Алексей Смирнов - Овечьи мозги
Обзор книги Алексей Смирнов - Овечьи мозги
Смирнов Алексей
Овечьи мозги
Алексей Смирнов
Овечьи мозги
Меню Павла Икроногова обычно состояло из всяческих изысканных блюд. Тут бывали и трюфели, Бог весть откуда взявшиеся, и пироги с белыми грибами, и язык. Нередкой гостьей оказывалсь нутрия - животное, предназначенное не для возбуждения аппетита, но для его отбивания, однако Икроногов считал этого грызуна деликатесом номер один. Да что нутрия! Надумай какой-нибудь бездельник перечислить все, что подавалось к столу в доме Икроногова, он перевел бы дух не скоро. Одни только жаворонки поедались тушенными в масле, вине, собственном соку, собственных слезах, перьях и едва ли не в собственных трелях. Исправно подавали балык, заливную рыбу, устрицы, не считаясь со стоявшим на дворе тысячелетьем.
В тот день гастрономический набор пополнился новым компонентом. Словно с неба свалились к обеду овечьи мозги, приправленные заморскими специями и пересыпанные зеленым горошком. Икроногов, глотая слюну, с безупречной изысканностью разделывал кушанье и уписывал его с таким аппетитом, что просто приятно было смотреть. Пухлое сосредоточенное лицо множилось в зеркалах, и лишь одной недоставало детали: старого лакея за спинкой кресла с салфеткой наготове.
Любил Икроногов и выпивку, достойную жаворонков. На первых порах он не слишком задумывался над этим увлечением, когда же возлияния сделались системой, он почувствовал, что нуждается в каком-то оправдании перед самим собой. Помогло печальное свойство Икроногова терпеть неудачи в самых разных делах. Речь идет, в основном, о заурядных житейских драмах и бытовых мелочах, но свойства лекарства были таковы, что любая мелочь раздувалась до трагических размеров, вынуждающих лечиться все усерднее и усерднее. Прошло время, и вот Икроногов ощутил наконец, что искать оправдания теперь уже не нужно. И венцом его самоанализа сделалось кредо ночного бражника, никем не признанного и ни в ком не нуждающегося.
Личная жизнь Икроногова не однажды атаковалась черными силами. Самого филолога (Икроногов был филолог), упрекнуть, по его мнению, было не в чем во всем обвинялся рок, злые звезды и сологубовская колодунья злая. С первой минуты знакомства Икроногов опутывал избранницу сетью разнообразных услуг. Испытывать его преданность не было никакой нужды - хватало одного взгляда, чтобы понять: этот и среди ночи приедет, и в другой город проводит до гостиницы, и вообще - стал таким предупредительным, что сам по себе пропал вовсе. Это жертвенное самоотречение в сочетании с устами, вышептывающими стихи, и глазами, упертыми в голые колени, производили на дам гнетущее впечатление. Икроногов не понимал, в чем дело, и жаловался, что им все время гнушаются. Но гнушаться было попросту нечем, ибо с женщиной наедине бедняга раскисал и очень быстро переставал существовать как личность.
Недавно Икроногова постиг очередной удар. Он оказался чувствительнее прежних, ибо дело обстояло, как в медицине: болезнь тем опаснее, чем вреднее микроб и чем слабее человек. Особа, на которую Икроногов положил глаз, сочетала в себе привлекательность розы и вредоносность холерного вибриона. Каждую любовную связь она расценивала и описывала в обществе как Голгофу. На Голгофу она восходила многократно, и всякий раз не одна. Когда грех совершался, в свидетели и заступники призывались Цветаева и Фрейд. Убедив Икроногова, что Голгофа есть Голгофа и крест тяжел, болезнетворная вампирша высосала из него соки и канула в неизвестность, стянув у воздыхателя божественного Гумилева. Вся эта история потрясла Икроногова. Он был так напуган рассказами о Голгофе, что не смел и помыслить вскарабкаться на нее за компанию с рассказчицей. Во всем случившемся он уловил лишь оттенок мрачного созвучия душ и всерьез считал, что произошла фантастическая и печальная встреча двух собратьев по редкому несчастью.
Итак, вечером сытного дня отобедавший Икроногов скорбно смотрел на похоронное пламя свечей, сжимая в одной руке карандаш, а в другой наполненный до краев бокал. Со стен, подобно жукам в янтаре, глядели предки - некогда цвет и гордость петербургского общества. Потомок подсел к столу и погрузился в творчество. Словно муравьи, ползли на бумагу слова мелкие, в завитках, и каждое - бомба, каждое - прощальный поклон хмельного отпрыска старинного рода. Да, он сгинет, но поставит точку, это будет всем точкам точка! Его сочинение - укор, плевок, вызов и горькая мудрость. Это может получиться особенно изысканно, если в желудке перевариваются мозги с горошком и бутылка благородного вина.
Бокал сменяется бокалом, мысли пляшут. На свечу летит страшный мотылек - ниоткуда, в мерзкой липкой пыльце. Даже прекрасная и проклятая, забравшая Гумилева, не сумела оценить обреченность вечерних бдений. И становится очевидным, что все вокруг Икроногова суть пустые места, а сам Икроногов - один, и неизвестно еще, человек ли он или нечто иное, чему не суждено обрести приют и покой в материальном мире.
Выход есть - Икроногов давно о том догадался. Испытанное в юности желание смерти являлось смешным, глупым заигрыванием с тайной. Искушение смертью вообще неизбежно, когда впереди запас жизни на полную катушку. Но он переболел младенческой болезнью, и теперь все обстоит иначе. Теперь он всерьез призадумался о новых путях и возможностях загробных миров...
Телефонный звонок прозвучал неуместно, бестактно, но Икроногов решил повременить с хамским ответом. Обычно вместе с мрачными мыслями приходит желание ими поделиться. Кроме того, вдруг это...
- Я слушаю.
- Здорово! - раздался далекий бас. - Куда ты пропал, гнида?
Икроногов икнул и с нарочитой сдержанностью ответил, что он никуда не пропадал и словом "гнида" как изгой и бражник оскорблен, но тут же намекнул, что готов простить Штаху эту вольность.
- Чем занимаешься? - бодро кричал Штах. Бодрость заставила Икроногова поморщиться, хотя он любил Штаха. Штах недавно женился и у него никаких проблем не стало. Жена вяжет, он мотает нитки. А мог бы, мог выйти толк - да увы! Лучшие люди гибнут в семейных дрязгах, храни Господь их союз и будь оно проклято. Раньше, бывало, не найти собеседника приятнее Штаха. Ты ему исповедуешься - и он тебе душу выложит, обоих терзал голод, и потому они прекрасно понимали друг друга. А что сейчас? Штах только и может, что ободряюще мычать в ответ на откровения товарища, и знай себе долдонит, что все, дескать, образуется. А все-таки коротать вечер в одиночестве несладко...
Прежде, чем Икроногов на что-то решился, язык его самовольно брякнул в трубку короткое "приходи". И сразу же плотину прорвало: он начал рассказывать взахлеб о новой повести, которая взорвет устои и покорежит души, о вероломной любовнице, о марочном вине...
- Ну, так мы через полчасика! - перебил его Штах. - Придем не пустые!
- М-м! - обрадовался Икроногов, как будто Штах был способен явиться пустым. У самого Икроногова еще четыре бутылки стояли непочатые, но сработал условный рефлекс на упоминание алкоголя, и получилась положительная эмоция.
Положив трубку, Икроногов сумрачно хихикнул и попытался перечесть написанное - он как раз создавал героя, прототипом которого был Штах. Но буквы к его негодованию расплывались. Икроногов пожал плечами, буркнул что-то насчет глупой шутки. Он отпихнул листки: поставил в угол за неумные козни, и наполнил очередной кубок.
-----------------------------------------------------------------
Штах, конечно, опоздал: прибыл он не через полчасика, а через полтора. Тому причиной была, разумеется, Сонечка, его жена, как истинная женщина наводившая марафет долго и без всякой необходимости.
Штах выглядел ухоженным и счастливым - сказывались любящие руки. Он был непривычно выбрит, помыт и почищен. Обручальное кольцо добавляло его облику солидности, а суждениям - весомость. Сонечка радостно смеялась, излучая доброжелательное веселье. Она была маленькая, курносая и, несомненно, лучшая на белом свете. Спорить со Штахом по этому поводу никто не посмел бы. Но даже Сонечкина живость слегка потускнела, едва супруги вступили в храм творчества и отшельничества, где как-то не подобало вести себя развязно.
Впрочем, Икроногов сразу отверг излишние церемонии. Махнув пухлой ручкой в сторону кресла, он направился к тайнику. По дороге он задевал стулья, голова его была чуть наклонена вперед. Штах озадаченно оглянулся: кресла там, куда махнул рукой Икроногов, не было. Там стоял аквариум с рыбками.
Икроногов, кряхтя, стал терзатьувертливую бутыль, принесенную Штахом. Штах заложил руки за спину и начал извиняющимся тоном выговаривать:
- Послушай, родимый, я тебя не узнаю. Конечно, бывали времена, но сейчас, мне кажется, ты творишь что-то не то.
Супруги Штах были медиками. Штах считал, что это обстоятельство заставляет всех вокруг прислушиваться к его мнению.
- Да ну... ладно! - отмахнулся Икроногов и вручил молодоженам бокалы.
