Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)
— Как вам хорошо известно, мистер Слоун, улики предъявляются на слушании об основании для судебного преследования.
— Ваша честь, — столь же гневным тоном заявил я. — Я намерен оспаривать это несправедливое решение в высших судебных инстанциях страны!
Разумеется, это были всего лишь пустые слова. Когда ваши средства ограничены, вы поневоле лезете далеко не в каждую драку. Освобождения под залог мы не получили.
— Желаю удачи, мистер Слоун, — сказал судья Ивола. — Слушание о достаточном основании для судебного преследования назначается на понедельник.
Вернувшись к себе в офис, я обнаружил там своего нового клиента, Леона Праути, болтавшего с Лайзой. Когда я вошел, он улыбнулся, показав несколько отсутствовавших и несколько гнилых зубов.
— Так выходит, адвокат-стриптизерша — это ваша дочка, а, Чак?
— Во-первых, — ледяным тоном сообщил я, — друзья называют меня Чарли. Для вас же я мистер Слоун. Во-вторых, моя дочь и не адвокат, и не стриптизерша.
Улыбаться Леон перестал:
— Как скажете.
— Пройдите в мой кабинет. Лайза, если хочешь, присоединяйся к нам.
Я вошел в кабинет первым, сел, подождал, пока усядутся Леон и Лайза.
— Хорошо, мистер Праути. Я был по другому делу в управлении полиции и заодно просмотрел там копию полицейского рапорта о вашем деле. Итак, в полицию поступил звонок, что в дом проник вор. Полицейские застали на прилегающей к дому территории вас и людей, описанных в рапорте как «трое мужчин латиноамериканского типа». «Мужчины латиноамериканского типа» убежали, и задержать их не удалось. Вы же сидели в кабине взятого напрокат грузовика. В кузове его полиция обнаружила, — я надел очки для чтения, — три декоративных дерева, тридцать девять кустов и четыре ящика с луковицами тюльпанов. По грубым оценкам полиции, все это стоит около пяти тысяч долларов. Отвечает ли описанное мной — более или менее — тому, что происходило на самом деле?
Леон рассмеялся:
— Видать, эти копы давно в своих огородах не копались. Да начни я толкать все это в розницу, то получил бы кусков двадцать пять, не меньше.
Он улыбался так, точно я должен был находить это очень забавным.
— Какой исход дела вас устроит, Леон?
Леон Праути заморгал:
— Как это? Я хочу, чтобы вы меня вытащили!
Теперь настал мой черед позабавиться:
— Мистер Праути, по сути дела, вы только что признались мне, что похитили совместно с тремя соучастниками чужое имущество стоимостью в двадцать пять тысяч долларов. Вас поймали на месте преступления. В вашем полицейском досье сказано, что вас уже три раза осуждали за различные преступления, связанные с чужой собственностью. Если не рассчитывать на чудо, единственный вопрос состоит в том, какой тюремный срок вы получите.
Леон Праути в замешательстве оглянулся на Лайзу:
— Но она сказала…
— Лайза работает у меня около двадцати четырех часов. Она не юрист. Если вам требуется мнение юриста, задавайте вопросы мне.
Леон оглядел Лайзу с головы до ног:
— Господи, мы так хорошо ладили, пока не явился ваш старик. Лучше бы моим адвокатом были вы.
Лайза смотрела в пол.
— Ваш адвокат я, мистер Праути, — сказал я. — И кстати, где пятьсот долларов, которые вы собирались получить в банкомате?
— Э, ну, я думал, что у меня эти деньги есть, а оказалось, что я малость на мели.
Я округлил глаза:
— Или найдите деньги, или ищите себе другого адвоката.
Он снова повернулся к Лайзе:
— Может, скажете ему?
— Что именно? — резко спросил я.
Лайза помялась, потом сказала:
— По его словам, ему известно кое-что насчет Майлза. Говорит, что, если мы возьмем с него поменьше, он расскажет нам, что знает.
Теоретически адвокат должен держать каждого своего клиента и каждое дело словно бы в волшебных шкатулках, не допускающих никаких соприкосновений между собой. Любое из таких соприкосновений именуется конфликтом интересов. Однако узнать, существует ли в данном случае конфликт интересов, я мог, только выяснив, что именно известно Леону.
— Рассказывайте все, что вам известно, или убирайтесь из моего офиса, — сказал я.
Леон задумался:
— Ну, может, я был с неделю назад на бульваре Риверсайд. Что я там делал, говорить не буду, однако я видел малого, который вышел из дома Майлза Дэйна.
— Малого? Вы видели малого. Можете его описать?
Леон скривился:
— Черная кожаная куртка. Черный «линкольн». Старый, начала 60-х. С дверцами для самоубийц.
— Дверцами для самоубийц?
— Ну, знаете, задние дверцы, которые назад открываются. Если попробуете на ходу выскочить из машины, они вас прикончат.
— Так. И когда он вышел из дома?
Леон пожал плечами:
— Думаете, я смотрел на часы? Я занят был.
Я вздохнул:
— Послушайте, Леон, я понимаю, что вам неохота садиться в тюрьму. Однако вранье вас от этого не спасет. Суд назначен на одиннадцатое ноября. Позвоните государственному защитнику. Там вам помогут.
Леон вытащил из кармана толстую пачку денег, бросил ее на стол. Пока я их пересчитывал, он встал. Пять сотен, тютелька в тютельку.
— Я не вру, мистер Слоун. Что видел, то видел. Хотите узнать побольше, скостите мне счет. Я, знаете ли, не мешок с деньгами.
И он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
Я с облегчением вздохнул.
Лайза смотрела на меня во все глаза:
— Ты не собираешься проверить его рассказ?
— Позволь преподать тебе первое правило практической юриспруденции: клиент всегда врет.
— То есть ты думаешь, что Майлз виновен, верно? — спросила она.
— Ну, скажем так: Стэш Олески — прокурор и очень осмотрительный, и очень порядочный. Если он выписывает ордер на арест через три дня после того, как было совершено преступление, значит, дела Дэйна плохи.
Дверь открылась, и вошла миссис Фентон с папкой в руке.
— Только что прислали из прокуратуры. С запиской: «Передайте Чарли, что это не более чем проявление профессионального этикета».
Я просмотрел документы из папки, протянул ее Лайзе.
— Значит, полиция нашла орудие убийства, а на нем отпечатки его пальцев, — сказала она, закончив чтение. — Ну и что? Меч принадлежал ему. Разумеется, на нем остались его отпечатки. На таком основании человека осудить невозможно.
— Да, — подтвердил я. — Именно это меня и тревожит.
Глава 4
Главная площадь городка Пикерэл-Пойнт примыкает к реке.
Наиболее приметная ее достопримечательность — это здание суда округа Керри — большое, возведенное в эпоху Депрессии здание, чей безликий, сложенный из песчаника фасад никак не наводит на мысль о величии закона.
Как правило, со ступеней здания суда можно увидеть реку. В этот понедельник отсюда были видны только антенны телевизионных фургонов, заполнивших всю площадь. Нам с Лайзой пришлось пробираться через толпу операторов и журналистов.
Первым, что я увидел в зале суда, была камера канала «Суд ТВ». Этого и следовало ожидать. Упоминая о скромности юристов округа Керри, мне полагалось первым делом назвать одного человека — судью Марка Иволу.
Марк Ивола всегда любил пребывать в центре внимания. Ему сорок один год, и рост у него под два метра, и тем не менее он производит впечатление подростка. К тому же он красив, как кинозвезда, у него светлые волосы, разбавленные сединой ровно настолько, чтобы его не принимали за мальчика. У нас были свои счеты: раньше Ивола был окружным прокурором, и я разбил его в пух и прах в одном крупном деле, вследствие чего ему пришлось забыть о политических амбициях.
Судя по телекамере в зале суда, Ивола решил, что этот процесс сможет основательно укрепить его репутацию и позволит ему вернуться на политическую арену.
— Слушание об основании для судебного преследования, — величаво начал Ивола, глядя прямо в камеру, — это своего рода испытательный полигон, на котором обвинение представляет имеющиеся у него улики против лица, подозреваемого в совершении преступления, и старается доказать, что существуют достаточные основания для предания этого человека суду.
Затем некоторое время он распространялся о непредвзятости нашего суда, указывая при этом на бронзовую статуэтку Фемиды, которая стояла у него на столе.
В конце концов Ивола умолк и предоставил слово Стэшу Олески. Стэш — блондин, как и Ивола. Однако на этом их сходство заканчивается. Если Иволе присуще вкрадчивое, но пресное обаяние, Стэш с его широкими скулами и почти азиатскими глазами походил, скорее, на польского аристократа, который собирается в поход против армии захватчиков.
Стэш начал с того, что вызвал на свидетельское место Шанталь Денкерберг.
Денкерберг спокойно вышла из зала — все в том же синем костюме, похожем на одеяние монахини, который был на ней, когда она появилась на месте преступления.
