Михаил Вершовский - Твари
Выдержки хватало не у каждого. Кто-то нажимал на спусковой крючок огнемета, не выждав не то, что десяти, но и двадцати метров — и тогда струя огня била в землю там, где гремучника еще не было. А он, гремучник, словно одержимый жаждой мести, не останавливаясь ни на секунду, обтекал выгоревший участок земли, и шел в атаку на человека.
Кое-где огнеметы работали на расстоянии в пять-шесть метров. Люди отступали — одни, потому что змеи оказывались уже вплотную к ним, другие потому, что кончался боезапас и нужно было бежать к машинам за новым ранцем ЛПО.
Кремер выматерился.
— Сработала бражка, — сказал он.
— Да, — отозвалась Алина. — Но я и думать не могла, что их будет столько.
— Ладно, — бросил Кремер. — Я к омоновцам. Хреновое дело варится, надо их отвести чуть вширь. И лицом сюда развернуть.
Он повернулся к Наговицыной.
— А вы, Алина Витальевна… Дуйте-ка вы отсюда. Пока. На время. Потому что если еще оттуда, — он махнул рукой в сторону цепи ОМОН, — стрельба пойдет, то быть здесь не надо никому. И тем паче гражданским.
Майор побежал в сторону Казанской и уже на бегу, не оборачиваясь, крикнул:
— В штаб, Алина, в штаб!
Кремер подбежал к цепи омоновцев, пытаясь найти старшего. Самим бойцам уже не нужно было приказывать развернуться. Все, как один, они стояли лицом к пылающей вокруг старой трансформаторной будки земле.
— Кто старшой? — громко спросил Кремер.
Один омоновец неопределенно махнул рукой куда-то вправо, второй пробурчал что-то себе под нос, не отрывая глаз от полыхавшего зарева.
— Вашу кошкодеров мать, с вами майор милиции разговаривает! — заорал Кремер. — Старшой кто, спрашиваю?
— Я, — раздался голос метрах в двух от него. — В чем дело?
Кремер повернулся к говорящему. Майорские погоны на омоновской камуфляжке, хмурое, но без следа испуга лицо.
— Отлично. Майор Кремер. — Он пожал руку омоновцу, вопросительно глядя на него.
— Горбовский, — ответил тот без особого радушия.
— Так, майор, тут такое дело, — Кремер обвел взглядом цепь. — Надо твоих ребят отводить чуток дальше. Метров на пять, может, десять.
— Кто сказал? — спокойно поинтересовался Горбовский.
— Я. Я и сказал. И чтобы у нас тут не было разборок на тему «у кого толще», поясняю: работаю при штабе, связным между нашими и МЧС.
— И что?
Кремер уставился на омоновца свинцовыми глазами.
— Не крути мне яйца, майор. Не до игрушек. Змеи могут прорваться через бойцов-огнеметчиков, и, боюсь, прорываются. А значит, могут рвануть сюда. На твоих и на тебя.
Горбовский уже не выглядел уверенным в себе хозяином положения.
— Так, — сказал он. — Что делать?
— Отводить ребят на десять-пятнадцать метров, табельное оружие наготове. Но! Стрелять по змеям, если гады все-таки обнаружатся, не дальше чем метров с пяти. И стрелять только вниз. Не дай бог какой ствол вверх дернется со страху, своих положим. Понял?
— Понял. — Горбовский посмотрел в сторону кольца огня. — Так чего бы огнеметчиками не подвинуться, кольцо не расширить? А мы отойдем чуток.
— Да двигаются они, двигаются! Но и вы ж не спите, костоломы! Одна через них и через вас прорвется — нехрена было весь этот фейерверк затевать, это ты понял?
Омоновец молча кивнул и быстрым шагом отправился отдавать распоряжение по цепи.
— Товарищ полковник!
Зинченко еще не успел добраться до места, где работали огнеметчики, когда Пашинян перехватил его на полдороги.
— Товарищ полковник, надо наших стрелков сюда, срочно!
— Почему так, Сергей?
— Огнеметчиков не хватает, а оружие стрелковое у армейских — сами понимаете. Не так змей накрошат, как друг друга постреляют. А наши с дробовиками все-таки.
— Так много гремучников?
— Очень много, товарищ полковник. И как взбесились они, из дыры этой прямо на людей ползут, огонь им не огонь.
Зинченко задумался.
— Всех снимать нельзя. Наговицына говорила, что в подъездах змеи все еще могут быть.
— Ну там же они вылезают редко, товарищ полковник! По одному стрелку на подъезд оставить, остальных сюда!
Полковник кивнул.
— Хорошо. Так и сделаем. Поможет?
— Конечно, поможет! Минимум человек пятьдесят, если не больше наших — очень поможет!
Зинченко включил рацию и принялся вызывать штаб.
Костя стоял на углу, глядя на сполохи пламени. Кольцо ОМОНа уже раздвинулось, дойдя почти до места, где стоял он. Вспышки пламени становились все более редкими, но теперь слышны были гулкие выстрелы дробовиков и помповых ружей. Эмчээсники, подумал Костя. Значит, с домов поснимали. Значит, из тех домов выгнали всех, так, что ли, получается?
Он обвел взглядом видимую ему территорию участка. Да, неизлечимо любопытных — и тех как повымело. Все по домам. И крышки унитазов, небось, кирпичами придавили. Вот так-то лучше. А то выползали по одному — полюбоваться. И к участковому. Как в справочное какое бюро. Деда этого — черт, гриб старый — тоже вон еле-еле спровадил. Народец, елкина палка. Ни страха, ни мозгов.
Собачья работа, подумал участковый. Дурная работа, несерьезная. Бомжи да мордобои по одним и тем же адресам. Узбеков-таджиков, да хохлов с молдаванами выковыривать. Их, бедолаг, понабьют по пятнадцать-двадцать в квартиру, на полу живут, сухомяткой загрызают, а хозяйка, от дурных цен на свое говно «хрущевское» ошалевшая, в месяц с них гребет столько, сколько лет шесть назад вся ее вонючая хата с потрохами стоила.
Собачья работа, подумал старлей. Вот закончится вся катавасия эта — попрошусь к Петру Андреевичу, в отдел его попрошусь. Там люди реальным делом занимаются, а не шляются от мусорки до мусорки.
Костя посмотрел через дорогу, в сторону супермаркета. Освещение нормальное, дежурное освещение. Закрыли-то его еще вчера, когда с Гошкой вся эта история приключилась. Закрыть-то закрыли, но как-то дверь отсюда не очень смотрится… Прикрыта, что ли, просто?
Участковый одернул форму и зашагал через проспект Шаумяна, не отрывая взгляда от двери. Внезапно ему показалось, что боковым зрением он засек какое-то движение в магазине. Костя резко крутнул головой: так и есть. Фигура тоже заметила милиционера и присела за стойкой.
— Ах ты, мразь, — процедил участковый. — Мародерская ты тварь. Люди гибнут, а ты, выродок…
Теперь он шагал размашистым, быстрым шагом, на ходу доставая из кобуры свой «Макаров». Пострелять бы вас, сволочей, без суда и следствия. Все на планете дышать чище стало бы.
Он рывком открыл дверь в магазин, потом, остановившись, посмотрел на замок. С мясом порвали, монтировкой, небось. Костя шагнул внутрь.
— А ну выходи, гнида.
Тишина.
— Я тебе слово даю, паскудник. До трех считаю, а потом стреляю прямо по той полке, за которой ты примостился. Раз…
Из-за прилавка с копченостями вынырнули два долговязых подростка лет по семнадцати, задрав тощие руки вверх. В каждой руке у них было по бутылке водки.
— Закуску еще не подгребли? — Старлей сплюнул. — Отбросы вы, а не люди. И никогда из вас людей не получится.
Справа, ближе к стене, раздался звук, словно на пол упал нетяжелый пакет.
— Еще один? — спросил Костя, не сводя глаз с парочки мародеров.
— Н-нет… — отозвался один. — Нас тут двое всего, честное слово, товарищ майор…
— Полковник, а не майор, чмо ты нестроевое! — гаркнул Костя. — Три звезды видишь?
— П-п-полковник… — дрожащими губами пролепетало чмо, но участковый его уже не слушал. Он осторожно огибал ряд полок с продуктами, держа пистолет наготове.
Паскудство, подумал участковый. Не сказать, чтобы так уж жарко было — совсем не жарко, а пот мгновенно заструился по лбу. Он прижался плечом к стойке, держа «Макаров» стволом вверх.
— Честно, нас двое всего, — плачущим голосом проговорило великовозрастное дитя.
— Цыц, — негромко скомандовал Костя. — Цыц.
Ну, старший лейтенант Гриценко, сказал он себе, с Богом.
Костя резко выскочил из-за стойки, поводя стволом вдоль ряда между полкой и стеной. И тут же нажал на курок, потом еще раз, еще и еще. Огромный даймондбэк заколотил хвостом на месте. Хребет тебе, тварь, размозжил я все-таки, радостно подумал Костя. Метров с трех, а уделал.
— Бегом отсюда к гребаной матери, быстро! — заорал он.
Воришки стояли не шевелясь.
— Кому сказал, идиоты, здесь змеи!
Эту фразу дважды повторять не пришлось. Бутылки с водкой полетели на пол, раздался звон стекла, и два грабителя в долю секунды вылетели из магазина.
Костя был уверен, что боковым зрением удерживает гремучника, бившегося в судорогах на полу. Теперь он перевел взгляд на змею. И это было самым странным, что случилось с Костей Гриценко за всю его двадцатисемилетнюю жизнь.
