Рэй Брэдбери - Весь город спит
Обзор книги Рэй Брэдбери - Весь город спит
Рэй Брэдбери
ВЕСЬ ГОРОД СПИТ
Стоял жаркий летний вечер. Маленький городок, расположенный в самом центре Иллинойса, отделялся от остального мира рекой, лесом и глубокой лощиной. Тротуары еще не остыли от жгучего дневного солнца. Лавочки закрывались, и улицы погружались в темноту. Было две луны: одну образовывал светящийся циферблат часов над черным и торжественным зданием суда, другая, настоящая, цвета ванили, медленно всходила на темно-синее небо.
В аптеке гудели вентиляторы, в тени старомодного навеса сидели не видимые с улицы люди. Дети играли на дороге, мощенной кирпичом, которому сумерки придавали багровый оттенок. С сухим хлопком закрывались двери, проскрипев напоследок несмазанными петлями. Трава и деревья стонали от жары.
На веранде дома сидела в одиночестве Лавиния Неббс. В свои тридцать семь она оставалась хрупкой и стройной. Время от времени она подносила к губам стакан лимонада, который держала длинными тонкими пальцами. Она ждала.
— А вот и я, Лавиния.
Лавиния обернулась. У дома, среди зарослей цинний и гибискусов, наполнявших ночь ароматами, стояла Франсина. Одетая во все белое, она, несмотря на тридцать пять лет, выглядела молодой девушкой.
Мисс Лавиния Неббс поднялась, поставила на перила пустой стакан и закрыла дверь дома на ключ.
— Прекрасный вечер, чтобы пойти в кино.
— Куда это вы собрались? — крикнула бабушка Хэнсом с веранды дома напротив.
Они ответили с другого берега темноты, разделявшей их:
— Идем в кинотеатр «Элита» смотреть Гарольда Ллойда в «Да здравствует опасность!»
— В такую-то ночь могли бы и не ходить, — проворчала бабушка Хэнсом. — Да еще этот Шатун, который душит женщин. Лично я закрываюсь вместе с моим ружьем…
Дверь в доме старухи хлопнула, и послышался скрежет ключа, поворачивающегося в замке.
Женщины вышли на дорогу. Лавиния вдыхала горячий воздух, поднимающийся с тротуара, как с раскаленной плиты.
Под их ногами, словно корка пережаренного хлеба, потрескивал асфальт. Жар обволакивал ноги, проникал под юбки.
— Лавиния, ты совсем не веришь тому, что рассказывают об этом Шатуне?
— Ты же знаешь, женщины обожают почесать языки.
— Однако месяц назад была убита Хэтти Макдоллис; Роберта Ферри за месяц до того. А сейчас вот пропала Элиза Рэмселл…
— Могу поспорить, Хэтти Макдоллис сбежала с коммивояжером.
— Да, но остальные… которые были задушены… Их уже четверо. Горят, их нашли с синими лицами и вывалившимися языками.
Они подошли к краю лощины, разделявшей город на две части. Позади оставались освещенные дома и далекая музыка, звучавшая по радио. Перед ними чернел глубокий провал, из которого тянуло сыростью.
— Может, лучше не ходить в кино? — спросила Франсина. — Шатун вполне способен выследить нас и убить. Не нравится мне эта лощина. Посмотри, какая она мрачная, принюхайся к ее запахам и послушай.
Со дна лощины, где застаивались таинственные и зловонные туманы, поднимался вверх слитный гул тысяч жужжащих мух и москитов.
— Во всяком случае, не я буду жертвой, — снова заговорила Франсина. — Потому что не я стану переходить эту лощину поздней ночью. Это будешь ты, Лавиния. Ты спустишься по ступенькам, ведущим на раскачивающийся мост, потом пойдешь по нему к другому краю. А Шатун, возможно, притаился за деревом и поджидает тебя. Я и в церковь ни за что не соглашусь идти, если мне придется проходить над лощиной одной, даже средь бела дня.
— Глупости, — сказала Лавиния Неббс.
— Это ты станешь прислушиваться на дорожке к звуку собственных шагов. Ты, а не я. И потом, там будут тени… Лавиния, как можешь ты жить совершенно одна в этом доме?
— Старые девы любят жить в одиночестве, — ответила Лавиния.
Она указала на маленькую тропинку, темную и знойную.
— Пойдем здесь, так ближе.
— Я боюсь.
— Еще не опасно. Шатун выходит позже.
Лавиния, холодная, как ледышка, взяла свою спутницу за руку и повела по извилистой тропке, полной шума стрекоз, москитов и лягушек.
— Бежим, — Франсина задыхалась.
— Нет.
Если бы Лавиния не повернула голову именно в этот момент, она бы ничего не заметила. Но она как раз повернула ее и увидела. Тогда и Франсина, в свою очередь, посмотрела и тоже увидела. Они замерли на тропинке, не веря своим глазам.
В темноте, наполовину скрытая в зарослях кустарника, но так, будто хотела еще поглядеть на звезды, лежала Элиза Рэмселл.
Франсина завизжала.
Женщина покоилась на земле, словно покачиваясь на поверхности воды: серебристые пятна лунного света подрагивали на ее лице, глаза — как у белых мраморных статуй, язык зажат между губами.
Лавиния почувствовала, что лощина поворачивается вокруг нее, как бывает на карусели. Франсина хватала воздух ртом, и прошло немало времени, прежде чем Лавиния смогла разобрать:
— Надо сообщить в полицию.
— Держи меня, Лавиния, я тебя прошу, поддерживай меня. Мне холодно. О! мне никогда не было так холодно, с зимы.
Лавиния поддерживала Франсину, полицейские рассыпались по лощине. Там загорались пятна света, перекликались голоса. Было восемь с половиной часов вечера.
— Мне нужен свитер, как в декабре, — бормотала Франсина, закрыв глаза и уткнувшись лицом в плечо Лавинии.
Полицейский сказал:
— Вы можете идти, миссис. Завтра я вас прошу зайти к шерифу для подробных показаний.
Лавиния и Франсина отошли от полицейского и от тела, лежащего в траве и стыдливо прикрытого одеялом.
Лавиния чувствовала, как колотится сердце. Ей тоже было холодно, холодно, будто в феврале. Казалось, маленькие снежинки липнут к телу и ее пальцы в свете луны имеют восковую бледность. Она вспомнила, что одна отвечала на вопросы, в то время как Франсина рыдала.
Голос полицейского поинтересовался:
— Хотите, миссис, вас проводят?
— Нет, не стоит, — ответила Лавиния.
И они продолжали идти. «Я не могу ничего вспомнить о том моменте, — думала Лавиния, — я не могу даже вспомнить, на что она была похожа, лежа на земле. Я даже не верю, что это произошло. Я стараюсь забыть. Я уже забываю».
— Я никогда не видела мертвых, — сказала Франсина.
Лавиния бросила взгляд на часы, которые показались ей очень далекими.
— Еще нет девяти. Захватим Элен и пойдем в кино.
— В кино?!
— Конечно. Именно это необходимо нам сейчас.
— Лавиния, ты не думаешь об этом!
— Мы должны забыть. Не надо ничего вспоминать.
— Но Элиза еще там, и…
— Нам нужно смеяться. Мы идем в кино, как будто ничего не произошло.
— Но Элиза была твоей подругой, моей…
— Мы ничего не можем для нее сделать. Нам надо сделать что-нибудь для нас самих. Я настаиваю. Я не собираюсь возвратиться домой и причитать. Я не хочу думать об этом. Я хочу занять себя чем угодно, только не этим.
Они начали взбираться в темноте по каменистой тропинке. Услышав голоса, остановились.
Внизу, возле струящегося по дну лощины потока, кто-то тянул утробно:
— Я Шатун. Я Шатун. Я убиваю людей.
— А я Элиза Рэмселл. Посмотрите на меня, я мертвая. Видите мой язык, вывалившийся изо рта?..
Франсина закричала:
— Мерзкие, подлые детишки! Немедленно по домам, вылазьте из лощины, вы меня слышите? А ну по домам, по домам, по домам!
Дети бросили свою игру и разбежались. Их смех затихал в ночи, в то время как женщины поднимались к верхнему краю и летней жаре.
Франсина принялась всхлипывать, но продолжала идти.
— Я уж думала, вы никогда не доберетесь, мисс, — воскликнула Элен Гриз, постукивая ногой по ступени крыльца. — Вы опоздали всего лишь на час. Вы хоть понимаете это?
— Мы… — начала Франсина.
Лавиния ущипнула ее за руку.
— Там все в шоке. В лощине нашли Элизу Рэмселл, мертвую.
Элен икнула.
— Кто ее обнаружил?
— Этого мы не знаем.
Женщины замерли, глядя друг на друга.
— Я, пожалуй, запрусь в доме, — произнесла, наконец, Элен.
Однако, поддавшись на уговоры, все же решилась пойти поискать свитер, и во время ее отсутствия Франсина прошептала раздраженно:
— Почему ты не сказала?
— К чему ей сейчас такое потрясение? И завтра будет достаточно времени, — ответила Лавиния.
Все трое отправились по улице, обсаженной темными деревьями, по этому городу, где каждый запирался на два оборота, закрывая окна, задвигая ставни, гася свет. Они ощущали на себе взгляды, направленные из-за задернутых занавесок.
«Как все это странно, — думала Лавиния Неббс. — В такой вечер дети должны бегать на свободе и объедаться мороженым. А их, напротив, запирают в домах с закрытыми дверями и окнами. Мячи и бейсбольные биты валяются на пустынных лужайках. Классики, нарисованные мелом на еще горячем тротуаре, никому не нужны».
