Титания Xарди - Лабиринт розы
— Да, так и есть.
Все это оказало на Люси сильнейшее воздействие, глубоко затронув самые сокровенные ее чувства. Ей была необходима передышка, и, пока Грейс засыпала Алекса вопросами о прежней владелице их поместья, Люси в поисках убежища удалилась на Дианину кухню под предлогом приготовления свежего чая и кофе. Голова у нее шла кругом. Она поставила чайник на плиту и через гостиную прошла в кабинетик Дианы, совершенно не чувствуя себя здесь непрошеной гостьей. На письменном столе занимала свое прежнее место миниатюра шестнадцатого века с дамой в прелестном корсаже, расшитом деревцами, бабочками, оленями… Люси взяла портрет в руки и оказалась лицом к лицу со смуглой красавицей, вопрошая себя, кто эта незнакомка и чем помогла бы им ее история, знай они ее.
Чайник все не закипал, и Люси перешла снова в гостиную, где уселась за ноутбук Алекса, освоенный ею накануне, за время более близкого знакомства с Максом. Она ввела в поисковик имя и дату: «Эмилия Ланьер, 1592» — и в числе прочего получила различные варианты написания. Торопливо пробежав глазами по выборке, Люси почти сразу наткнулась на сведение, которое показалось ей безумно интересным. Она рванулась в кухню, едва не обожгла руку, наливая в чайник кипяток, а затем в таком же возбуждении ринулась в сад.
— Лунина была повитухой Адониса,— нацепив очки на нос, рассказывал меж тем Генри, читая по указанной Грейс странице.— Она освободила его из заточения в священном мирровом дереве — в точности как Просперо извлек Ариэля из сосны.
Но тут все посмотрели на Люси, водрузившую на стол чайник и кофейник.
— Что случилось? — спросил Саймон.
— Я думаю,— выпалила она,— что на портрете, который у вас выкрали, а потом вернули, изображена прекрасная возлюбленная известного нам лорда-камергера — Эмилия.
Алекс лишь недавно узнал, как и по чьему распоряжению попала к ним обратно эта миниатюра, но пока никому не говорил об этом ни слова. Озадаченный, он опустился в плетеное кресло и, сложив на груди руки, попросил:
— Поясни.
— Она ли «смуглая леди» или нет — не важно, а только в тысяча пятьсот девяносто втором году она оказалась в скандальном положении, забеременев от пресловутого лорда-камергера, отчего и была поспешно выдана замуж за музыканта по фамилии Ланьер, хотя это не помешало ей назвать своего сына Генрихом — по настоящему отцу. Разве это не подходящий случай наградить ее бросовым земельным наделом, тем более принадлежавшим не фактическому виновнику, а его сестре?
— Да, это тридцать четвертый год правления Елизаветы,— подтвердил кивком Алекс— Но каким образом земля впоследствии оказалась у нас?
— Может быть, Эмилия имеет отношение либо к Шекспиру, либо к Ди или к его детям,— предположил Саймон.
— Она все знала,— заверила Люси.— Возможно также, что дар, о котором упоминается в документе,— духовного свойства, а сам портрет — часть его. Я подозреваю, что Эмилия была вхожа в круг Ди.
Это побудило Алекса затронуть другой интересующий его вопрос, менее личного свойства.
— В этом документе, Люси, есть еще одна подсказка, о которой я говорил вам с Саймоном по телефону,— о лунной стихии и миниатюрах на эмали.— Он подал ей соответствующую страницу.— Лунная стихия в известном смысле связана с женщиной, но сама загадка имеет отношение к химическому элементу селену. Этот химический элемент благодаря своим свойствам используется в производстве светофоров и эмалевых красок. Теперь он широко употребим и в медицине, поскольку играет важную роль в предотвращении некоторых раковых заболеваний и жизненно необходим для нормальной работы иммунной системы. Нам еще многое предстоит узнать в этом отношении, но уже сейчас проводятся опыты на предмет помощи ВИЧ-инфицированным пациентам. Примечательно и то,— свел брови Алекс,— что этот элемент занимает тридцать четвертое место в Периодической таблице, о которой и не слыхивали во времена Ди.
— Может быть, какой-нибудь ангел ему нашептал? — вскинула брови Люси.
— Вот достойная разгадка, не правда ли? — рассмеялся в ответ Алекс— И все же: кто автор этих текстов? Сам Джон Ди? А как насчет предположения, что вторую часть документов добавили позже совершенно другие люди? Вполне возможно, это дело рук женщин из маминой родни, которые из поколения в поколение добавляли что-то от себя, поскольку последний листок точно положен ею. Страниц всего семнадцать, не считая листка с числовой таблицей, и столько же их было в первом тайнике плюс «таблица Юпитера».
— Общее количество говорит само за себя,— заметил Саймон.
— Похоже на то, что «время приспело», как выразился Лир, и сейчас, по истечении четырех столетий, мы приблизились к разгадке? — вопросительно посмотрел на всех Алекс.
— То есть семнадцать женщин и еще столько же их предыдущих компаньонок — это если принять за правду твое предположение об одной странице на каждое поколение — породили вас с Уиллом. Всего получается тридцать четыре.
Люси примолкла, не желая выдавать свои мысли. Голова у нее вдруг отяжелела, сердце сначала защемило, а потом оно судорожно застучало. Обстоятельства должны в точности совпасть, подумала она, и сейчас именно такой момент. Смерть Уилла и ее жизнь: Люси стала для него в фигуральном смысле спасением и возрождением — так же как он для нее. За этим очевидным обстоятельством скрывался и другой, потаенный смысл, доступный только ее и Алекса восприятию. Но нынешний день также восстановил некое соответствие, объяснившее ей причину, по которой документы и связанные с ними идеи уложились в сознании именно в этот момент. Люси сразу вспомнила о «вознесенцах» и больше не сомневалась в их неминуемой причастности к разгадке.
* * *
— Это Баб-эль-Рамех, Кэлвин,— пояснил Фицалан Уолтерс.
Они остановились перед позолоченным каменным сооружением. Клонящееся к закату солнце играло на его стесанных гранях, озаряло розоватым сиянием римские арки, заваленные в проемах более гладкими глыбами.
— По-моему, другое его название — врата Милосердия. Древнее иудейское предание гласит, что именно через них Мессия должен вступить в город.
За последние дни Кэлвин в избытке перевидал различных священных и античных мест, но тут не мог не поразиться гармоничности и красоте старинных врат, почитаемых тремя конфессиями и видевших немало человеческих драм, разворачивавшихся в этих местах из века в век. Апрельский день выдался невыносимо жарким, и Кэлвин успел пропотеть в своей плотной рубашке. Впрочем, воздух сулил долгожданную прохладу, а в густонаселенном городе, переполненном паломниками, прибывшими на еврейскую и христианскую Пасху, царило относительное безлюдье: прихожане разбрелись по многочисленным церквям и синагогам. Кэлвин проникся атмосферой места, впечатлявшего не только красотой и богатой историей, но также опытом борьбы и страданий.
— Но именно через эти Золотые врата — врата Милосердия — Иисус некогда вошел в Иерусалим. Следующим пророческим Божьим деянием будет восхищение избранных пред ликом Господа. И если ангельские протоколы Ди не лгут, это случится завтра, в Великое воскресенье, здесь же.
Эф-У вещал с пылом, который он обычно приберегал для более многолюдных собраний и гораздо более значительных поводов. Кэлвин заметил, что, несмотря на панаму и безукоризненный пиджак, его спутник совершенно не страдает от жары. Ги, отошедший в сторонку, чтобы не мешать им беседовать наедине, все же расслышал посулы профессора и немедленно приблизился с возгласом «Аминь!», а затем добавил:
— Он нашел свои альфу и омегу здесь, в Иерусалиме. В этом месте Он умер, и здесь же произойдет Его возвращение к нам.
— Все указывает на апрельский день,— торжественно заявил Эф-У.— У меня сердце трепещет при мысли, что, может быть, уже завтра мы узрим белого коня, нисходящего с разверстых небес! И Христос придет за Своей невестой — за всеми стойкими в вере — и возродит нас для новой жизни!
Кэлвин надел солнечные очки и снова принялся рассматривать старинное сооружение, избегая смотреть и на яркое солнце, и на своих спутников.
— В Коране эта арка, кажется, тоже называется вратами Милосердия? — спросил он.— И в Судный день через нее смогут пройти только праведники?
Но Эф-У его не слышал, унесясь мыслями неведомо куда.
— «Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие»[121],— вдохновенно цитировал профессор свое любимое Откровение, и Кэлвина под палящим зноем пробрала дрожь.
* * *
День угасал по мере того, как разрешались одна за другой загадки в разложенных перед ними старинных текстах. Предположения выдвигались самые невероятные, и большинство из них никуда не годились. Наконец Люси решила прибегнуть к справочнику.
