Джон Трейс - Заговор по-венециански
Врач стетоскопом прослушивает сердце.
В теле до сих пор слышно движение жидкостей.
В кишечнике рычат газы и воздух.
Звуки похожи на голоса. Словно шепот на неизвестном языке — языке мертвых, — идущий из загробного мира.
Вздрогнув, врач поднимает взгляд.
— Заключенный мертв. Время смерти — шесть часов тринадцать минут по местному времени.
ЭПИЛОГ
Венецианская больница
Рану на руке Тома зашили, лодыжку вправили и перебинтовали, однако из-за травм головы его оставляют на ночь. Снова неволя, снова больница — после стольких-то суток на чумном острове!
По телевизору только и говорят, что о сорванном теракте в Венеции. И это еще не все. Вот узнают репортеры о терактах того же толка за рубежом…
Где-то посреди ночи Том просыпается и, выбравшись из кровати, находит дежурную медсестру. Спрашивает, в какой палате лежит Тина Риччи.
А лежит Тина в соседней палате, почти как и в чумном бараке на острове Лазаретто. Она в сознании, но взгляд ее направлен в потолок. Девушка глубоко погрузилась в собственные мысли.
Медленно подойдя к ней, Том зовет:
— Эй. Как дела?
Тина не сразу сообразила, кто к ней обращается.
— Хорошо. — Она смотрит на Тома с нескрываемым смущением. — А ты?
— Тоже хорошо. — Он подходит ближе. — Я не задержусь. Просто зашел проведать тебя.
— Не больно-то хорошо ты выглядишь. — Тина взглядом указывает на бинты.
— А, порезался, ушибся. На тренировках и похуже бывало.
В глазах Тома Тина читает тысячи незаданных вопросов. Вопросов о них двоих. Вопросов о том, какова роль самой Тины в произошедшем.
— Том, ту статью меня написать вынудили. Я отправилась на остров Марио, чтобы собрать материал для другой статьи, и эта сука Мера заставила меня… Отвезла в то, другое, страшное место… — Тина чуть ли не плачет. — Меня пытали, Том, смотри.
Она бережно отгибает нижний край одеяла, показывая ожоги на ногах.
— Господи, чем это они тебя?
— Кочергой, — снова укрывшись, отвечает Тина. — Обыкновенной раскаленной кочергой, как в плохих фильмах. — Она протягивает к нему руку. — Мне дали снотворное, так что прости, я вот-вот вырублюсь.
— Не извиняйся. Тебе надо поспать. — Том сжимает ей пальцы. — Поговорим позже, когда оба окрепнем.
— Обязательно.
Отпустив руку Тины, Том встает и уходит. Тина хочет еще что-то сказать, но снотворное берет свое.
IIВ постель Том не возвращается. Слишком долго он валялся в последнее время без действия.
Побродив немного, садится в кресло у окна в палате, укрывает ноги пледом и смотрит на рассвет.
Куда отправиться дальше? И ехать ли в одиночку? Посмотрим, что скажет Тина.
Рассвет какой-то серый и тусклый, будто металлические опилки.
Однако чуть позже Венеция словно бы вспоминает, что у нее есть репутация, которую надо поддерживать, и одевается в золото, пурпур и сверкающий красный — перед тем как облачиться в васильково-синий.
Когда в палату входят Вито Карвальо и Валентина Морасси, Том баюкает в ладонях чашку эспрессо — такого густого, что ложка стоит.
— Как поживаете, отче? — с поддевкой осведомляется Вито.
— Он больше не отче, — подыгрывает ему Валентина.
— Бывало и лучше, — говорит Том.
— Скоро поправитесь, очень скоро, — обещает Валентина и целует его в щеку.
— А я просто руку пожму, не возражаете? — шутит Вито.
Они присаживаются (Валентина на стул, Вито — на краешек койки) и кратко пересказывают Тому самые важные новости: казнь Бэйла состоялась, как и было запланировано. Друг Альфи цел и невредим, он сейчас в Венеции и ждет не дождется, хочет повидать Тома. Через пять дней похороны Антонио — будут отданы последние почести по полной программе, а еще Том приглашен на прощальную церемонию. В лодочном сарае на острове Лазаретто нашли неопровержимые доказательства вины Анчелотти и Тэль: их волосы и частички кожи в гондоле плюс следы крови Моники Видич.
Кое-что, впрочем, неясно. Например, почему Марио Фабианелли до сих пор на свободе?
— Он совершенно не при делах, — говорит Вито. — Тэль и Анчелотти им манипулировали.
— Тэль помешалась на Бэйле, — подхватывает Валентина. — Еще в те годы, пока Марио закидывался кокаином, она несколько раз навещала Бэйла в тюрьме. Как и многие лузеры, попала под его чары, стала жертвой умелой игры.
— К тому же Анчелотти и Тэль состояли в любовной связи, — продолжает Вито. — Вообще, Тэль втянула в сатанизм Анчелотти только затем, чтобы добавить в сексуальные игры огоньку. Потом Анчелотти увлекся мракобесием всерьез. Когда Марио взбрела в голову идея создать рай для хиппи, наша парочка ухватилась за мысль. Так им удобнее было вербовать аколитов, якобы для исполнения приказаний Бэйла.
Следующий вопрос Том задавать боится, но все-таки спрашивает:
— А Антонио… Его убили, потому что он случайно встал на пути сектантов?
— Похоже на то. Он искал доказательства, что через коммуну проходят партии наркотиков, и по делу ему нужно было исследовать все места, куда обычные охранники не суются. На острове и в особняке камер наблюдения больше, чем у Большого брата. Анчелотти, видимо, обнаружил Антонио в запретной зоне на экране и послал своего человека заминировать лодку.
Заметив боль в глазах Валентины, Вито решает сменить тему:
— Ваш старый приятель Бэйл оставил в своих картинах скрытые сообщения-инструкции, после отдал работы наивным филантропам из благотворительного фонда, чтобы их вывесили онлайн, на продажу. Тэль и ее сообщники расшифровали подсказки Бэйла. Эти люди — члены тайного мистического общества, у которого есть последователи по всему миру. Потому-то бомбы и удалось заложить не только в Венеции, но и в Венесуэле и в Калифорнии. По правде сказать, мы даже не знаем, сколько всего сектантов и как широко их влияние.
Отставив последнюю чашку кофе, Том садится на кровати.
— Почему Бэйл так сосредоточился на Венеции?
— Ну, — начинает Валентина, — мы созвонились с ФБР, и они рассказали нам всю историю его жизни, все, что сами сумели откопать.
— Бэйл родился в калифорнийском районе Венис, — продолжает Вито. — Он внебрачный сын бывшей католической монахини Агнес Каналетто, умершей при родах. Рос в католическом приюте, откуда его в возрасте четырех лет взяла к себе семья Бэйл.
Том вспоминает открытку, подаренную Розанной Романо. Он все пока думает о символичности судьбоносного жеста, а Валентина подхватывает рассказ:
— Приемные родители не стали скрывать от Бэйла историю его рождения и воспитания. Хотели добра, наверное, однако юный Бэйл воспылал лютой ненавистью ко всему итальянскому и католическому. Психологи ФБР думают, именно поэтому он стремился уничтожить как можно больше символов католицизма и итальянского.
— Зло и символизм — опасное сочетание, — говорит Том. — Особенно когда имеешь дело с одиночками, у которых поломано детство. Кстати, что там с атмантскими табличками?
— У нас в штабе, — отвечает Валентина, ловко экспроприируя чашу с фруктами. — Под замком, в сейфе.
— Вдали от церковников и сатанистов. Что с ними делать, мы еще подумаем, — успокаивает Тома Вито. — И если по правде, таблички не в одном, а в двух сейфах.
— В двух? — переспрашивает Валентина, налегая на виноград.
— Не то чтобы я суеверен, — оправдывается майор, — но мне показалось, лучше не держать все три таблички в одном месте. — Он поднимает руки, словно бы сдаваясь. — Знаю, знаю, следует поместить таблички в три сейфа, однако у меня их всего два!
Том и Валентина смеются вместе с ним.
Смех еще не стихает, когда отворяется дверь и в палату входит Тина. Она явно не ждала застать у постели Тома посторонних.
— Извини, я не думала, что у тебя посетители.
— Заходи, — тепло приглашает ее Том. — И вовсе это не посетители. Они мои друзья и… бывшие наниматели. Валентину, думаю, ты узнаешь. — Две женщины изображают улыбки в знак приветствия. — И, к слову, оба прямо сейчас будут очень любезны и оставят в покое мои фрукты, удалившись в поисках нормального завтрака. — Он оборачивается к Вито: — А заодно отдадут мне те самые фрукты и — как можно скорее! — слезут с моей койки.
— И правда, надо нам прогуляться, — говорит Вито, кивком приветствуя Тину.
Валентина же, одарив журналистку ледяным взглядом, просит Тома:
— Не съедайте весь виноград.
Дождавшись, пока карабинеры уйдут, Тина говорит:
— Может, сейчас не подходящее время для беседы? Мне потом зайти?
— Нет-нет, — улыбается Том. — Сейчас самое время.
IIIЛос-Анджелес
В шести тысячах миль от Венеции, в палате, похожей на ту, в которой лежит Том, спит молодая калифорнийка.
