Эшли Дьюал - Одинокие души (СИ)
Мое сердце обливает кровью.
Он каждый день находился рядом, а я об этом даже не подозревала! Боже, почему? Почему я так много потеряла?
— И сейчас… — тихо шепчет мама. — Сейчас его нет. Такое чувство, что у тебя отняли хранителя. И мне… мне действительно очень жаль.
Как же она права. Я поджимаю губы и отворачиваюсь. Слезы вновь выступают на глазах, и приходиться крепко стиснусь руки. Не хочу плакать при маме. Не хочу.
— Дорогая, не позволяй его смерти очернить твою жизнь, ведь Максим — самое светлое, что у тебя за всю эту жизнь было. — Она выдыхает. — Не каждому бог посылает ангела-хранителя.
«И не у каждого, он его отнимает», — думаю я и закрываю глаза. Слезы все-таки вырываются наружу. Текут по щекам, по подбородку, падают вниз, впитываются в подушку. Я пытаюсь перестать плакать, но от этого лишь сильней начинаю чувствовать пустоту внутри.
— Лия, ну не надо, — виновато протягивает мама и крепко сжимает мое плечо. — Тише, тише.
Я не успокаиваюсь.
Мне ещё никогда не приходилось сталкиваться с подобным. Смерть Вовы Ситкова ужаснула меня, смерть Стаса — напугала и обезоружила, но смерть Макса… смерть Максима разбила мне сердце.
— Лия, — мама с трудом приподнимает меня, прижимает к себе и начинает раскачивать из стороны в сторону. — Всё хорошо, я здесь. Я рядом.
Испускаю стон, и вновь утопаю в слезах. Мне так больно, что я согласилась бы отключить чувства. Навсегда. Навечно. Но это невозможно. Приходится ощущать страдания во всей их мере.
— Не бойся, — шепчет мама. — Я с тобой.
Только сейчас я понимаю, насколько ничтожны попытки окружающих унять боль, успокоить. Я хотела помочь Максиму, когда умер Стас: кричала на него, старалась привести в чувство, обижалась, признавалась в любви. Теперь я знаю, что все это было бессмысленным. Никакие слова не помогут. Никакие слова не вернут человека с того света. И никто и никогда не заменит потерю. Мама рядом, да. Я знаю. Я чувствую. И я ей очень за это благодарна, хотя несколько дней назад не смогла бы себе даже представить, что буду плакать в её руках. Но сейчас я понимаю: это не то, это поверхность. Мои чувства, мои ощущения, мое сердце — всё разбито, подорвано, смыто с лица земли. В глубине я умираю, и никто не сможет это остановить.
Я тону.
Тону в боли.
Тону в отчаянии.
Тону в одиночестве.
Ничьи объятия не заменят мне рук Максима. Ничьи слова не заменят мне его голос. И ничьи чувства не заменят мне его любовь.
Я потеряла самое дорогое, что у меня было в жизни, и сейчас разрываюсь между двумя вариантами её продолжения: или сломаться, лежать здесь, в этой кровати, в этой комнате вечно. Плакать, страдать, вспоминать Максима и постепенно терять надежду в саму жизнь. Или встать, найти виновника и свернуть ему шею.
Какой же вариант мне выбрать?
Глава 23. Возвращение кобры
О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе.
О других я хочу думать. Думаю о тебе.
Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе.
Я выбираю второй вариант.
Прихожу в школу. Иду в класс. Захожу. Словно по команде каждый поднимает глаза. Взгляды одноклассников проедают меня, сжигают, изучают. Они шокированы и сбиты с толку. Но мне плевать.
Сажусь за единственную свободную парту и небрежно кладу ноги на соседний стул.
Тут же ко мне поворачивается Трубецкая. Маринка поджимает губы и с интересом вглядывается в мои волосы.
— Решила опять покрасить пряди в зеленый? — глухим голосом спрашивает она, на что я лишь киваю. — Ясно. Прямо, как в старые добрые времена. — Молчу. Одноклассница не унимается. — Я слышала о взрыве в парке. Говорят, ты была поблизости.
— Неужели?
— Ага. Тебя заметили парни из параллельного класса. Сразу же рассказали нам.
— Какая у вас отлаженная система, — иронично тяну я и усмехаюсь. — Что ещё они тебе поведали?
— Да, ничего.
Лжет.
Трубецкая лжет, и я это чувствую.
— Неужели они не упомянули о каких-нибудь странных, интересных деталях? — с притворным удивлением спрашиваю я, на что Марина мгновенно ведется. Её глаза загораются, и она придвигается ближе.
— Один парень сказал, что видел, как неизвестная троица шла с пакетами к зеркальной комнате.
— Так, так…
— Два парня и одна девушка. Возможно, они — виновники.
— И как же выглядели подозреваемые? — Боже, даже смешно, что Трубецкая оказалась полезна.
— Не знаю. — А может и не полезна. — Девушку разглядеть не удалось. А парни были поразительно схожими… так что мои информаторы запутались.
— Схожими? — я вскидываю бровь. — Что ты имеешь в виду?
Трубецкая пожимает плечами, и в класс заходит учительница.
Я раздраженно выдыхаю.
Мне абсолютно лень слушать лекцию преподавателя об иммунитете. Я отключаюсь, летаю в облаках, пока не замечаю, что кто-то резко сменил тему, начав обсуждать зимнюю суровую погоду. Это тоже не вызывает особо интереса, правда недолгое количество времени.
— У меня друг вчера на улице упал, — отрезает с первой парты Костя Симонов, и класс оживает. Всегда во благо послушать о несчастье других: это ведь такая животрепещущая тема. — Он подскользнулся, грохнулся прямо на свое плечо.
— Иу, — тянет Трубецкая.
— Ага, — довольно хихикает Симонов. — Вывих. Один знакомый сказал сходить ему в больницу, но он отказался. Решил, что сам справится. Да, нет. Сегодня проснулся, а плечо разбухло, как китайская лапша.
Класс почему-то начинает усмехаться, учительница то и дело, пытается всех успокоить, а у меня сжимаются, скручиваются внутренности.
Я резко сажусь прямо, хватаюсь руками за парту и закрываю глаза.
Главное дышать, дышать, дышать…
«— Хочешь сказать, что ты учишься в институте?
— А почему бы и нет? — парень аккуратно протягивает ко мне руки, и я, нервно прикусив губу, подвигаюсь им на встречу. — Лечебный факультет. Уже третий курс.
— Ничего себе. И кем же ты планируешь стать?
— Хирургом.
— Не повезло, — заключаю я. — Мои родители доктора, и поверь, ничего хорошего в этой профессии нет.
— Разве? — Макс аккуратно ощупывает мой локоть, ключицу, лопатку на спине, и тяжело выдыхает. — Если бы всё было так плохо, я бы не смог сказать, что с тобой.
— А ты можешь?
— Да. Ты вывихнула плечо, чужачка. Нужно поехать в больницу, иначе не сможешь скоро пошевелить рукой».
Я резко открываю глаза и поднимаю руку вверх.
— Можно выйти?
Учительница кивает, я срываюсь с места.
Несусь вон из кабинета, буквально бегу, лечу вперед. Затем сворачиваю в один из коридоров, нахожу наощупь дверь женского туалета и врываюсь внутрь.
Тут же грудную клетку сдавливают невидимые силы.
Слезы подкатывают к глазам, руки наливаются свинцов. Сердце ноет, неприлично громко ноет, и я обессиленно наваливаюсь спиной на ледяной кафель
— Черт, — сжимаю ладони в кулаки, откидываю назад голову и пытаюсь взять себя в руки. Но это сложно, слишком сложно сделать!
Одно воспоминание о нем, и все: тело пронзает электрический ток, боль возобновляется, пустота с новой силой охватывает сердце.
Что же это такое?
Мне не устоять на ногах. Я начинаю раскачиваться из стороны в сторону, прикусываю губу сильно, до крови. Зажмуриваюсь, и вдруг вижу перед собой его лицо. Его красивое, аккуратное, мужественное лицо. Его черные волосы, темно-синие глубокие глаза. Его слегка колючий подбородок, морщинки около соблазнительных губ, едва уловимые веснушки на носу, родинку возле левой брови…
Тут же открываю глаза.
Сердце разрывается на части, боль берет под контроль разум, и, испустив громкий выдох, я разворачиваюсь и со всей силы ударяю кулаком по двери одной из кабинок. Дерево цело, я не смогла причинить ему и толики вреда. Однако на моих костяшках выступают капли крови. Ноющая пульсация охватывает руку. Мне приходится подбежать к мойке и подставить рану под холодную воду.
Выдыхаю.
С болью выдыхаю вновь.
Хочу разжать пальцы.
— Ауч, — судорога схватывает ладонь, и я замираю. Закатываю глаза и устало поникаю.
Как же мне теперь жить? Как жить без Максима? Как не воспользоваться такой соблазнительной идеей: последовать за ним?
Неожиданно в туалет кто-то входит.
Я резко разворачиваюсь, хочу прогнать посетителя к чертовой матери, но вдруг замечаю Карину.
Сестра недоуменно встречается со мной взглядом, затем опускает его ниже, к руке. Потом вновь поднимает глаза вверх и уже смотрит на меня не настороженно, а шокировано.
— Ты что сделала? — вскрикивает она. — С дуба рухнула? О боже, — она вновь громко выдыхает. — Что с волосами? Ты покрасилась? Опять? Зачем?!
