Лоренца Гинелли - Пожиратель
16 апреля 2006 года, 17.00
Нормальный сбой
— Пьетро, уверена, ты сможешь говорить, надо только сконцентрироваться и ровно дышать.
По другую сторону стола Пьетро раскачивался взад-вперед, взгляд прикован к углу потолка. Одна и та же картина на протяжении двадцати минут.
— Ладно, Пьетро. Сегодня сделаем исключение.
«Если об этом узнают в центре, меня выгонят с работы», — подумала Алиса. Она встала со стула и включила компьютер:
— Постарайся держать голову прямо, тебе лучше будет видно, что ты пишешь.
Если бы Пьетро мог описать свои чувства, он рассказал бы ей, почему ему требуется не меньше пятнадцати минут, чтобы устроиться на стуле правильно. Не потому, что он забыл, как надо, или не понимал разницы, а из-за смущения и безудержной радости: наконец-то он сможет выразить себя! Как если бы Алиса бросила ему ключ в клетку, в которой он родился. Двумя годами раньше, в те часы, которые они посвящали «облегченной коммуникации», Пьетро забывал, что он «отсталый», или, как говорили другие, аутист. Но он-то чувствовал себя «отсталым», еще как! Кроме того, ему не повезло родиться глупым. Он не просто находился в клетке, но еще и осознавал это. Тем не менее кто-то неожиданно решил, что «облегченная коммуникация» больше не годится. По мнению этого «кого-то», Пьетро был не отсталым, а именно аутистом. Более того, не обычным аутистом, а с синдромом Аспергера. Из умных, с вербальным интеллектом. К тому же этот пренеприятнейший «кто-то» решил, что для Пьетро настало время быть самостоятельным, хотя бы в общении. Алиса согласилась. И Пьетро вместе с ними, вопреки своей воле. Потому что он не хотел больше чувствовать себя «отсталым» и потому что больше всего на свете хотел назвать засранцами всех тех засранцев, которые своими издевательствами выводили его из себя. Он больше всего на свете хотел назвать их засранцами, а не размахивать руками и мычать, как дурак.
И все-таки сегодня Алиса снова решила временно воспользоваться инструментом, который наука сначала расхвалила, потом растоптала, а именно — «облегченной коммуникацией». Потому что сегодня был особенный день, исключение. Пьетро травмирован, и эта травма закрыла ему рот на замок, растрясла желудок и взбила мозги. Когда такое случалось, вопросы походили на «молочный коктейль» пустых и оглушительных слов. Пугали его, замуровывали в своем стеклянном мире.
— Молодец, молодчина, Пьетро! Вот так-то будет лучше, правда?
Алисе было двадцать семь лет. Идеальный овал лица, такие же светло-зеленые глаза, как у Пьетро, но без янтарной искорки. Поверхностному наблюдателю они могли показаться обыкновенными. Но они не были обыкновенными. Они были особенными. Сама Алиса была особенной, безоговорочно особенной для Пьетро. Впервые они встретились три года назад, он знал, что она его новая воспитательница, и решил, что вообще не станет обращать на нее внимания. Воспитательницы никогда ему не нравились. Она, однако, ничего не сказала и не обиделась. Провела у него весь день, не трогая и не спрашивая его ни о чем, просто «была» вместе с ним. В одной комнате.
Алиса поняла сразу, что Пьетро наделен умом выше среднего, даже не выясняя уровня его IQ.
Сегодня она решила не ограничивать время «облегченной коммуникации». У Пьетро весь день был расписан, и это помогало ему осознаннее относиться к миру, находить с ним точки соприкосновения. Но сейчас, с помощью компьютера, Пьетро мог погрузиться в свой мир и раскрыть душу без всегдашних усилий, сведенных на «нет». Алиса ограничилась тем, что предложила ему тему, которая, как она надеялась, прорвет плотину:
— Пьетро, твоя мама показала мне рисунок, который ты нарисовал сегодня утром. Хочешь поговорить о нем?
Пьетро инстинктивно поднес руки к лицу и начал тереть его со всей силы. Он до сих пор чувствовал разъедающую силу плевка. Алиса вытащила из папки рисунок, переданный ей матерью Пьетро несколько минут назад, и положила его на стол рядом с компьютером, потом дотронулась до шеи Пьетро кончиками пальцев — жест «облегчения». Пьетро принимал его с удовольствием, потому что это касание не требовало от него проявления чувств и не влекло за собой какого-либо эмоционального столкновения, а просто и конкретно означало: пиши. Поэтому Пьетро устроился на стуле, поднял голову, слегка коснулся клавиатуры пальцами левой руки и…
Тук. Тук. Тук.
Начал писать.
«Пьетро не знает».
— Что ты не знаешь, Пьетро?
«Вчера один мальчик обидел Пьетро, и Пьетро не знает зачем. Он плюнул в Пьетро, и два раза сильно ударил в живот, и сказал, что мама дрочит мне, и я не знаю, почему другие смеялись, а мой брат плакал, и ничего не делал, и привел меня к ним. Мой брат злой».
— Твой брат очень сожалеет о том, что случилось. Помнишь, ты видел, как он плакал? Ты помнишь, что человек плачет потому, что ему грустно? Твой брат не хотел, чтобы другие ребята обижали тебя. Он не знал, что так случится.
«Не хочу, чтобы это еще раз случилось».
— Такого больше никогда не произойдет, Пьетро. Сколько было ребят?
«Столько же, сколько на рисунке. Алиса?»
— Я слушаю, Пьетро.
«Зачем он так делал?»
Пьетро взял рисунок и показал пальцем на пенис Луки. Алиса подумала, что не будет ничего плохого, если у него в голове уложится еще и этот момент.
— Это способ доставить себе удовольствие, это… физическое ощущение. А мальчик неправильно делал это перед тобой таким образом, это… интимная вещь. Этим занимаются, когда рядом никого нет. Как… как ходят в туалет.
Алиса не считала свое объяснение блестящим, но все-таки немаловажно, чтобы Пьетро не мастурбировал у всех на виду. Многие аутисты привыкают заниматься этим с подросткового возраста и продолжают до гробовой доски, потому что никто никогда не объяснял им значимости личного пространства. Говорят только, чтобы они этого не делали. Как будто сексуальность — это прерогатива людей со средним уровнем интеллекта.
— Почему он меня обидел? Почему он меня обидел, поче…
Пьетро с силой тер лицо руками. Воспоминание о плевке Филиппо все еще жгло ему кожу сильнее ударов.
Он ненавидел контактировать с другими людьми. Это было настоящим осквернением его права изолироваться от мира. И то, что он сейчас не мог свободно поговорить на такую важную тему, било по его самолюбию сверх всякой меры. Его голова работала как компьютер, в котором разные программы беспрерывно то открываются, то закрываются, не давая времени процессору обработать данные. В него точно бес вселился. Тело начало раскачиваться, руки полетели вверх-вниз, и даже его глупая голова принялась кивать. Чем больше он пытался остановить ее, тем больше она не слушалась, будто посмеиваясь.
В такие моменты Пьетро становился жестоким по отношению к себе.
Алиса резко схватила его за запястья. Она знала, как Пьетро ненавидел диктат, но руки не отпускала.
— Пьетро, перестань, хватит, ударишься. Ты мог бы говорить, сам знаешь, а если очень сердишься и у тебя не получается, можно написать. В любом случае ты можешь объяснить мне все, что хочешь, и я тебя пойму, и все будет хорошо.
Если бы она так схватила его за запястья год назад, у Пьетро точно случился бы припадок, скорее всего эпилептический криз. Но его состояние улучшилось. Алиса глубоко вдохнула и выдохнула, напоминая ему, как надо насытить легкие кислородом.
— Я устал.
Пьетро смотрел в одну точку на потолке. Раскачивался.
— Я знаю, Пьетро. Но ты же такой молодец! Ты много чему научился.
— Не хочу быть отсталым.
У нее сжалось сердце. Пьетро было четырнадцать. Когда он вырастет, наверняка станет самостоятельным почти во всем, в его случае ему на редкость повезло. Но аутизм — болезнь непроходящая. Аутизм — это аутизм. Он есть… до конца.
— Ты необычный и умный мальчик, Пьетро. Но если хочешь научиться всему, надо приложить усилия. Тебе еще встретится много наглых и глупых людей, которые оскорбят тебя своей глупостью, так же как эти мальчишки. — Она взяла листок и поставила прямо у него перед глазами. — Но тебе встретятся и другие люди, которые тебя оценят и полюбят.
Пьетро вгляделся в листок, словно ища там душу. Смотрел сквозь него. Дальше, в другие, недоступные, неподвижные миры. Но слушал и понимал. Он глубоко вздохнул, и его ясный и внятный голос вытолкнул наружу вопрос:
— Кто этот человек? — Он показал на старика за серебристой листвой.
— Он все время стоял там, Пьетро?
— Да.
Алиса кивнула. У нее возникла та же мысль, что раньше мелькнула в голове комиссара Марци: «Еще один педофил хренов».
— Если ребенок попал в беду, взрослые должны ему… — Пьетро замолк и снова заволновался.
Алиса успокоила его, закончив фразу:
— Должны ему помогать, верно. Но не всегда так бывает. Ты прав, Пьетро.
Алиса еще раз внимательно посмотрела на рисунок, оглядела фигуру старика за листвой, нахмурила брови, сжала губы. Почувствовала холод и ощутила себя глупо.
