Титания Xарди - Лабиринт розы
— Алекс, кажется, у вас имеется полное собрание сочинений Шекспира?
Алекс отправился в библиотеку.
— И атлас! — крикнул ему вслед Саймон.
Алекс припустил рысью.
Он задержался в доме какое-то время, проверяя мальчиков и подбирая джемпера и куртки для своих гостей. Тем не менее к следующему интересному вопросу Люси он все же успел.
— А что с Дидоной, Генри? Кого она была так счастлива видеть?
— Царицу Дидону соблазнил и бросил Эней, и она кинулась в погребальный костер. Но Юнона пожалела несчастную и послала к ней Ириду[122] на радуге. Та отрезала у Дидоны локон волос и тем самым освободила ее душу, поэтому Дидона была счастлива, когда заметила на небе радугу. Сюжет отделения души от тела через некий предмет, к которому она может прикрепиться, был широко распространен в классицизме; радуга считалась мостом, ведущим к высшей мудрости и помогающим проникнуть в рай.
— Ньютона тоже занимал этот канонический символ.
Алекс, помогая Люси облачиться в слишком просторный кардиган, обменялся с ней многозначительным взглядом: через этот символ они вместе приобщились к высшей мудрости, и теперь Алекс спрашивал себя, не обитает ли чья-нибудь душа в ларце, вырытом ими из-под дерева. Затем все опять занялись исследованием, погрузившись в собственные мысли, как вдруг Люси оживленно воскликнула:
— Тут в нескольких отрывках встречаются строчки из Тридцать четвертого сонета: «Но слез твоих, жемчужных слез ручьи…»!
На лицах проступила еще большая задумчивость. Тем временем Саймон, рыскавший по тридцать четвертым параллелям и меридианам, наткнулся на настоящие золотые копи и, когда его окликнули, сообщил друзьям, что еще в самолете их с Люси натолкнул на мысль о Сиднее Старый Моряк, плывший к югу, по направлению к экватору.
— Совершенно точно, что бывшая бухта Стингрей — это нынешняя Ботани-Бей[123], и расположена она на тридцать четвертом градусе южной широты. Там родилась Люси.
Люси, как и прочие, уже ничему не удивлялась, но новое открытие обозначило проблему, о которой она тут же высказалась:
— Вы считаете, что пресловутый золотой горшочек может находиться вовсе не в Англии, а за ее пределами? То есть Ди мог взять его — вернее, то, что им называется,— в одно из заграничных путешествий?
— Люси права, это тоже следует учесть,— сказал Алекс.— Но число «тридцать четыре» пронизывает каждый отрывок, буквально каждое слово, и если мы что-то недопоняли, то только по собственному недосмотру. У нас есть Венера и Адонис, а также Ариадна и месяц май, который заключает в себе некий смысл. И в любую из наших загадок вплетена роза. Самая первая страница — вернее, копия, обновляемая из поколения в поколение,— дает ответ: «Уильям Шекспир». А розу, по моему мнению, следует понимать как омофон к латинскому ros или роса,— непременный компонент в алхимических опытах. В записях Уилла под монадой Джона Ди я увидел цитату: «Да даст тебе Бог от росы небесной и от тука земли»[124]. Ди всегда проявлял живейший интерес к алхимии.
— Однако,— Генри отложил в сторону страницу, которую до этого читал,— мне кажется, что розы всегда воспринимались как символ женской красоты и непорочности. Но их форма, когда они начинают распускаться, навевает мысли о прелестях и плодородной силе прекрасного пола. В моем представлении розы олицетворяют некий оптимистичный, позитивный образ, связанный со всем женским. На этой неделе я кое-что почитывал о королеве Елизавете — тоже Деве, между прочим,— и вспомнил, что придворные эрудиты и люди из окружения Ди называли ее Астреей — богиней правосудия из золотого века, когда боги и само небо пребывали на земле. Может статься — и хорошо бы, если бы сталось,— что Ди ожидал скорого наступления нового золотого века, уже во времена Елизаветина преемника.
Генри посмотрел прямо в глаза сыну, и тот понял, что эти слова сказаны нарочно для него, но разговор был прерван телефонным звонком на мобильник Алекса. Он отошел и вернулся чем-то крайне озабоченный. Люси каким-то непостижимым образом догадалась, что звонил Кэлвин и что Алекс не собирается никому об этом говорить,— может, по той простой причине, что никто не питал симпатии к его кузену?
Время приближалось к шести, и на улице стало прохладно. Алекс убрал стол после чаепития, кликнул мальчиков и велел сыну проводить приятеля до дома. Грейс с Саймоном закутались потеплее и углубились в сад, Генри все еще сидел, уткнувшись в Шекспира, а Люси тоже отправилась бродить по тропинкам наугад, погруженная в размышления, присущие настоящей богине. Она покружила у шелковицы, на которой еще не набухли почки, и вдруг почувствовала странное внутреннее смятение. Люси присела на корточки и задумалась, и тут в ее сознании промелькнул образ: женская рука в перчатке, сжимающая трепещущую… может быть, птицу? Видение взволновало ее, но не вызвало неприятия. Люси вернулась на тропинку и принялась собирать цветы. Для их с Алексом комнаты она нарвала душистых нарциссов — они напомнили ей о послеоперационном периоде,— затем отыскала несколько ранних анемонов для спальни Шан. За этим занятием Люси и застало озарение, немедленно сорвавшееся с ее губ возгласом:
— Алекс, я знаю!
Ее слова прозвучали с такой убежденностью, что все тут же сбежались, ожидая объяснений.
— Дело совсем не в тридцать четвертой широте или долготе,— поделилась своим открытием Люси,— по крайней мере, я так не думаю. Но зато время играет значительную роль. Алекс обнаружил, что мой день рождения приходится на тридцать четвертый день в году. Я поразмыслила над этим и пришла к выводу, что тридцать четвертый зодиакальный градус совпадает с четвертым градусом Тельца — знака, подразумевающего апрель и май, а также Минотавра.
— И лабиринт,— подсказал Алекс.
— Это указывает нам на совершенно конкретный день — двадцать третье или двадцать четвертое апреля, поскольку положение градуса зависит от года. В одном из отрывков текста спрашивается: «что есть мужчины, когда они ухаживают?» Тогда они — апрель, и декабрь — когда женятся[125],— взято из «Как вам это понравится». Теперь подумайте сами: двадцать третье апреля — День святого Георгия; изначально это был языческий праздник и назывался он днем Зеленого Джорджа[126] или Зеленого Человечка. Выражаясь метафорически, зелень — самая середина имени Ириды; это центральный цвет в радуге.
Все впились глазами в Люси, силясь вникнуть в суть ее открытия.
— Генри, крест святого Георгия есть только на гербе Стаффордов?
Тот кивком подтвердил, и Люси спросила уже без затей, словно наталкивая на ответ:
— Чьи альфа и омега приходятся на День святого Георгия?
Алекс склонил голову набок и позволил себе окунуться в темноту ее огромных, головокружительных, гипнотических глаз, наслаждаясь их властью над собой.
— Шекспира, конечно! Люси, но это же потрясающе! И мамина подпись от руки это подтверждает: «Телец 4. Золотой горшочек радуги». Вероятно, здесь имеется в виду сабийский символ — личный сабийский символ Шекспира для обозначения градуса его рождения.
— Сабийский символ? — озадаченно переспросила Грейс.
— Его придумал в тысяча девятьсот двадцатом году Марк Эдмунд Джонс. Каждый из трехсот шестидесяти зодиакальных градусов тайно внушает некое изречение или образ — интуитивный подход к данной части личного знака зодиака. У мамы сохранилась эта схема.
Все опять задумались, пока Генри не озвучил вопрос, вертевшийся у каждого на языке:
— В таком случае куда вам нужно отправиться двадцать третьего апреля и что конкретно там произойдет?
Примерно через два часа Макс, уклонившийся от сервировки стола, звонким от волнения голосом подозвал Алекса и Люси. Пристроившись за отцовским ноутбуком, он все это время примерял одна к другой отсканированные копии оборотов рукописей, подбирая изображения по линиям лабиринта. Когда он закончил, зрителям предстал собранный из кусочков целый лабиринт, из которого глядело на них безошибочно узнаваемое лицо.
— Ну что ж,— усмехнулся Алекс,— надеюсь, человек из Стратфорда нас просветит.
31
Пабы давно позакрывались, часы кафедрального собора отбили половину непонятно какого часа. В сумраке аллеи на задах монастыря, носящего имя святого Олбена, первого английского христианского мученика, показались два мужских силуэта, едва различимые в ночном апрельском тумане. Один из них нес саквояж «гладстон». Подобно призракам, неизвестные неслышно перешли улицу Холиуэлл-Хилл. Второй вынул из кармана пальто связку ключей и отпер дверь гончарной лавки. Кругом не было ни души, и оба проникли в здание незамеченными. Там, не зажигая света, они отключили сигнализацию.
Привыкнув к полумраку, оба разглядели, что обстановку помещения составляют круглые столики с придвинутыми к ним стульями. Там же располагался комплект расписных горшков и гончарные кисти, служащие для раскрашивания тарелок и прочей утвари перед тем, как отправить посуду в печь на обжиг. Дверь и окна фасада были заменены, по всей вероятности, в этом столетии. Взломщики зажгли тусклый желтоватый фонарик, рискуя привлечь к магазину любопытство прохожего, появись он невзначай на Холиуэлл-Хилл.
