как любовники. Меуччи был женат, а Гарибальди любил пройтись по бабам. Однако он прохлаждался между революциями или что-то типа того и приехал сюда по некой причине. Из-за друга, полагаю.
— Удивительно, — произнес Джерачи достаточно спокойно, чтобы скрыть сарказм. Он прочел все книги об этих великих и печальных людях, но на тот момент они интересовали его меньше всего. — Позвольте прервать вас. Вы хотели поговорить со мной о предложении дона Страччи?
— Хотел, — сказал Греко. — Хочу. — Он вздрогнул, словно от боли.
— Вы в порядке? — спросил Ник.
Грек Фрэнк поднялся и схватился за промежность.
— Мне надо отлить, — заявил он и направился к темному коридору.
Ник заметил, что бармен исчез.
Дальше все происходило невероятно быстро.
Поднялся модный сицилиец Ника.
Словно подражая ему, встал и другой телохранитель.
Иголка проигрывателя перешла на «Night Train» Джеймса Брауна.
До Джерачи донесся раскатистый смех Греко. В конце темного коридора мелькнул свет, и Греко юркнул не в туалет, а на улицу.
«Майами, Флорида!» — вопил Джеймс Браун.
В следующее мгновение, поверх завываний саксофона, Ник услышал, как скрипнула дверь. Он вскочил на ноги и увидел, что сицилиец, который должен был охранять вход, может, даже запереть его, достал «М-12», а другой телохранитель обнажил старый «кольт» тридцать восьмого калибра. Ник тупо смотрел на глушители. Собственный телохранитель крикнул ему: «Стоять!»
«Боже, не дай мне умереть на Стейтен-Айленде, — думал Джерачи. — Боже, не дай мне очутиться на этой проклятой свалке нашего падшего мира».
В дверь, шатаясь, вошел Момо Бароне; к его спине был приставлен револьвер в руках Альберта Нери.
