Джон Катценбах - Во имя справедливости
— Ладно. — Андреа поежилась под пристальным взглядом Фергюсона. — Когда вы в последний раз были на островах архипелага Флорида-Кис? Когда вы в последний раз были в Исламораде, Марафоне и Ки-Ларго? Когда вы в последний раз выступали там перед общественностью?
— Я вообще не бывал на этих островах, — спокойно ответил Фергюсон.
— Никогда?
— Никогда.
— А что бы вы сказали, если бы кто-нибудь стал утверждать обратное? — с таким видом, словно это заявляли все вокруг, спросила Андреа, но Фергюсон и бровью не повел:
— Я бы сказал, что на меня клевещут.
— Вы бывали на улице под названием Тарпон-драйв?
— Нет.
— Вы были в доме номер тринадцать по этой улице?
— Нет.
— Между прочим, ваш друг Кауэрт был там.
Фергюсон никак не отреагировал.
— Вы знаете, что обнаружил там Кауэрт?
— Нет.
— Два трупа.
— И поэтому вы здесь?
— Нет, — солгала Шеффер. — Я здесь потому, что кое-чего не понимаю.
— Чего именно вы не понимаете, детектив? — ледяным тоном поинтересовался Фергюсон.
— Вас, Блэра Салливана и Мэтью Кауэрта.
— Ничем не могу вам помочь. — Он развел руками.
— Неужели? — проговорила Андреа. Фергюсон просто выводил ее из себя своим молчанием. — А может, все-таки расскажете, чем вы занимались как раз перед тем, как вашего дружка Блэра Салливана посадили на электрический стул?
На лице у Фергюсона промелькнуло удивление, но он быстро ответил:
— Я был здесь, учился, ездил на занятия в университете. Расписание занятий висит на стене прямо у вас перед носом.
— А вы куда-нибудь ездили за день-другой до того, как его казнили?
— Нет. — Фергюсон указал на расписание.
Достав блокнот, Шеффер переписала названия предметов, время начала занятий, номера аудиторий и имена преподавателей. Значился в расписании и курс «Преступность и средства массовой информации» профессора Морина.
— А вы можете это доказать? — спросила детектив.
— А мне придется это доказывать?
— Возможно.
— В этом случае я, наверное, смогу это доказать… Кроме того, мы с Салливаном никогда не были друзьями. Наоборот, он ненавидел меня, а я ненавидел его.
— Неужели?
— Представьте себе!
— Что вам известно об убийстве матери и отчима Салливана?
— Вы расследуете это убийство?
— Отвечайте на вопрос!
— Ничего, — улыбнулся Фергюсон. — Впрочем, это не совсем так. Я читал об этом в газетах и видел по телевидению. Я знаю, что они были убиты накануне казни Салливана и что Салливан заявил мистеру Кауэрту, что он сам организовал их убийство. Это писали в газетах. Даже в «Нью-Йорк таймс»! А больше мне ничего не известно! — Он заметно повеселел.
— Объясните мне, как Салливан мог организовать это убийство, — попросила женщина-полицейский. — Вы же хорошо знаете эту тюрьму!
— Увы, слишком хорошо, — вздохнул Фергюсон и, злорадно усмехнувшись, продолжил: — Салливан мог организовать это убийство разными способами. На вашем месте я бы в первую очередь заинтересовался списками посетителей Салливана. Всех, кто приходит к узникам в камерах смертников, записывают — адвокатов, журналистов, друзей и родственников. Проверьте всех, кто бывал у Салливана с самого первого момента его появления в тюрьме. А его посещало немало народу! К нему приходили психоаналитики, кинопродюсеры и сотрудники ФБР. И наконец, там появился мистер Кауэрт! — сверкнув глазами, заявил Фергюсон. — А еще проверьте охранников. Вы хоть понимаете, что́ представляет собой человек, охраняющий убийц, сидящих в камерах смертников? Такой охранник — сам убийца, потому что именно он сажает нашего брата на электрический стул. Конечно, охранники попытаются убедить вас в том, что никакие они не убийцы и ничем не отличаются от других сотрудников тюрьмы, но это неправда. Да будет вам известно, в корпусах «Q», «R» и «S», где сидят смертники, охранниками работают только добровольцы. Они наслаждаются своей работой и только и ждут того момента, когда смогут прикончить одного из несчастных заключенных!.. А человеку, способному поджарить другого человека на электрическом стуле, пойти и перерезать кому-нибудь горло — пара пустяков!
— Я не говорила вам, что им перерезали горло.
— Об этом писали в газетах.
— К кому Салливан обратился бы в первую очередь? Назовите хоть пару имен!
— Вы хотите, чтобы я вам помог?
— Назовите мне имена! К кому бы вы обратились в тюрьме?
— Не знаю, — покачал головой Фергюсон. — Но такие люди там есть. Их сразу узнаешь. Приглядевшись к охранникам, легко понять, кто из них прирожденный убийца. Там почти все убийцы.
— А вы, мистер Фергюсон? Вы тоже убийца?
— Нет, мне с убийцами не по пути.
— А сколько Салливан должен был заплатить?
— Не знаю, — пожал плечами Фергюсон. — Может, очень много, а может, мало. Видите ли, существуют люди, которым совершенно не обязательно платить за то, чтобы они совершили убийство. Они пойдут на это по иным соображениям.
— Что вы имеете в виду?
— Возьмите, к примеру, Салливана. Он легко мог убить вас просто так, без всяких денег. Только ради удовольствия, которое он получил бы при этом. Вы встречали таких людей?.. Впрочем, кого я спрашиваю! Вы производите впечатление новичка… А ведь есть люди, которые так сильно ненавидят вашего брата, что готовы убить полицейского в любой момент и совершенно бесплатно. Вы даже не представляете себе, какое удовольствие они получили бы, медленно убивая полицейского! А если бы к ним в руки попала женщина-полицейский, даже страшно себе вообразить, что бы они с ней сделали и как бы они ее убивали. — Фергюсон издевательски подмигнул собеседнице.
Андреа внутренне содрогнулась, но промолчала.
— Или возьмите, к примеру, мистера Кауэрта. Мне кажется, он пойдет на что угодно ради сенсации. Вы так не считаете?
— А вы, мистер Фергюсон? — разозлилась Шеффер. — За какое вознаграждение убили бы человека вы?
— Я никогда никого не убивал и не собираюсь убивать, — помрачнел Фергюсон.
— Я не об этом, я спрашиваю, сколько бы вы запросили, чтобы совершить убийство?
— В зависимости от обстоятельств, — ледяным тоном заявил тот.
— То есть? — опешила Андреа.
— От того, кого именно меня попросили бы убить. Разве это не очевидно? Есть люди, которых не хочется убивать даже за очень большие деньги, а других готов прикончить совершенно бесплатно.
— Кого бы вы убили бесплатно?
— Не знаю, — вновь заулыбался Фергюсон, — никогда об этом не задумывался.
— Неужели? А вот полицейским в округе Эскамбиа вы признались совсем в другом. Да и суд присяжных пришел к другому выводу.
Лицо Фергюсона исказил гнев.
— Вы прекрасно знаете, что меня силой вынудили подписать это признание. Второй суд счел его недействительным. Я и пальцем не трогал эту девочку, ее убил Салливан.
— За какую цену?
— Ради удовольствия.
— А как насчет матери Салливана и его отчима? Сколько Салливан заплатил бы за их убийство?
— Думаю, старина Салли продал свою бессмертную душу, лишь бы захватить их с собой в преисподнюю… Знаете, что он говорил мне, прежде чем я понял, что именно он убил Джоанну Шрайвер, а я оказался в камере смертников именно из-за него? Он все время рассуждал о раке. Он знал об этой болезни все, как настоящий врач. Он говорил о пораженных клетках, о молекулярных структурах и о разорванных цепочках ДНК. Он рассказывал о том, как это заболевание поражает человеческий организм и разрушает человеческое тело так быстро, что не успеете вы и глазом моргнуть, как у вас начнут гнить легкие, спинной мозг, поджелудочная железа, мозг и все остальное. Потом, закончив лекцию по медицине, он называл себя самого раком. Салливан считал, что он точно так же опасен. Как вам это нравится, детектив? — Фергюсон откинулся на спинку дивана, судорожно сжав кулаки.
Женщине показалось, что пол вот-вот уйдет из-под ног.
— Значит, Салливан рассуждал с вами о смерти? — спросила она.
— В камерах смертников о ней говорят часто.
— И что вы о ней узнали?
— То, что смерть поджидает вас на каждом шагу, на каждом углу. Многие думают, что смерть — это что-то особенное, но это совсем не так.
— Иногда смерть действительно бывает особенной.
— Наверное, вы занимаетесь именно такими случаями.
— Это верно. Вы носите кроссовки? — внезапно спросила она, понимая, что после рассуждений о смерти вопрос об обуви звучит по меньшей мере странно.
— Да, конечно, — слегка удивленно ответил Фергюсон, — практически всегда. Тут все ходят в кроссовках.
— А какой марки на вас кроссовки?
— «Найки».
— Новые?
— Почти.
— А другие кроссовки у вас есть?
— Есть, в шкафу.
